Русская критика от Карамзина до Белинского - А. А. Чернышев Страница 32

глаза велики, и на этом укрепил свою басню. К тому же и минуя пословицу, в самой сущности дела нет ни малейшего насилия правдоподобию. Известно, что ревизор приедет инкогнито, следовательно может приехать под чужим именем. Известие о пребывании в гостинице неизвестного человека падает на Городничего и сотоварищей его в критическую минуту панического страха, по прочтении рокового письма. Далее, почему не думать Городничему, что у Хлестакова две подорожные, два вида, из коих настоящий будет предъявлен когда нужно? Тут нет никакой натяжки в предположении автора; все натурально. Действие, производимое столичным жителем в глуши уездного городка, откуда, по словам Городничего, хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь, представляет комику обширное поприще для сбыточных невероятностей. Самохвальство, ложь, пустословие столичное обдают трепетом и легковерием людей и благоразумных, но необразованных: — подобная мистификация сбыточна везде. Светские самозванцы, пройдохи, шарлатаны являются и во Франции и в Англии и обманывают народ. В одной из наших губерний, и не отдаленной, был действительно случай, подобный описанному в «Ревизоре». По сходству фамилии, приняли одного молодого проезжего за известного государственного чиновника. Все городское начальство засуетилось и приехало к молодому человеку являться. Не знаем, случилась ли ему тогда нужда в деньгах, как проигравшемуся Хлестакову, но вероятно нашлись бы заимодавцы. Все это в порядке вещей, не только в порядке комедии.

Есть критики, которые недовольны языком комедии, ужасаются простонародности его, забывая, что язык сей свойствен выведенным лицам. Тут автор не суфлер действующих лиц, не он подсказывает им свои выражения: автор — стенограф. Вероятно, можно найти некоторые неисправности, сорвавшиеся с пера писателя; но смешно же грамматически ловить слова в комедии. Главное в писателе есть слог: если он имеет выразительную физиономию, на коей отражаются мысль и чувство писателя, то сочувствие читателей живо отзывается на голос его. Может быть, словоловы и правы, и язык г. Гоголя не всегда безошибочен, но слог его везде замечателен...

У вас уши вянут от языка «Ревизора», а лучшее общество сидит в ложах и в креслах, когда его играют; брошюрка «Ревизора» лежит на модных столиках работы Гамбса. Не смешно ли, не жалко ли с желудком натощак гневаться на повара, который позволил себе поставить недовольно утонченное кушанье на стол, за коим нет нам прибора?..

В понятиях о нравственности книги или человека, казалось бы, спорить не о чем и не с кем. Нравственность, нравственное чувство, нравственная совесть должны быть одинаковы у всех нравственных и добросовестных людей. Так! Но в этом отношении речь идет более о нравоучении, нежели о нравственности, более о средствах преподавать ее и действовать именем ее на умы и сердца людей. Тут может быть разногласие. Например, говорят, что «Ревизор» — комедия безнравственная, потому что в ней выведены одни пороки и глупости людские, что уму и сердцу не на ком отдохнуть от негодования и отвращения, нет светлой стороны человечества для примирения зрителей с человечеством, для назидания их и проч. О нравственности или нравоучении литературных произведений много было говорено. Кажется, г. Баратынским в предисловии к поэме «Цыганка» исследовал сей вопрос самым удовлетворительным и убедительнейшим образом. С нашей стороны, совершенно с ним соглашаясь, мы признаем безнравственным сочинением только то, которое вводит в соблазн и в искушение. Равнодушное, беспристрастное изложение самого соблазна может не быть безнравственно. Автор, следуя в этом случае провидению, допускает зло, представляя внутренней воле и совести читателя и зрителя пользоваться представленным уроком по своим чувствам и правилам. Не должно забывать, что есть литература взрослых людей и литература малолетних: каждый возраст имеет свою пищу. Конечно, между людьми взрослыми бывают и такие, которые любят быть до старости под указкою учителя; говорите им внятно: вот это делайте! а того не делайте! за это скажут вам: пай дитя, погладят по головке и дадут сахарцу. За другое: фи дитя, выдерут за ухо и поставят в угол. Но как же требовать, чтобы каждый художник посвятил себя на должность школьного учителя или дядьки? На что вам честные люди в комедии, если они не входили в план комического писателя? Он в известную минуту, в данном положении взглянул на несколько лиц — и нарисовал их в том виде, с теми оттенками света и тьмы, как они представились взору его. Комедия — не всеобщая история, не всеобщая картина человечества или общества, даже не роман, не биография. Комедия — отрывок; а вы в отрывке требуете многосложного и полного объема! Неужели из того, что комик не вывел ни одного честного человека, следует заключить, что автор имел целью доказать, что честных людей вовсе нет? Живописец представляет вам сцену разбойников и убийц; вам этого не довольно: для нравственной симметрии вы требуете, чтобы на первом же плане был выведен человек, который отдает, полный кошелек свой нищему; иначе зрелище слишком прискорбно и тяжело действует на нервы ваши. Вы и в театре не можете просидеть двух часов без того, чтобы не явился вам хотя один честный человек, один герой добродетели, именно герой; ибо в представлении просто доброго человека, который был бы тут только для показа, лицом бесстрастным и бездействующим, не было бы никакой цели; нет, нужна сопротивная сила для отпора и сокрушения порочных,— одним словом, нужна вам драма с полным спектаклем, весь театральный мир: «барыня требует» весь туалет! Да... помилуйте, в жизни и в свете не два часа просидишь иногда без благородного, утешительного сочувствия. Автору не мудрено вывести вам целый легион честных людей, имеющих патентованное право на премию добродетели, установленную филантропом Монтионом: да что будет вам от них пользы? В театре досыта негодуйте над негодными и смейтесь над глупцами, если они выведены вам на глаза. Добрых и порядочных людей ищите для себя, вышедши из театра: тогда они будут вам нужнее и еще приятнее после впечатлений, оставленных в вас сценическими лицами. Кто из зрителей «Ревизора» пожелал бы быть Хлестаковым, Земляникою, Шпекиным или даже и невинными Петрами Ивановичами Добчинским и Бобчинским? Верно, никто! Следовательно, в действии, производимом коме-дней, нет ничего безнравственного. Может быть действие, впечатление неприятное, как во всякой сатире, изображающей недуги общества: это дело другое и следствие неминуемое; но это неприятное действие умерено смехом. Следовательно, условия искусства выдержаны, комик прав.

Сущность общественных замечаний, слышанных нами о «Ревизоре», сбивается во многом на вышеприведенные замечания. Говорят, что эта комедия, это изображение нравов — поклеп на русское общество, что нет ни одного уездного города в России,