Пойманный свет. Смысловые практики в книгах и текстах начала столетия - Ольга Балла Страница 2

хотя бы и только образы, которые он хотел бы уберечь от забвения. Они есть и в других текстах, которые сюда не уместились, просто всего не соберёшь. В том, чтобы писать важное своё на полях книг, написанных другими людьми, бесконечно превосходящими тебя в образованности, мудрости, опыте, да вообще во всём, – есть, конечно, некоторая особенная гордыня (которая, конечно, очень хочет казаться особенным смирением, да кто же ей поверит).

Но как раз от личных забот автора свободно и без потерь можно (и даже нужно) отвлечься. Всё-таки тут ловится общечеловеческий свет.

Июнь 2020

I. Обживая пространство

Выращивая глобус[1]

Приморский текст русского существования:

неизбежность смысла

Василий Авченко. Глобус Владивостока: краткий разговорник-путеводитель (комментарии к ненаписанному роману). – М.: ООО «Ад Маргинем Пресс», 2012.

На самом деле, автор совершенно прав: несостоявшийся роман – то есть сочинённую историю измышленных персонажей – без больших потерь можно оставить ненаписанным. Ясно ведь, что будь он написан – даже если вдруг хорошо, – он всё равно с великой вероятностью служил бы не более чем поводом к высказыванию разного рода внероманных соображений, формой для собирания в него жизни. Не лучше ли перейти сразу к ней? Вот и я думаю, что лучше.

Что здесь интересно? Владивосток – само собой (не знаю, сильно ли ошибусь, если рискну обозначить его как город-наваждение, до которого едва ли не каждому жителю западной части страны в детстве мечталось хоть раз доехать на поезде – а некоторые мечтают и по сей день). Да, Владивостока здесь много – притом настоящего, подробного, сырого и дикого, а не такого, который мы тут на западе воображаем: такого, какой с полным правом придумывают себе сами владивостокцы (надо ли говорить, что выдумки, легенды и байки о городе – полноценная часть его реальности, что без них никакой реальности просто не будет?) Но прежде всего, конечно, важна сама идея и практика собирания местных обыкновений, словечек и фраз, особенностей и странностей – и укладывания их в обозримый порядок. Важно чувство их ценности.

Идея как таковая, собственно, не очень нова. «Глобус Владивостока» выращивался (это слово самого Авченко, немедленно понравившееся автору этих строк: «книжка выращивалась») явно в контексте распространённого ныне интереса – возникшего относительно недавно, а потому, к счастью, пока живого и незаштампованного – к «локальным текстам», «гениям места», местным мифологиям. Начало вниманию к этим предметам – на более-менее массовом уровне – положил, похоже, лет десять назад Алексей Иванов с его «Message: Чусовой» и «Сердцем Пармы», и вслед за ним – исследователи «пермского текста». (На уровне менее массовом о «петербургском тексте русской литературы» говорил ещё в девяностые Владимир Топоров.) С тех пор всякое уважающее себя место непременно стремится обзавестись, для пущей весомости, собственным «текстом». Мы знаем о екатеринбургском («2017» Ольги Славниковой), крымском (один «Крымский клуб» Игоря Сида со товарищи чего стоит), даже ташкентском (от Сухбата Афлатуни и Санджара Янышева до Дины Рубиной) текстах русской литературы – причём у двух последних есть уже и свои теоретики (Игорь Сид и Александр Люсый – у крымского, Элеонора Шафранская – у ташкентского). Казанский писатель Денис Осокин уже второе, кажется, десятилетие то ли выявляет и собирает, то ли создаёт локальные смыслы Средней Волги (за пределами литературоцентричного сообщества его работа, позиция и интонация известна по фильму «Овсянки»). Внимательные читатели наверняка заметили блистательно создаваемый московский пресненский текст Феликса Максимова (самым крупным его осуществлением стал вышедший в 2010-м роман «Духов день»).

Это – всего лишь то, что первым приходит в голову, но наверняка не всё. То есть, мы несомненно имеем дело с явлением, о котором стоит и думать, и говорить. Во всяком случае, теперь в ряду собирателей локальных текстов, подтверждая тенденцию, оказался и житель столицы Приморья, писатель и журналист Василий Авченко, снискавший известность за пределами своей малой родины три года назад документальным романом «Правый руль» о технико-психо-физиологических (и в конечном счёте, культурных) особенностях дальневосточного автомобилизма, а совсем недавно эту известность подтвердивший фантастической киноповестью о Тихоокеанской республике «Владивосток-3000» (написанной в соавторстве с Ильёй Лагутенко). Так что «владивостокский текст» в сознании читателей существует не первый год.

О литературе, правда, в «разговорнике-путеводителе» речи почти нет. То есть, она там упоминается, но очень фрагментарно. Сказано, например, о владивостокском прошлом Александра Фадеева и, в частности, о том, откуда взялась в его «Разгроме» фамилия «Мечик» – а это была, между прочим, фамилия родного дяди Сергея Довлатова. Говорится о поэтах Венедикте Марте и Иване Елагине – соответственно, дяде и двоюродном брате московской поэтессы-барда Новеллы Матвеевой; о Владимире Арсеньеве, который «не только человек и город, в котором делают вертолёты „Чёрная акула“», и даже не только «белый офицер, великорусский шовинист, эколог и выдающийся советский учёный» – он ещё и писатель (именно его «Дерсу Узала» был прославлен фильмом Куросавы). Однако такого там немного. Речь идёт, главным образом, о владивостокском тексте русского существования – и о том языке‚ на котором он наговаривается и наборматывается. Недаром ведь книжка – не что-нибудь, а именно разговорник: приводит, значит, в соответствие два языковых пласта – владивостокский и русский. При этом она ещё – и энциклопедия местного массового сознания.

Нам показывается, будучи разложена на алфавитные полочки, внутренняя, известная лишь местным обитателям сторона владивостокской реальности. Клубки смыслов и образов, возможные только здесь; словечки и гастрономические обыкновения; значения, которыми обрастают местные топонимы; люди – местные культурные герои, – ходившие по здешним улицам и оставшиеся кто чем горазд в коллективной памяти. Универсум. Глобус, попросту говоря.

Мы узнаем, чем отличается владивостокский БАМ от Байкало-Амурской магистрали, а здешний Горностай от соименного ему зверька, каков на вкус папоротник и что в первую очередь приходит на ум правильному владивостокцу при слове «огурец», как выглядит и чем славится «национальное владивостокское жилище» и почему не угрызёшь местную Коврижку. Ну, словом, много чего узнаем.

Как известно, ничто так не провоцирует на домысливание и рефлексии, как текст, в котором никаких особенных рефлексий вроде бы нет. Так вот на самом деле, хотя автор ничего такого вроде бы и не говорит, это – книга о том, как устроена человеческая реальность вообще. Вот честное слово.

Она, то есть, о том – и не просто рассуждает на эту тему, а прямо в живых картинах это показывает, – что суть и неизбежность всякого человеческого обиталища – смыслообразование. Она позволяет увидеть, как проходят типичные линии присвоения и обживания пространств, превращения их из безразличных – в домашние и собственные.

Авченко ярок и остроумен, но он не аналитик. Устанавливать связи, выявлять закономерности и тем паче выстраивать теории – не его забота: его дело – улавливать жизнь, прямо такой, какой она живёт, дышит, бегает, плавает, выскальзывает из улавливающих рук, топырится, сопротивляясь укладыванию в теоретические рамки – и в книгу её, в книгу. Но ничего-ничего: теоретики культуры до неё ещё доберутся. Будет просто отчаянно жаль, если они этого не сделают.

2012

(Пере) сотворение Рима: символическое наследство и работа освобождения[2]

«Рим совпал с представленьем о Риме…» Италия в зеркале стипендиатов Фонда памяти Иосифа Бродского / Joseph Brodsky Memorial Fellowship Fund (2000—2008) / Составитель, автор вступительной статьи и комментариев Клаудия Скандура. – М.: Новое литературное обозрение, 2010.

Задача у стипендиатов фонда памяти Иосифа Бродского – русских литераторов и художников, приезжавших в Италию по приглашению римской Русской академии – оказалась, пожалуй, гораздо более сложной и неочевидной, чем у их предшественников в XIX веке – классическом веке русского восприятия Италии, точнее даже – русской любви к ней. У любви есть своя классика, и русская Италия – лучшее, красноречивейшее тому доказательство.

«Эта книга, – пишет во вступлении к ней итальянская славистка Клавдия Скандура, – отражает историю создания Русской Академии в Риме». Формально так оно и есть: книгу составили тексты о Риме – стихотворные и прозаические – и «примеры зрительного восприятия» города (скорее уж, визуальных его интерпретаций!): фотографии, коллажи, гравюры, акварели… – созданные в течение восьми лет, с 2000-го по 2008-й, представителями современного русского искусства. Русская Академия, замысленная Бродским и созданная уже после его смерти, приглашает их в Италию специально для того, чтобы они там жили, получали – неминуемо эстетически насыщенный – опыт и, наконец, писали о нём.

Задумывалась как бы антология новейшего русского прочтения Вечного города. Своего рода отчёт по вступлению в символическое наследство, обладание которым Бродский считал необходимым