Виссарион Белинский - Сто русских литераторов. Издание книгопродавца А. Смирдина. Том первый… Страница 2

По части романическо-повествовательной замечателен еще «Серный ключ» г. Александрова (Девицы-кавалериста){8}.

Марлинского помещены две прозаические пьесы: окончание его бесконечного «Муллы-Нура» и «Месть» и одно стихотворение «Сон». Что сказать о них?.. Прекрасно! Превосходно! Например, какая отрада для любителей громких фраз прочесть эти слова Муллы-Нура, служащие приступом к истории его жизни, которую он сам рассказывает автору:

Что на свете есть тайного, кроме нашего сердца? Рассветает ночь, крывшая злодейство; дремучий лес находит голос на обвинение; расступается хлябь моря и выдает утопленное хищниками добро. Могилы, самые могилы не скрывают во мраке своем преступлений, и с червями зарождаются в них мстители. Я видел: русские узнавали по внутренностям жертв прошлое, как идолопоклонники предки наши угадывали по ним будущее. А когда можно заставить говорить мертвецов, кто заставит молчать живых?., тайное скоро становится явным, и базарная молва нередко трубит о том, что было шепотом сказано между двоими. Нет! моя жизнь не тайна мои похождения может рассказать тебе последний мальчик в Кубе. – «Он убил своего дядю и бежал в горы!» – вот вся повесть обо мне, и она не ложь, но полна ли она? но справедливо ли осудит меня по этим словам всякий, кто их услышит? – на это могу отвечать только я. Пусть отрубят мою голову – что же найдет в этой голове судья для объяснения моего преступления? Пусть вырежут сердце – как отгадает в нем врач пружины, которые двинули на убийство?.. А в этом вся важность для меня! Только это зову я на суд совести, – все остальное – дело случая – все остальное пусть как хотят судят в людском диване! Тяжело мне думать об этом, еще тяжелее рассказывать – и между тем оно меня душит!.. Мучительно вырывать зубчатую стрелу из раны, но и оставлять ее нестерпимо…

Из сего отрывка ясно значится, что Мулла-Нур, полудикий татарин Кавказских гор, – большой философ и вообще выражается высоким слогом, не хуже героев трагедий Корнеля и Расина…

«Месть» просто…. но о «Мести», как и обо всем прочем, мы лучше совсем умолчим…

«Маруся», повесть князя Шаховского, есть, кажется, первый опыт почтенного драматурга в повествовательном роде и, как все запоздалые опыты, очень неудачный. Эта повесть доказывает ясно, что удача в сценических произведениях скорее отрицает, нежели условливает удачу в романе и повести. Автор изображает какую-то малороссийскую Сафо, то есть влюбленную стихотворицу, как будто бы всякая влюбленная стихотворица непременно должна называться Сафо. Старинная манера! Было время, когда Державина называли российским Пиндаром, Горацием и Анакреоном; Хераскова – российским Гомером и т. д. Но это бы еще куда ни шло! Дело в том: почему автор не говорит, что героиня его повести – лицо историческое; а если она выдумана им, то по какому праву он приписал ей прекраснейшие народные песни?.. Но и это бы еще куда ни шло! А жаль того, что рассказ в высшей степени сбивчив, темен и неловок, характеров как не бывало, языка и слога тоже…

«Приезд вице-губернатора», повесть г. Зотова… Но что о ней говорить?.. Honni soil qui mal y pense!..[3] {9}

«Превращение голов в книги и книг в головы»{10} – уже сотое и в сотый раз довольно неудачное подражание так называемым философским повестям Вольтера, старая и притом так ужасно растянутая штука или шутка, что вместо смеху производит зевоту.

Кроме этих повестей, в книге «Ста русских литераторов» помещены две драматические пьесы: «Иоанн Антон Лейзевиц», драматическая фантазия в пяти актах, с эпилогом, г. Кукольника, и «Александр Данилович Меньшиков», драматическое представление в трех картинах, г. Свиньина. Обе эти пьесы находятся одна к другой в обратном отношении: пьеса г. Кукольника показывает, как много может сделать истинный талант из такого содержания, из какого, по-видимому, ничего нельзя сделать; пьеса г. Свиньина показывает, как мало может сделать посредственность и из такого содержания, из какого трудно не сделать чего-нибудь хорошего.

Да, с истинным наслаждением прочли мы «Иоанна Антона Лейзевица». Не скажем, чтобы это было художественное произведение, не скроем, что тут много недостатков, натяжек (как, например, в сценах с ящиками, при купцах и при жене); но смело можем сказать, что все произведение насквозь проникнуто любовию к искусству, поэтическою теплотою души, характеры очеркнуты удачно, мастерских сцен много… И какой мир представлен в этом сочинении – мир искусства, мир художников! Тут вы увидите и пламенного, энергического Лессинга, и Эшенбурга, и Иффлянда, и, наконец, Шиллера, с его бледным лицом, задумчивым видом, с его вечным «заступничеством человечества от людей», по прекрасному выражению г. Кукольника… Словом, пьеса его, по своему объему, составляет порядочную книгу, а мы прочли ее, без отдыха, как небольшую статью… Не можем удержаться, чтобы не выписать здесь прекрасного, поэтического посвящения пьесы автором одному из его друзей{11}.

Кто-то сказал (и неправду), будто великое чувство —Дружба бывает в единственном только числе. Но, по счастью,Опыт в противном уверил меня. Семьею богатойДобрых друзей окружило меня провиденье – и славуНебу благому сердце поет в благодарном восторге!Друг в трудах вдохновенья вместе и судья и помощник.Дружба не страсть, от пристрастий свободна и взором суровымСвятость труда, чистоту помышлений хранит неподкупно.Пестует каждое слово, чувствует каждое чувство,Знает основы созданья и тайну задуманной цели.Сердца избранники, вам открываю заветные думы,С вами смиренно любуюсь на зерна далеких созданий;Каждый из вас в твореньях моих имеет любимца.Дорог мне друг – восприемник – и каждому, добрые други,Я посвящаю любимца на память бесед о любимце.Весело в жизни много исполнить трудов вдохновенных,Но веселее – каждый – именем друга украсить.

Что бы вам сказать об «Александре Даниловиче Меньшикове»? Да зачем много говорить – судите сами – вот маленький отрывочек. Сперва позвольте вас предуведомить, что Меньшиков, еще будучи разносчиком пирогов или блинов, влюбился в дочь боярина Арсеньева, – и вот как рассуждает с стрелецким полковником о своей любви и о любви вообще:

МЕНЬШИКОВ. Я сам не понимаю, как это случилось, я сам долго боялся угадать себя! Хотя с малолетства я начал таскаться с лотком по улицам и домам и меня зазывали почасту на женские сени, ласкали за мои песни, присказки, но от природы я был робок и застенчив, особенно с девушками: я не смел взглянуть на них, не только пошутить. О тройцыне дне будет год, как пошел я помолиться к Спасу-в-Кречетниках; приложасъ к святому кресту, я спешил выйти из церкви, чтобы поспеть с товаром в Девичий монастырь до выхода народа от поздней обедни. На паперти оделяла убогую братью какая-то боярышня. Пробираясь сквозь толпу нищих, я толкнул неосторожно одну старуху, она заворчала и стукнула меня крепко клюкою по голове; я хотел отмстить ей добрым тузом, как ненароком взглянул на боярышню; взоры наши встретились, и рука моя опустилась…

ПУШКИН (насмешливо). Чудные, право, глаза у Дарьи Михайловны! Ужо нарочно съезжу к Михаилу Яковлевичу, чтобы взглянуть на них…

МЕНЬШИКОВ. Мало этого! Какой-то огонь пробежал по всему существу моему. С тех пор, беззаботный, веселый, счастливый – я сделался задумчив, мрачен, беспокоен. Ощущения, то сладкие, то мучительные, наполняли мое сердце; мечты дальние (!), думы незнаемые (!!) волновали мою душу; я стал недоволен собою, стал стыдиться своего невежества, своего состояния. Одним словом, я весь переродился.

ПУШКИН. И кинулся в Преображенское?

МЕНЬШИКОВ. Да, Василий Матвеевич, я думал дорогою чести, труда, просвещения сделаться скорее достойным руки дочери боярина Михаила Яковлевича.

ПУШКИН. Да за тебя не отдал бы боярин Арсеньев своей дочери, хотя бы ты сделался вторым по Лефорте. – (Лукаво.) Но уверен ли ты, брат, что Дарья Михайловна пойдет за тебя?

МЕНЬШИКОВ. Думаю, боярин, что я ей не противен, хотя, правду сказать, никакого намеку не видал от нея, ни слова не слыхал…

ПУШКИН (в сторону). Слава богу! Я боялся, что Даша отвечает его безумной страсти. (К нему.) Ну, а ежели ты ошибешься в ее к тебе чувствах?[4]{12}

МЕНЬШИКОВ. Без сомнения, ты по себе знаешь, Василий Матвеевич, что в любви слова последнее дело; язык любви гораздо красноречивее: один взгляд часто говорит более, чем можно пересказать в целый час словами; одно движение руки, появление, уход милого человека объясняют целый ряд недоумений, вопросов, желаний…

ПУШКИН. Нет, брат Меньшиков, прошу меня уволить из числа вашей братьи заморских воздыхателей. Я любил по старинному православному обычаю и женился, не ведая мук любви.