Владимир Стасов - На выставках в Москве (1882) Страница 2

Но главная красота выставки проявилась в самом центре ее, когда взойти в тот круглый садик, который составляет главный срединный пункт главного здания. Кто видел общий план выставки, знает, что главное ее здание представляет круг в своем плане. В самом центре его поставлен тот садик, про который я говорю, и на этот центр направляются, как лучи, восемь больших построек, из дерева и стекла, раскрашенные яркими красками, с изящными скатами стеклянной кровли в две стороны и с золотыми орлами на вершине. Пространства между этими восьмью фасадами наполнены соединительными галереями, высотою гораздо ниже главных восьми палат; они тоже сделаны все из дерева и стекла и раскрашены по всем своим стенкам, тоненьким колонкам, карнизам и фронтонам цветистыми гирляндами и узорами в стиле «Renaissance». Эти ряды выгибающихся кругом стеклянных зданий, в красках и золоте, с лужайками, куртинами цветов и вьющимися дорожками перед ними, с красивыми терракотовыми фонтанами, высоко бьющими в нескольких местах садика, с изящною деревянного беседкой на наклоненных врозь копьях, в самой середине садика — все это необыкновенно изящно, светло, радостно, свежо. Наверно, вид садика и обступивших его строений был бы еще красивее, если б тут росли деревья, была тень и яркая зелень листвы, как это чудесно устраивали на больших выставках в Париже, Лондоне и Вене; но привезти и посадить деревья на голом Ходынском поле, на время одной только выставки, а потом увезти их опять прочь — было бы, конечно, слишком большой жертвой и тратой. Как бы ни хороши были тут деревья, а все не следует их требовать на нынешний раз.

После главного здания, всего красивее на выставке «царский павильон», в русском стиле, с цветною башенкой впереди, с изящною русскою крышей. Но этот павильон можно, к сожалению, видеть только издали, в общем. Он обгорожен таким образом, что доступа к нему нет на значительном расстоянии. Судя по печатному каталогу, что внутри его заключается очень много изящных предметов убранства и художественного украшения: по крайней мере, лучшие московские и петербургские обойщики, мебельщики, фабриканты материй и разных художественных предметов доставили туда свои произведения.

Что касается прочих построек, рассеянных вне главного здания выставки, то между ними есть несколько красивых. Самою красивою и оригинальною постройкой я назову длинные здания, назначенные для помещения рогатого скота, лошадей и собак на время выставки. Эти здания тянутся длинною полосой в самой глубине выставки, по западной ее стороне. Казалось бы, чего ожидать от пустых сараев, по назначению своему бедных и однообразных? Но архитектор (которого имени я не знаю, равно как и имени каждого из прочих строителей всего лучшего и главнейшего на выставке — их было, повидимому, несколько) нашел возможность выказать и тут талантливость и чувство изящного. Над высокими деревянными столбиками, забранными от земли и до довольно большой высоты деревянными стенками, возвышаются высокие, крутые крыши, в несколько этажей, смотря по выступам здания, и с резьбой. Какая простая, повидимому, задача! Но вышло очень красиво, особенно среднее здание, манеж, назначенный для оценки и присуждения премий лошадям и животным, присланным на выставку. Хотя и совершенно в другом стиле и роде, но эти сквозные, воздушные здания понравились мне, по оригинальности своей, столько же, сколько, лет десять назад, понравились мне разные деревянные цветные постройки, легкие, стройные и оригинальные на венской выставке 1873 года. И тут, и там, высказалось даровитости гораздо больше, чем в разных парадных, торжественных, официальных постройках, в которых нет ровно ничего, кроме тоски и скуки. Так, например, большая концертная зала на выставке — преплохая, и снаружи и внутри. Неуклюжая, топорная, неловкая, неудобная и вдобавок ко всему с огромною лирой в глубине сцены. Ох, эти Греции и лиры! Видно нам никогда от них не избавиться, не только в школах почтенных, но даже и на выставках, даже и там, где Рубинштейна увертюры играют, где Чайковского хоры поют, где цыгане лихо поют и гикают, с присвистом и пляской. Немножко другою головой думал Гартман, когда он, десять лет назад, строил свой «народный театр» в Москве, на Лубянке. Во-первых, он его сделал ужасно красивым и оригинальным (иначе он, пожалуй, и неумел: но, может быть, именно поэтому театр потом и продали на слом и развезли по кускам!). Внутри он его весь убрал русскою деревянного резьбой и русскими красивыми кружевами: из кружев он устроил всю драпировку лож. А потом, когда дело дошло до фронтона и, так сказать, «вывески», «заглавия» театра, он создал чудесный фронтон из оригинальной русской орнаментистики, расположенной полукругом, и внутри вставил — что? русскую дугу, извнутри которой выглядывает голова русского народного комика, глотающего паклю и рассказывающего удивительные присказки. Кругом русские народные музыкальные инструменты, красивою группой. Кому интересно, посмотри в «Мотивы русской архитектуры» г. Рейнбота за 1875 год: там все это, по счастью, воспроизведено. Я не говорю, чтобы и в «концертной зале» нынешней выставки непременно надо было повторять и дугу, и раевщика, и балалайку — нет, зачем же? Но, я думаю, можно было придумать что-нибудь поумнее, посовременнее и понациональнее, чем нелепая какая-то лира, да и вообще можно было израсходовать на эту залу, где столько перебывает народа, немножко побольше таланта, вкуса и изящества.

Кроме конюшен и манежа, мне еще показались красивыми, из отдельных павильонов, киоски с колоколами гг. Финляндского и Оловянишникова. Они сквозные, на высоких всходах ступеньками, и сверх их крайних столбов воздвигаются очень оригинальные крыши — у г. Финляндского в русском стиле, у г. Оловянишникова в каком-то фантастическом, немного похожем на индийский, с взвивающимся кверху острием. Недурен яркий цветной павильон от мельницы г. Гуревича в Одессе, с резными петухами, расписными бревнами, карнизами, кубышками и ставнями; оригинально и художественно красиво сложен, весь из глыб каменного угля, павильон в левой стороне выставки, недалеко от большого ресторана; наконец, нехуды павильоны гг. Абрикосова (конфеты и другие кондитерские изделия) и Ланина (фруктовые воды). Но, вообще говоря, отдельных павильонов мало.

1882 г.

Комментарии

«НА ВЫСТАВКАХ В МОСКВЕ». Статья впервые была опубликована в 1882 году («Голос», 30 июня, № 174).

Написана по поводу Всероссийской промышленно-художественной выставки, которая была организована в Москве в 1882 году. Восторженная оценка этой выставки — «одна из самых блестящих… какие мне случалось видеть», — вызвана рядом обстоятельств, и прежде всего тем, что на ней было представлено большое разнообразие изделий художественной промышленности. На выставке было уделено должное внимание и народному творчеству, что особенно отмечается Стасовым как положительное явление, характеризующее эту выставку по сравнению с предыдущими с лучшей стороны. Стасов любил прикладное искусство, придавал ему большое значение в жизни, в быту, упорно и настойчиво изучал его. Недооценка народного творчества, барское пренебрежение к произведениям прикладного искусства, созданным руками простых людей, всегда вызывали у Стасова возмущение. Так, в обзоре петербургской выставки 1870 года, которая была организована в Соляном городке, Стасов, отмечая обилие образцов мануфактурных и промышленных товаров, начиная от пеньки, канатов, веревок и кончая продукцией завода Путилова, «обуховскими пушками, ядрами, лафетами», останавливает внимание читателя на русских народных изделиях, «произведенных крестьянами по собственной их затее, без всяких рисунков и… без всяких почти инструментов». Заявив тогда, что этого рода произведений было на выставке недостаточно, Стасов обрушился на тех, кто недооценивает «народные, в высшей степени самобытные создания». «Всегда есть очень много людей, смотрящих на национальные изделия подобного рода с крайним пренебрежением — прямое следствие невежества и тупого полузнания», — писал в этой статье Стасов. Человек «с неискалеченным художественным вкусом», — заявляет Стасов, — не может не понимать «оригинальность и своеобразное изящество этих созданий народного духа», «не может не любоваться на них и не ценить их». Следует подчеркнуть, что Стасов высоко оценивает произведения самобытного творчества всех народов, «будь они не только русские, но какие угодно: немецкие, французские, финские, калмыцкие». «Я всегда буду радоваться всему новому и прекрасному, — писал он в этой статье, — где бы с ним ни повстречался… ничуть не справляясь с премудрой табелью о рангах» («Художественные заметки о выставке» — «С.-Петербургские ведомости», 1870, 21, 23 и 26 мая и 20 июня).

Отмечая, что произведений народного искусства на выставках 1870 года в Соляном городке и Политехнической 1872 года было все же явно недостаточно, Стасов требовал: «… коль скоро дело идет о всероссийской выставке, то не след посылать туда только бархат, зеркала, да золотое шитье, нужные одной маленькой кучке людей… речь идет тут не о том, что кажется всего галантерейнее и милее избалованным барским глазам, а о том, что в самом деле наше, что национально» («Художественные заметки о политехнической выставке в Москве». — «С.-Петербургские ведомости», 1872, 15 августа и 13 и 21 сентября). С большим ожесточением Стасов обрушился на пренебрежительное отношение к произведениям народного творчества и в своей статье «Наши итоги на всемирной выставке» (1878, см. т. 1), где также этот раздел русского искусства был слабо представлен.