Джим Джармуш - Джим Джармуш: Интервью Страница 31

Вы с самого начала придерживались этого метода или он вырабатывался постепенно?

Я всегда работал таким образом. Но за это время я научился показывать актерам на репетициях, что от них требуется, и стал больше придерживаться сценария. В каком-то смысле я работаю наоборот. Большинство режиссеров получают уже готовый сценарий, а потом кто-то другой занимается подбором актеров. Я же начинаю работу с того, что мысленно подбираю актеров для будущего фильма и на этой основе пишу сценарий. Я скорее продюсер, чем режиссер, в том смысле, что режиссер может подключиться к уже спланированному проекту, в то время как для меня работа над проектом начинается с того, что я представляю себе — пусть даже в общих чертах — человека, актера, его индивидуальные особенности. А из этого уже складывается образ того или иного персонажа. Такой подход мне кажется более органичным.

Ощущаете ли вы некое родство с Кассаветесом, Скорсезе и другими режиссерами, которые работают подобным образом?

Я восхищаюсь тем, как они работают. Скорсезе, кстати, живет здесь неподалеку. У него в фильмах очень сильные диалоги — они настолько реалистичны, что в его персонажей по-настоящему веришь. Язык — важнейшая для меня вещь. Мне нравится наблюдать, как в язык проникают элементы сленга, иностранные заимствования, как он видоизменяется под воздействием каких-то культурных влияний. Я люблю работать с другими языками. В «Таинственном поезде» герои говорят между собой на японском, которым я не владею. Я не говорю ни по-фински, ни по-итальянски, хотя итальянский немного понимаю.

Как же вы тогда пишете диалоги на иностранных языках? Объясняете актерам, какова основная идея, а они импровизируют?

Я пишу по-английски, а потом обращаюсь за помощью к переводчикам, друзьям или к самим актерам, чтобы правильно перевести все реплики. Язык — это своего рода код, который мы используем, так что если мы вместе с актерами переводим диалог и постоянно следим за тем, чтобы манера говорить соответствовала образу героя — например, финского рабочего, — то все получается как надо. К примеру, в парижском эпизоде «Ночи на Земле» водитель-африканец и пассажирка такси говорят совершенно по-разному. Девушка говорит на уличном жаргоне, это грубый, вульгарный французский язык. Водитель тоже говорит по-французски, но это скорее язык иммигрантов. Такие вещи очень важны, чтобы диалог выглядел правдоподобно.

Ваш стиль часто называют минималистским. Вы согласны с подобным определением?

Минимализм — это ярлык, который закрепился за определенной группой художников и фотографов. Какой-то особой близости к ним я не чувствую.

Но есть и писатели-минималисты: Раймонд Карвер, Энн Битти...

Наверное, когда меня называют минималистом, то имеют в виду, что в моих фильмах довольно простые сюжеты и поэтому стиль тоже не отличается сложностью. Конечно, стиль моих картин нельзя назвать византийским, вычурным, замысловатым. Он довольно простой. Можно сказать — редуцированный.

Согласны ли вы с тем, что при всем минимализме вашего кинематографического языка он заметно обогащается от фильма к фильму?

В «Ночи на Земле» смена кадров гораздо динамичнее, но мы так или иначе ограничены положением камеры — вариантов тут очень мало. Кроме того, в фильм почти не вошли городские виды, которые мы снимали из окна такси: когда я начал монтировать фильм, я не мог решить, куда их вставить. Я подумал, что прерывать диалоги героев, в которых заключается суть фильма, ради того, чтобы дать панораму города, — слишком поверхностный подход.

После выхода фильма «Страннее рая» ваш стиль и ваша эстетика сильно повлияли на американский независимый кинематограф, да и на независимое кино во всем мире — взять, например, фильмы братьев Каурисмяки. Лак вы можете это объяснить?

Это сложный вопрос. Я не знаю, в чем здесь дело — в моем влиянии или в том, что молодые режиссеры одинаково реагировали на модную тенденцию снимать красиво и быстро, — знаете, все эти приемы монтажа в духе фильма «Полиция Майами: отдел нравов», использование саундтрека в эпизоде, где герои не слушают музыку, в общем, эстетика канала «МТУ». Аки Каурисмяки — один из моих любимых режиссеров. Я с нетерпением жду выхода его нового фильма, «Жизнь богемы».

Считаете ли вы свои фильмы и американское независимое кино вообще некой альтернативой Голливуду, который постепенно вторгается и в мир андеграундного кино ?

Мне нравится разное кино. В кинематографе диапазон жанров и стилей очень широк: от порнофильмов и боевиков с восточными единоборствами до картин Майкла Сноу, Стэна Брекхеджа и Скорсезе. Но в данный момент мне кажется, что цель Голливуда — постараться удовлетворить любые запросы и постоянно увеличивать прокат. Места для маргиналов остается все меньше и меньше.

Вы читаете рецензии на свои фильмы?

После «Таинственного поезда» я не читал почти ничего. Правда, если мне говорили, что вышла особо злобная рецензия, я старался ее найти — отрицательные отзывы всегда интереснее. Мнение других людей о моих фильмах я уважаю гораздо больше, чем свое собственное, потому что я настолько внутри них, что порой даже не знаю, нравятся мне мои фильмы или нет. После завершения фильма я никогда его не пересматриваю. К концу работы я уже не могу на него смотреть. Мне пришлось пересматривать последний фильм, когда его готовили на видео, — нужно было посмотреть качество копии и так далее, — но я вижу только картинку. Я настолько внутри этого, что уже не вижу сам фильм.

Значит, вам нравится рабочий процесс сам по себе.

Больше всего мне нравятся съемки: приходится работать в команде, где все люди очень разные, но всех связывает общая цель.

Над чем вы сейчас работаете?

Я пишу сразу два сценария, они очень разные. Раньше мне никогда не приходилось параллельно заниматься двумя проектами, но я уже сделал несколько набросков будущих сценариев и теперь обдумываю их. Я еще не садился за писание, потому что в последнее время пришлось много ездить по стране и за границу, заниматься продвижением этого фильма, готовить копии и прочее.

Какой из ваших фильмов вам нравится больше всего?

Наверное, «Вне закона», потому что атмосфера на съемках была очень веселая. Новый Орлеан сам по себе — место замечательное, но и отрывались мы, конечно, по полной. Теперь кажется фантастикой, что мы вообще что-то сняли: насколько я помню, каждый съемочный день заканчивался попойкой, так что я не знаю, как нам физически удалось сделать фильм. Я воспринимаю свои картины как домашнее видео. Сам фильм я уже не вижу — помню только, как мы его снимали.

В этом фильме была некая мифологическая подоплека: я вспоминаю сцену, в которой герои стоят на перекрестке. А в основе «Ночи на Земле», как мне кажется, лежит вращение Земли вокруг своей оси. Мою манеру построения сюжета можно назвать классической — я стремлюсь упорядочить события в соответствии с классической схемой. «Страннее рая» — это три акта с кодой, «Вне закона» — тоже: до тюрьмы, в тюрьме, побег из тюрьмы и финал. Я использую эту структуру формально, даже если в актах не соблюдаются классические законы развития: экспозиция, кульминация, развязка. В «Ночи на Земле» пересечение часовых поясов, присутствие одновременно в нескольких точках планеты, закат солнца в начале фильма и рассвет в конце — все это помогло мне придать фильму законченную форму.

Меня пригласили на обсуждение одного из ваших фильмов в колледж Бентли; интересно, вас они тоже позвали?

Да, позвали... Когда это будет?

Сегодня вечером.

Regis Filmmaker's Dialogue[14]: Джим Джармуш. Джонатан Розенбаум / 1994

Это интервью состоялось в рамках ретроспективы фильмов Джармуша в «Уокер-арт-сентр» в Миннеаполисе 4 февраля 1994 года. Собственность «Уокер- арт-сентр». © «Уокер-арт-сентр», 2000.

Когда вы начали интересоваться кинематографом? Как произошло ваше первое знакомство с кино?

Первый фильм, который произвел на меня по-настоящему сильное впечатление, — «Дорога грома» с Робертом Митчумом в главной роли. Я посмотрел его, когда был на каникулах во Флориде вместе с матерью и сестрой. Мы заехали в «драйв-ин» — такой кинотеатр, где фильмы можно смотреть, не выходя из машины. Мне было тогда лет шесть. До этого я смотрел только диснеевские фильмы вроде «Сына Флаббера». И вот я увидел настоящий фильм, с закрученным сюжетом, с погонями и насилием. Тогда я по-настоящему заинтересовался кинематографом, живым кинематографом.

В детстве вы часто ходили в кино?

Я вырос в Акроне, штат Огайо. Выбор фильмов там был небольшой. Там был один кинотеатр, он назывался «Стейт-театр», где по субботам шли дневные программы с фильмами вроде «Мухи» и «Нападения крабов- монстров». По субботам показывали две картины за сеанс, и мать частенько меня туда отводила — наверное, чтоб сплавить меня куда-нибудь на вечер. Так что я часто там бывал, мне там нравилось. Кроме этого кинотеатра, в Акроне было мало что интересного. Когда я уже был подростком, появился, как тогда говорили, арт-хаус — кинотеатр, где в будние дни крутили европейские эротические ленты, а в пятницу по вечерам у них шла программа под названием «Андеграундное кино». Мы с приятелями постоянно ходили на этот сеанс. У нас были поддельные удостоверения, так что с возрастом проблем не было. В этом кинотеатре мы много чего пересмотрели — «Девушки из Челси» Энди Уорхола, фильмы Стэна Брекхеджа, «Страсти по косяку»[15].