Анатолий Бритиков - Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы истории и теории жанра Страница 25

Невозможно также представить, чтобы совершенство науки и техники, ограждающее нас от опасностей окружающего мира, превысило когда-нибудь необходимость риска. Чтобы существовать, человеку всегда надо было идти вперёд, а чтобы идти вперёд, надо было рисковать больше, чем допускал достигнутый уровень безопасности. Изобреталось новое орудие, ограждавшее от опасности, но и возникала необходимость в более «сумасшедшем» риске. Нет оснований считать, что стремления когда-нибудь перестанут опережать возможности. Даже наше желание безопасности. Только ради одной страсти познания человек вторгнулся сейчас в такие грозные силы природы, что разговор об угрожающей нам безопасности звучит иронически.

Люди никогда не перестанут желать большего, нежели сытость, комфорт и безопасность. А если где-нибудь на Земле это всё же случится, такая коллизия станет новой большой задачей человечества, и в ней будут свой риск и своё страдание. В повести «Хищные вещи века А. И Б.Стругацкие рассматривают такой вариант — несчастье в утробной сытости в некоей Стране дураков. Возможно, при мирном и постепенном переходе к социализму в некоторых высокоразвитых капиталистических странах веками взлелеянная традиция мещанства возьмёт верх и обыватель вообразит, что его представление о счастье и есть человеческий идеал. Тогда. показывают Стругацкие, развернётся битва за души людей. Битва, быть может, самая сложная, ибо противник неуловим, он — в самом человеке, вступающем в освобождённый мир с наследством проклятого прошлого.

При всей специфике научной фантастики главная её цель — человек. Утверждая и критикуя, обнадёживая и предостерегая, наша научная фантастика пишет важную главу в социальной педагогической поэме о Неведомом, предостерегающем нас на поворотах современной истории Научная фантастика взывает сегодня к пристальному вниманию историков и критиков, преподавателей и популяризаторов художественной литературы не только в силу своего количественного роста, но и потому, что претерпевает крупные качественные изменения. Сегодня она внедряется в те слои жизни, которых почти не касались в недавнем прошлом и которым по сей день уделяют мало внимания художественная литература о современности, социальные науки и научно-популяризаторская литература. Существенно меняется её метод и стиль. Растёт литературный уровень. Следует со всей серьёзностью воспринять и бережно совершенствовать это острое идеологическое оружие.

На пороге нового века

Последняя книга Жюля Верна вышла в свет посмертно в 1919 году. В течение полувека целая библиотека «Необыкновенных путешествий» — почти девяносто томов в удешевленном издании П.Этцеля — безраздельно царила в литературных вкусах нескольких поколений почитателей научной фантастики. Наверное, многие соратники Александра Беляева, создавшие вместе с ним аналогичный жанр советской литературы, прониклись духом жюль-верновских романов. Значение сотрудничества Марко Вовчок с французским писателем было даже не столько в отличном по тем временам качестве переводов, сколько в том, что своей многолетней деяельностью классик украинской литературы внесла в русское эстетическое сознание новое представление о возможностях приключенческого жанра в популяризации науки. Русская жюльверниана заложила понятие фантастической беллетристики нового типа, почти не известной в то время в России, если не считать такой первой пробы пера, как незаконченная утопия В.Ф.Одоевского «4338 год. Петербургские письма» (1840) или утопических глав романа Н.Г.Чернышевского «Что делать?», где намечены и научно-фантастические мотивы.

Подобно тому, как роман «в духе Вальтера Скотта» послужил в европейских литературах образцом исторического жанра, творчество Жюля Верна окажет воздействие на процесс становления русской научной фантастики. Отечественные писатели унаследуют жюль-верновский гуманизм и демократичность в трактовке научно-технического прогресса, подхватят романтику географических открытий, как нигде актуальную на просторах обновленной страны,, усвоят сам тип романа фантастических путешествий, пойдут по следам Жюля Верна (В.Обручев в «Плутонии», А.Толстой в «Гиперболоиде инженера Гарина», Г.Адамов в «Тайне двух океанов»), переосмысляя сюжеты и мотивы согласно новым достижениям науки и техники. Наконец, просветительские, педагогические цели в серии «Необыкновенных путешествий» станут предметом литературных дискуссий о новых задачах научно-фантастического жанра в советской литературе.

Но все это будет потом: «жюль-верновский» канон станет живым фактором литературного движения уже в совершенно других исторических условиях.

В течение же нескольких десятилетий второй половины прошлого века русская жюльверниана — обширная, содержательная, доброкачественная, по-видимому, сама собой удовлетворяла национальную потребить в литературе этого рода, — случай нечастый в оригинальной русской художественной культуре. Во всяком случае, первая волна отечественной научной фантастики поднимается, лишь, на закате творческой жизни Жюля Верна.

Еще мало заметная на литературном горизонте, несмотря на такие известные, но все же единичные в ней имена, как В.Брюсов, а позднее А.Куприн, научная фантастика как-то сразу заявила о себе в конце XIX — начале XX века рядом произведений, отмеченных определенными признаками жанра, привлекла внимание литературной критики и публицистики. Роман А.Богданова «Красная звезда» (1907) вызвал полемику о прав марксистов строить «утопические» проекты будущего, породил интерес к натурфилософской фантастике этой книги.

Русская научно-фантастическая литература зарождалась в атмосфере разительных контрастов, когда тысячеверстные «чугунки» (грандиозная Транссибирская магистраль, например) перерезали во всех направлениях извечные гужевые пути крестьянской страны, когда электричество, телефон, радиотелеграф чудесным образом связали безмерные российские расстояния. «Рельсы индустриализации» подсказывали, например такие фантастические сюжеты, как «Самокатная подземная железная дорога между Санкт-Петербургом и Москвой» (1902). Инженер А.Родных обосновал в этом незаконченном романе оригинальный принцип движения поездов — с использованием даровой силы земного тяготения. Появление в городах первых «моторов» послужило поводом М.Волохову (М.Первухину) отправить героев своего романа «В стране Полуночи» (1910) на автомобиле за Полярный круг (через два года туда, к Северному полюсу, устремится на корабле Г.Седов). Еще не истек век угля и пара, а один из технических журналов печатает «электрическую» утопию В.Чиколева «Не быль, но и не выдумка» (1895). Заглавие ее, кстати сказать, удачно разграничило научную фантастику со сказочной.

Подобные чудеса по-своему красноречиво высвечивали веками копившуюся несправедливость, неравенство, несвободу; опережающее же виденье научно-технического прогресса, в свою очередь, создавалось способностью, бравшегося за «фантастическое»: перо инженера, ученого. литератора, подняться над своей отраслью культуры, увидеть новые возможности во взаимосвязях наук — через увеличительное стекло насущных нужд национальной жизни.

Разумеется, этот социальный заказ был еще очень далек от энтузиазма революционной борьбы и социалистической индустриализации, который вызовет к жизни научную фантастику 20-х годов. Тем не менее и фантастические изобретения дореволюционной поры не были вольно лишь плодом технологического воображения. Они впитывали наряду с гражданской, просветительной, цивилизирующей мыслью так же и стихийные отклики на научно-технический прогресс. Так, например, космическая фантастика К.Циолковского («На Луне», 1883; «Грезы о земле и небе…» 1895; «Вне Земли», 1918 и др.), В.Брюсова (драма «Земля», 1934; неоконченный роман «Гора звезды», над которым поэт работал в 1895-1899 годах). А.Богданова, И.Гурьянова, П.Инфантьева, Б.Красногорского и Д.Святского, А.Лякидэ, Н.Морозова, В.Семенова, Н.Холодного (перечень далеко не полный) по-своему отвечала повальному увлечению России авиацией и воздухоплаванием. «Винтовой полет» над ипподромом, воспетый А.Блоком, пробуждал дерзкую мечту о покорении звездных пространств.

С младенческими шагами авиации связывали в то время обновление древнего, еще мифологического ощущения слитности человека с мирозданием. В конце XIX — начале XX века это умонастроение, получившее название «космического сознания»[79], выливалось в пестрые литературно — философские течения — от гуманистических «звездных» исканий К.Циолковского и В.Брюсова до мистического идеализма Н.Федорова, от историко-культурных мистификаций теософов-атлантоманов[80] до реакционной космологии бульварной романистки В.Крыжановской (Рочестер). Кроме научно-фантастической литературы, космическая тема, прежде чем она войдет в исследования советских философов, заняла определенное место в поэтическом творчестве В.Брюсова, В.Маяковского, В.Хлебникова, Н.Заболоцкого, Л.Мартынова, Е.Винокурова.