Василий Авенариус - И твой восторг уразумел... Книги для всех Василия Авенариуса Страница 3

Авенариус нам не оставил свидетельств, как он пришел к жанру беллетризованного жизнеописания — новому не только для него, а и для всей русской литературы XIX века. Одно можно с определенностью утверждать: не случаен был его выбор личности Пушкина, привязанность к которому с младенческих лет постепенно переросла в восхищенное преклонение. Кроме того, не могло тут не сказаться то обстоятельство, что восьмидесятые годы вошли в историю русской культуры как "пушкинское десятилетие". Напомним, что в 1880 году с доселе небывалой торжественностью был открыт памятник великому поэту. Три июньских дня праздновала Россия это событие, провозгласив Пушкина — устами Достоевского — "знаменем, под которым должна развиваться не только русская литература, но и русское общественное самосознание".

Принимаясь за новую работу, Авенариус задачу свою определил весьма скромно: хотя бы частично восполнить обнаруженный им пробел — "обстоятельных биографий Пушкина до сих пор не существует". А когда дилогия была завершена, писатель с еще большей, почти уничижительной скромностью уточнил: "Две биографические повести мои, правда, захватывают также только лицейский период жизни поэта, и самая форма моего рассказа беллетристическая; но, как показывает уже приложенный в конце книги перечень бывших в моем распоряжении материалов (в перечне около ста названий! — Т. П.), я старался не упустить из виду ни одного факта, ни одной личности, имевших влияние на развитие характера и таланта Пушкина-лицеиста. Беллетристическую форму я предпочел потому, что она, как более доступная, могла рассчитывать на большее число читателей, а стало быть, — принести и большую пользу. Задача моя — возможно живо и правдоподобно описать молодость нашего великого поэта до первого крупного его произведения: "Руслана и Людмилы", установившего его славу, — значительно облегчалась возможностью пользоваться такою массою накопившихся за полвека от его смерти печатных, а также некоторых рукописных материалов. В числе рукописных не могу не указать особенно журнал "Лицейский мудрец" за 1815 год, во время писания моей повести хранившийся у бывшего лицеиста, впоследствии академика, Я. К. Грота. С разрешения последнего мною сделаны были из "Лицейского мудреца" для моего рассказа нигде еще тогда не напечатанные, чрезвычайно любопытные выписки и сняты точные копии с двух также не известных еще ранее публике карикатур лицейского товарища Пушкина, Илличевского".

Печатая в 1885 году в пяти номерах первую часть дилогии "Отроческие годы Пушкина", журнал «Родник» и не предполагал, что вскоре эта вещь станет литературным событием или, как сказали бы сейчас, бестселлером. Тотчас, в том же году, она вышла отдельным изданием. Книгу не только заметили, но и встретили восторженными похвалами едва ли не все «толстые» журналы Петербурга и Москвы. Самый маститый из них — "Вестник Европы", например, писал: "Счастливая мысль — нарисовать в живых образах, на основании точных биографических данных и исторических источников детство и отрочество великого поэта — выполнена автором с большим успехом. По-видимому, книга его назначена для юношеского возраста; но живость изложения, масса интересных бытовых и фактических подробностей из жизни нашего века, рельефно очерченная личность Пушкина в среде его товарищей дают книге этой право на более широкий и зрелый круг читателей".

"Вестнику Европы" вторит самая популярная «Нива»: "С удовольствием и пользою прочтет ее и всякий взрослый человек, мало знакомый с интимною стороною жизни Пушкина в те дни, когда, говоря его собственными словами, "в садах лицея" он "безмятежно расцветал, — читал охотно Апулея, а Цицерона не читал"…"

Через год с небольшим все тот же «Родник» печатает в десяти номерах вторую повесть дилогии Авенариуса — "Юношеские годы Пушкина", а вслед за этим выходит ее книжное издание. И снова унисонный хор рецензентов, наперебой хвалящих дилогию. "От повести г. Авенариуса, — пишет журнал "Русская мысль", — веет любовью к Пушкину и его сверстникам, описываемым в книге, веет бодростью и свежестью, свойственным молодости. Читается эта книга с интересом не только внешним, которым она обязана бойкости пера г. Авенариуса, — нет, тут читатели находят и внутренний интерес, приобретают серьезные и обстоятельные сведения о молодости родного поэта… Скажем более: повесть г. Авенариуса по своей глубокой, так сказать, историчности должна занять одно из первых мест не только в детской литературе, но ей предстоит занять весьма почтенное место среди серьезных историко-литературных исследований".

А что же теперь, через сто лет? Наверное, едва ли не каждый открывший книгу Авенариуса задастся вопросом: "Опять о Пушкине? Но мы ведь столько читали о нем!" Но так вот, нехотя, принявшись за чтение, о том никто не пожалеет; а закрыв последнюю страницу — поразится: как много нового открылось, как интересно даже известное изложил для нас писатель! Все равно что давно читанные и хорошо всеми знаемые стихи самого Пушкина прочитать через какое-то время снова — они с еще большею силой взволнуют и порадуют. Дилогия каждой своей главой не только вводит нас в события пушкинской прекрасной жизни, но и погружает в ключевые родники его волшебной поэзии.

"Последняя туча рассеянной бури!" — читаем в одной из глав только начальные строки печального его стихотворения «Туча» и не удерживаемся от желания прочесть его полностью, кто — наизусть, кто — открыв том Пушкина:

Последняя туча рассеянной бури!Одна ты несешься по ясной лазури,Одна ты наводишь унылую тень,Одна ты печалишь ликующий день.Ты небо недавно кругом облегала,И молния грозно тебя обвивала;И ты издавала таинственный громИ алчную землю поила дождем.Довольно, сокройся! Пора миновалась,Земля освежилась, и буря промчалась,И ветер, лаская листочки древес,Тебя с успокоенных гонит небес.

И тут же, на соседней странице, сбрасываем печаль, вместе с поэтом утешаемся:

Если жизнь тебя обманет,Не печалься, не сердись!В день уныния смирись!День веселья, верь, настанет.Сердце будущим живет;Настоящее уныло:Все мгновенно, все пройдет;Что пройдет, то будет мило.

А вот поэт снова возвращает нас к грусти, хоть и светлой, но кажущейся безотрадной, накликанной сжигаемым — словно казнимым — письмом любимой:

Прощай, письмо любви! прощай: она велела.Как долго медлил я! как долго не хотелаРука предать огню все радости мои!..Но полно, час настал. Гори, письмо любви.Готов я; ничему душа моя не внемлет.Уж пламя жадное листы твои приемлет…Минуту!.. вспыхнули! пылают — легкий дым,Виясь, теряется с молением моим.Уж перстня верного утратя впечатленье,Растопленный сургуч кипит… О провиденье!Свершилось! Темные свернулися листы;На легком пепле их заветные чертыБелеют… Грудь моя стеснилась. Пепел милый,Отрада бедная в судьбе моей унылой,Останься век со мной на горестной груди…

Вся эта книга Авенариуса построена так, словно она путеводитель для странствующих вместе с юным Пушкиным; мы становимся свидетелями и участниками его встреч и разлук, его шалостей и влюбленностей, его одиноких, самозабвенных бдений над тетрадкой, наполняющейся стихами, которые он сам потом выделит и назовет лицейскими, то есть еще как бы ученическими, еще только пробами пера. Но прочитайте их — они в этой книге: в каждом «лицейском» стихотворении мы почувствуем уверенную руку гения. Да что — мы! Это — вспомните! — сразу узрел и до слез растрогался "старик Державин", воскликнувший: "Нет, я не умер!", когда услышал пушкинскую "громозвучную лиру" — его "Воспоминания в Царском Селе", которыми ныне открываются все главные книги стихов Пушкина.

Дилогия Авенариуса о Пушкине многократно вплоть до 1917 года переиздавалась (как, впрочем, и большинство его книг), стала необходимейшей принадлежностью и государственных, и частных, в том числе домашних, библиотек. Более того, она явилась провозвестницей двух самых популярных в России книжных серий двадцатого столетия "Жизнь замечательных людей", прославивших издательства Н. Ф. Павленкова и "Молодая гвардия".

Вслед за повестями о Пушкине Авенариус пишет биографическую трилогию "Ученические годы Гоголя" (1895–1897), повести "Поэт-партизан Д. В. Давыдов" (1904), "Школьные годы Пирогова" (1909), "Д. И. Фонвизин, его жизнь и творчество" (1914), цикл исторических повестей о Колумбе "За неведомым океаном" (1912) и другие. По мнению современной исследовательницы М. О. Чудаковой, Авенариус "сформировал тот канон занимательного жизнеописания писателя-классика, который содействовал закреплению в историко-литературной традиции донаучных представлений о связях биографии с творчеством" (Русские писатели. 1800–1917. Биографический словарь". Т. 1. М., 1989). Этот "канон занимательного жизнеописания" вот уже столетие живет и не только не стареет, но, наоборот, молодеет, всякий раз заново оживая в книгах десятков писателей, пошедших по пути, проторенному Василием Петровичем Авенариусом.