Владислав Бахревский - Высшая мера (К 75-летию Николая Корсунова) Страница 2

Бурьяны ужаса в эпопее непролазные, но это советская книга, книга об утраченном святом даре бессребреничества.

Пусть старый казак Стахей Каршин, воевавший за белых и за красных, певун, плясун, от свистов которого «в ушах костенеет», — хозяин никакой, первейший голодранец, а соседка его Душаичка Осокина на работе и сама исколотится, и других надсадит — мы не ощущаем имущественного неравенства, в русской части романа нет вируса собственничества. Люди работают ради высшего блага — пусть будет хорошо стране, и ради дара своего — жить в трудах. В этом была молитва России Богу, и Бог во времена очистительного Своего гнева вручил победу России.

Немцы-то воевали за несбывшееся процветание, за грезу римского патрицианства.

Надсада и колотьба пронизывают все судьбы, все сцены, проходящие перед читателем.

Василий Осокин на волка едет не с ружьем, не с ножом, с одною нагайкой. Погоня и схватка заканчиваются прыжком из седла на зверя. Рукоятку нагайки поперек пасти, морду в обхлест, и свирепый вожак стаи — пленник.

Охота — рисковая — вся человеческая гордыня напоказ. Любо провести по улице приседающего от страха жеребца, на спину которого завален живой, но беспомощный волк. За чего ради? И автор отвечает. За ради Колек, Петек, Ванек. «Чтоб казачий молодняк не шкуру волка ценил, а смелого противника».

Казалось бы, все ясно: вон откуда казачья военная лихость и удача, но Корсунов писатель мудрый. Петр Горобец — молодое казачье поколение, тоже на волка прыгал, голыми руками брал, и на войне лихость выказал, но так, чтоб в глаза бросалось. А за показным геройством — подлость. Пришлось ответ держать. И когда посадили лихого да удачливого на танк, бросили в бой, чтоб кровью оплатил вину, — духа не хватило, застрелился.

Может быть, надсада и колотьба и есть «главные герои» «Высшей меры».

Заслоняя отступающую армию, бьется насмерть танковый полк Ивана Петровича Табакова. Перерезал шоссе, сковал продвижение немецких частей, пехотных, танковых, — нет обеспечения продовольствием, горючим, снарядами. Бомбежки, танковые атаки, навал пехоты, когда приходится вступать в рукопашные схватки, — полк все перемогает. Остается единственная боевая машина да семьдесят три бойца — каждый второй ранен, — а полк существует, держит самого Гудериана за горло. И тогда немцы идут на позиции русских, загородившись женщинами и детьми. Гонят на минное поле. И полк, захлебываясь от боли, принимает и это испытание, еще раз бьет немцев.

Выжившие, в такой-то нечеловеческой «надсаде и колотьбе», уходят в леса, чтобы потом не только отомстить врагу, но и прикончить его.

Жизнь немецкой деревни Кляйнвальд представлена тремя семействами: Ортлибов, Штаммов, Рихтеров.

Ортлиб — партийный вождь Кляйнвальда, Антон Штамм тоже участник нацистского движения, процветающий хозяин. Рихтеры, Ганс и супруга его Герта, — истые крестьяне, ломовые двуногие. Младший брат Ганса Макс художник-самородок. Семья, знающая счет каждой копейке, раскошеливается на учебу и, можно сказать, вкладывает деньги с умом. Картины Макса «Победитель на Великой реке» и «Мать солдата» Гитлер назвал гимном германскому воинству. Слава, если она на службе фюрера, оплачивается щедро.

И возникает важнейшая из тем: награда за служение. Ортлиб и Штамм за преданность нацистам имеют сытую жизнь. Ортлиб — самый богатый в деревне человек. Штамм получает во владение имение в Польше: дома, землю, рабов. Макс Рихтер за патриотические картины, за портреты Гитлера, Геббельса удостоен офицерского звания и приближен к власти. По окончанию войны, победной, его ожидают поместья в бескрайних землях дикой России.

А как награждены за служение Отечеству и народу излученцы? Табаков за выполненную боевую задачу, за то, что спас армию и вывел часть полка из окружения, — попадает под следствие. Спасла награда и заступничество Жукова.

Дивная певунья Феня Думчева, надрывавшая все свои силенки на тракторе, вместо награды — отправляется в тюрьму. Отказалась ехать в дальнюю деревню: зима, но нет обуви, нет теплой одежды, нет хлеба. Ксения Каймашникова, для страны, для родненькой, спасая детишек мал-мала от голодной смерти, за украденную охапку соломы — враг народа.

Угодил в народные враги и председатель колхоза Устим Горобец. За то, что «добыл» у секретаря райкома сто центнеров пшеницы да пятьдесят — ржи. Септическая ангина выкашивала голодающий народ.

Тут-то и срывается голос у автора, художника в каждой сцене, на прямую публицистику: «Будут создаваться мемориалы во славу погибших на фронтах Великой Отечественной, умерших в блокадном Ленинграде, замученных в фашистских концлагерях, жертв репрессированных в годы сталинщины… Забытыми останутся лишь эти жертвы — жертвы голода зимы и весны 1944 года. Тысячи и тысячи. Их не исчислила, не упомянула ни одна статистика, ни одна энциклопедия мира. Стыдно, дорогие земляне!»

«Забирали», так в те поры назывался в народе арест, и главного героя романа Костю и его мать, вечную ударницу. Парень написал письмо Сталину, заступился за Феню Думчеву и обиду выказал: сдали с матерью шубу отца, геройски погибшего в бою, в фонд помощи фронту, а увидели ее на районном судье. За эту правду-матку и попали в уральскую каталажку. Костя год себе прибавил, чтоб в армию взяли, да руку сломал, пытаясь завести трактор, — вот и обвинение готово: умышленное членовредительство.

А когда спасся от тюрьмы, было еще хуже. Из школы снайперов уехал с эшелоном на фронт, чтоб поскорее в бой, — упекли с штрафбат. Слава Богу, отделался ранением. А кто они, хранители железного сталинского закона? Фанатики идеи? Коммунисты без страха и упрека?

У Корсунова вся эта рать — жрущая, пьющая, насилующая женщин — умники, умеющие выживать в любых условиях. Всего и надо было — выдрать из себя совесть, последнее, что связывает безбожников с Богом.

Мэлс Сластин, бивший сапогом в живот Костину мать, пообещавший разорвать и съесть упрямого парня до суда, — звание чекиста заработал еще в школе. Сначала подправил свое имя: был Мэл — Маркс-Энгельс-Ленин, стал Мэлс — Сталина приписал. А Сталину служить надо. И Сластин упек своего учителя в ГУЛАГ.

Учитель на занятиях литкружка неосторожно высмеял стихи Мэлса, и обиженный донес: учитель читает школьникам запрещенных поэтов — Мережковского, Гумилева, Ходасевича. Бдительному комсомольцу — грамота и путевка в НКВД… Таков сталинский коршунок местного масштаба. А что на совести службистов московского полета? Того же Сергея Стольникова? От окопов спас себя, выстрелив в ногу. Ещё услышал, как его начальник Аристарх Каршин насилует Настю, его, Стольникова, жену. Оглох, может, и вовремя, с великой для себя пользой, а Настя взяла да и отравилась. Стечение обстоятельств. В Москве чекист Стольников влюбился — и опять же стечение обстоятельств. Сам же и арестовывал несостоявшегося тестя, честного комиссара Землякова. Умеешь покрывать своих, готов затоптать свое личное счастье ради служения товарищу Сталину — жируй, пока на тебя самого удочку не закинут. И жизнь растущего в чинах Стольникова складывается по сценарию доброго начальника — женил на дочке большого человека.

Так оно и сотворялось — будущее предательство, свершившееся в наши дни. Стольниковы, каршины, мэлсы сластины — они жить хотели, они и продадут страну — за свою сладкую жизнь.

Вот какая мысль приходит после прочтения «Высшей меры».

Германия в романе предстает такой же — доносы, аресты. Пожал в концлагерь Ганс Рихтер: сделал ребенка русской рабыне, а в лагере жирные заключенные идут на мыло. Макс Рихтер, вхожий в кабинет Геббельса, рисовавший саму Еву Браун, не может спасти брата.

Получается, что русские, идущие в бой «за Сталина», что немцы, гибнущие за фюрера, — заложники времени. Все приговорены к высшей мере. Чем не Страшный суд?

Грандиозность охвата событий, исторических лиц, может быть, и делает книгу Корсунова отвечающей запросам современного читателя и господина Рынка: Гитлер, Геббельс, Гудериан, Паулюс, Сталин, Жуков, Павлов. Однако ж гложет сомнение: а не была бы эпопея еще пронзительнее, величавее — без этих фигур, без военных сцен?

Самое дорогое в «Высшей мере» — мысль о выдюживании народом великих эпох. Как это было у нас, как это было у немцев. Тут, если им и вводить баталии, так одну бы только окопную правду.

Но сделано у Корсунова так, как он сделал.

Его книга — подлинная энциклопедия крестьянской жизни предвоенного и военного времени. И еще, повторюсь, — горчайший укор потомкам победителей. Река Урал, казачий Яик, все мелеет и мелеет. Знать, жизнь у народа стала мелкой. Не достойны мы, уж очень терпеливые, великой могучей реки… Утеряли землю пращуров, опоганили славу отцов-воинов, самих себя бы теперь хоть не потерять.