Уистан Оден - Лекции о Шекспире Страница 19

Мелодию для этой песни выбрать.

Клянусь, неловко даже говорить,

Что я к тебе так горячо привязан.

Хьюберт

Безмерно, государь, я вам обязан.

Король Иоанн

Для этого еще причины нет,

Но будет, друг. Как время ни ползет,

Настанет час — и расплачусь я щедро.

Хотел тебе сказать я… но потом.

Сияет солнце в небе, пышный день

От преизбытка радостей земных

Так суетен и безрассудно весел,—

Мои слова не для него. Но если б

Железным языком из пасти медной

Тревожил колокол полночный сон;

Но если б мы на кладбище стояли

И гнулся ты под бременем скорбей;

Но если бы угрюмый дух унынья

В тебе сгущал, отяжеляя, кровь

(Что слишком уж легко струится в жилах,

Дурацкий смех в глазах людей рождая,

Пустой ухмылкой искажая лица,—

А нынче это все противно мне),

Но если б мог без глаз меня ты видеть

И слышать без ушей, и отвечать

Без языка, одним порывом чувства.

Без глаз, ушей, без тяжких звуков речи,—

Тогда, хоть день уставился на нас

Наседкой, бодрствующей над птенцами,

Я помыслы свои тебе излил бы…

Но не хочу! А все ж люблю тебя,

Того же ожидая для себя.

Хьюберт молвит в ответ:

Так велика моя любовь, что я

Для вас любое выполню, хотя бы

Мне смерть грозила.

Король Иоанн

Разве я не знаю?

Мой Хьюберт, друг мой Хьюберт! Погляди

На мальчика. Хочу тебе признаться:

Он на моем пути — змея лихая.

Куда б я ни подался, всюду он.

Меня ты понял, страж его?

Хьюберт

Стеречь

Я стану так, что королю помехой

Не будет он.

Король Иоанн

Смерть.

Хьюберт

Государь!

Король Иоанн

Могила.

Хьюберт

Так он умрет!

Король Иоанн

Довольно. Спала тяжесть С моей души[46].

"Король Иоанн" акт III, сцена 3.

Монолог свидетельствует о поразительном росте драматургического мастерства Шекспира. Он отходит от традиционного стиля: односложные реплики — "смерть" "могила" "довольно" — очень искусны.

Второй интересный эпизод, связанный с королем Иоанном, — его горячечный монолог на смертном одре. Этот монолог не раз критиковали за стилистическую изощренность, но мне кажется, что фантастичность образов оправдана с точки зрения драматургии:

Король Иоанн

Вот, обрела душа моя простор;

Не надо рваться ей к дверям и окнам.

Такой во мне палящий летний зной,

Что внутренности прахом иссыхают.

Я — лишь рисунок, сделанный пером

На лоскуте пергамента; я брошен

В огонь и корчусь.

Принц Генрих

Государь, что с вами?

Король Иоанн

Отравлен… худо мне… покинут, мертв. Никто из вас позвать не может зиму, Чтоб ледяные пальцы погрузила В утробу мне; никто не повелит Моим английским рекам течь мне в грудь И не умолит север утолить Мои уста холодными ветрами.

"Король Иоанн", акт V, сцена 7.

Сцена с Хьюбертом и Артуром (IV.1) оставляет меня равнодушным. Маленькие дети в театральной постановке невыносимы. Их следует топить. Первоисточником этой сцены следует считать эпизод с Авраамом и Исааком в мираклях. Исаак был Ширли Темпл того времени. Стилистически пьеса Честера "Жертвоприношение Исаака" лучше приспособлена для изображения таких переживаний — здесь пафос сдерживается формальной природой строф и сосредоточенностью на миге жертвоприношения.

Наибольший интерес в "Короле Иоанне" и "Ричарде И" представляет развитие Шекспира как поэта. Язык — это средство придать осознанность человеческим чувствам и образам чувств. Язык и человек развиваются бок о бок и, в некотором смысле, независимо друг от друга. Поэт, в первую очередь, влюблен в язык. Любовь к языку либо тождественна поэтическому дару, либо служит его признаком. У молодого сочинителя техническое мастерство довлеет над выражением чувств. Сравните с заурядным, не обладающим литературными талантами мужчиной (или женщиной), который, взрослея, обнаруживает в себе чувства более зрелые, чем он способен выразить. Язык, подобно всякому существу, стремится к автономности, к независимости. Если язык предоставить самому себе, он возжаждет лишь прекрасных звуков и изощренных стилистических узоров. Кроме того, язык консервативен. Он не склонен менять устоявшиеся, работающие модели. Он противится чувствам и идеям слишком сильным, слишком беспорядочным или слишком новым для того, чтобы их можно было опрятно выразить. Язык — враг действия. Если языку предоставить свободу, действие замрет, и человек будет существовать в лирическом трансе, как в стихотворениях Малларме или в строках Пиля:

Палящий зной и воздух сладкий,

Тень нежная, одень загадкой

Красотки волосы льняные.

Лей, солнце, струи золотые,

Тень милая, спаси от жара,

Ведь горе радости не пара.

И отведи напасть —

Будить в прохожих страсть.

Спаси от ясных глаз,

Глядящих так нескромно[47].

Писатель, сдающийся на милость языка, — даже если это У Б. Йейтс, — второстепенный поэт. Отношения между поэтом и средством выражения подобны "Укрощению строптивой", где писатель — муж, а язык — жена. В пору ухаживания писатель должен хлопотать, носить сумки и мокнуть под дождем. Однако если его приняли, он должен стать хозяином. Писателя, который не любит язык, не назвать даже второстепенным. Молодому поэту, если он талантлив, свойственны искусность и техническое мастерство. Каждый должен начинать как второстепенный поэт. Начинающие поэты ограничиваются поэтическими чувствами, которые испытывают другие. Или теми, которые они обнаружили в себе сами. Так, например, поступал Хаусман. Великий поэт всегда готов к неудаче, он находится в постоянных поисках нового стиля. В 1595 году Шекспир, верно, очень бы нас удивил, потому что в 1595 году его интересовали не пьесы, а поэмы и сонеты. Интеллектуалов того времени гораздо больше заинтересовали бы его достижения в области лирической поэзии. Наше счастье, что у Шекспира не было денег, и это заставило его заняться драматургией. Опыт подсказывает, что театр ставит художественные задачи, которые драматургу необходимо научиться разрешать. Шекспиру пришлось изучать принципы театрального действия, и, вероятно, ему это наскучило. Поэтому он был вынужден найти стиль, способный сделать пьесу интересной для самого автора. Так Шекспир развил стиль, который позволил людям действия, например Фоконбриджу, выйти за рамки сюжета и стать интересными. Или же, собираясь использовать тот или иной лирический стиль, Шекспир создавал персонажа, этому языку соответствующего, — так родился Ричард II.

Единственный подлинно интересный персонаж в "Короле Иоанне" — Фоконбридж, который возвышается над другими героями пьесы вне соразмерности с его исторической значимостью. Побочного сына можно изобразить по-разному. Во-первых, он может олицетворять противостояние между природой и обществом: так честный и благородный ребенок, родившийся вне брачных уз, противостоит лицемерному и слабому отпрыску лишенного любви брака. Во-вторых, он может быть показан как преступный изгой, в противоположность законному ребенку — вспомним Эдмунда и Эдгара в "Короле Лире". Фоконбридж исполнен подозрений в отношении людской природы, включая свою собственную, но, тем не менее, он — честный человек.

Шекспира особенно занимает поэтический язык "бастарда". Рассмотрим его длинный монолог о корысти:

О, этот хитрый бес,

Что заставляет клятвам изменять

И нарушать обеты королей,

Бездомных нищих, юношей и старцев,

Девиц — и если нечего терять

Девицам, кроме этого названья,

Он и его похитит. Этот бес

Лицом пригож, зовется он — Корысть.

Корысть, ты совратительница мира!

Ведь мир от первых дней уравновешен,

По ровному пути направлен прямо,

Но выгода, бессовестный толчок,

Косой удар, всесильная Корысть

Его заставит отклониться, сбиться

С пути прямого, отойти от цели.

И эта же Корысть, коварный враг,

Личинами играющая сводня,

Блеснув очам коварного француза,

Его от цели доброй отвела,

От благородно начатой войны

К гнуснейшему, постыднейшему миру.

Но почему я поношу Корысть?

Готов ответ: ведь я не знал соблазна.

Смогу ли гордо руку сжать в кулак,

Когда червонцы, ангелы Корысти,