Станислав Мелешин - Южный Урал № 13—14 Страница 33

Так мы доехали до станции Камышлов. Товарищ сказал мне, что подготовительные работы по проведению забастовки идут успешно, и не за горами время, когда Комитет отдаст приказ действовать. Выходя из паровоза, товарищ пожал мне руку и пожелал успехов.

…Наступил октябрь. Мне надо вести прибывший из Тюмени поезд в Екатеринбург.

— Путевка, машинист! — сказал кондуктор.

Жду отправления. Подали третий звонок. Стою у регулятора, дожидаюсь свистка отправления. Дежурный по станции несколько замешкался отдать распоряжение главному кондуктору об отправлении поезда. В это время подбегает рассыльный из телеграфа станции и говорит:

— Шабров, скорее иди в телеграф, — спешно требует дежурный телеграфист.

Иду в телеграф. Тут меня встречают дежурный телеграфист и трое машинистов. Телеграфист протягивает мне ленту аппарата:

— Читай!

— Я не умею читать ваши знаки…

Телеграфист повернул к себе аппаратную ленту и стал читать: «Получении настоящей депеши прекращайте работу на железной дороге. Депешу продвигайте на восток. Забастовочный комитет. 7/X-1905 г.».

Прочитав депешу, телеграфист спросил:

— Ну, что будешь делать?

Я без колебания:

— Не еду, отцепляюсь!

Настала торжественная минута. Телеграфист протянул мне руку, пожал и сказал:

— Ну, Шабров! Начинай, за тобой почин… — при этом он вынул платок и стал вытирать набежавшие слезы.

Машинисты также подошли ко мне и молча пожали руку. Видать, что они волновались и не могли совладеть с собой. Один, захватив голову, тотчас же вышел из телеграфа, а другой потрепал меня по плечу и вслед уходившему, как бы в напутствие:

— Один — за всех и все — за одного!..

Я вышел из телеграфа на платформу. Там собрались в кучу начальник депо, помощник начальника службы пути и начальник станции. Они что-то вполголоса обсуждали. Увидев меня, начальник депо обратился ко мне сурово:

— Где вы, Шабров, пропадаете! Поезд давно должен быть в пути, а вас на паровозе нет.

Я твердо ответил:

— С поездом я, господин начальник, не поеду и паровоз прошу отцепить от поезда.

— Это почему? Что за причина? — повышенным тоном спросил он.

— Причину моего отказа я вам скажу завтра.

— Что это значит «завтра»? Что за ответ! Я прошу объяснить теперь.

Услыхав наш разговор, публика стала скопляться. К собравшейся кучке подошел жандарм. Я сообразил, что он будет добиваться у меня признания, а потом арестует, и с поездом пошлют другого машиниста. Пришлось идти на хитрость, и я заявил:

— Паровоз я прошу отцепить потому, что он не исправен. Когда я выводил его под поезд, неисправности не заметил — у паровоза лопнули две топочные связи рядом.

Начальник поверил мне и отдал распоряжение об отцепе паровоза. Мне пришлось вернуться в депо.

Весть о забастовке разнеслась по станции. Начальник станции отдал распоряжение вести поезд дежурному машинисту. Но тот отказался. В это время на платформе находился машинист Мехонцев, который сказал начальнику станции, что он согласен вести поезд. И начальник депо дал ему дежурный паровоз.

Поезд ушел. Поставив свой паровоз у депо, я с бригадой отправился в дежурную комнату. Тут поговорили, а потом я прилег и уснул. Вдруг слышу, кто-то будит меня:

— Вставай скорее!

— Что случилось?

Оказалось, что ушедший в Екатеринбург поезд встал на 104 версте. Я поднялся. Бригада была на ходу. Дежурный по станции, смеясь, спросил:

— Теперь поедешь?..

Подъехали к поезду, вытянули его обратно на станцию Пышминскую, отцепили больной паровоз, прицепили свой и тронулись в Екатеринбург.

Подходим к станции. На пассажирской платформе народу — море. Публика ждала приближавшийся поезд. Вот я остановил его. К паровозу двинулась людская масса. На паровоз лезли люди, в будку поднялись трое рабочих. С платформы кричали:

— Давай его сюда!

Я вообразил, что рабочие, узнав о первоначальном моем отказе вести поезд из Камышлова в Екатеринбург, а теперь видя, что я отступил от своего слова, решили рассчитаться со мной. «Но ведь я поступил согласно принятым нашим постановлениям…».

А люди неистовствуют:

— Что вы там еще делаете? Давайте его сюда!

Я дрожащим голосом проговорил:

— Сейчас сойду…

Не успел я сойти с последней подножки паровоза, как меня подхватили несколько человек на руки… стали качать на руках и унесли в станцию.

Пассажиры поезда, узнав, что он дальше не пойдет, двинулись к начальнику станции, требуя отправить их дальше. Дежурный по станции только и мог сказать:

— Идите к рабочему местному комитету и его просите, а я бессилен.

— Это чорт знает что! — неистовствовал один купец, ехавший в Пермь. — Я должен завтра обязательно быть в Перми. Где тут жандармский ротмистр?! — кричал он, бегая по вокзалу.

Ему показали на ротмистра, который сидел на диване. Купец подошел к нему:

— Это что у вас, господин ротмистр, делается… Да я бы на вашем месте всех в бараний рот согнул…

— Попробуйте, пойдите согните их.

Купец долго бегал по вокзалу, предлагал сначала несколько сотен, потом тысяч, чтобы только его увезли, но над купцом лишь смеялись.

Комитет дал мне приказ с бригадой вернуться в Камышлов, а пассажиры с купцом остались сидеть на станции Екатеринбург-Первый.

Телеграф принес извещение, что правительство приняло наши требования. Опять все ожило. Опять ликование:

— Наша взяла!

Но ликовали недолго. В ноябре правительство отказалось признать наши требования. А потом пришла весть, что в Москве арестованы наши представители. Пытались было снова возобновить забастовку, но прежнего подъема уже не было. Правительственный телеграф отказался от поддержки железнодорожного.

Пришла телеграмма, что па железнодорожников идет черная сотня. И мы решили защищаться: запасаться — какое у кого есть оружие, а если нет, то ковать пики, кинжалы, сабли и просто средневековые булавы. Станция походила на вооруженный лагерь.

16 ноября пришла телеграмма из управления Пермской железной дороги: «Немедленно приступить к работе. Отказавшихся в течение 24 часов уволить без права поступления на другие дороги».

Потом выехала комиссия для расследования забастовки. Потом, в конце декабря, нас вызвали в Тюмень на суд. Нас защищал адвокат Беседных. Говорил полтора часа, но так бледно, уже чувствовалось, что нас не оправдают. И суд ушел на совещание. В это время в залу суда вошел незнакомый человек. Он отрекомендовался секретарю суда:

— Защитник Казанского окружного суда Кобяк. Опоздал ввиду опоздания поезда. Вот документы…

После совещания суд вернулся и огласил приговор: я и еще одиннадцать человек приговорены к двенадцати годам крепости, а остальные на разные сроки заключения.

Хотя приговор и был объявлен, но Кобяк настоял, чтобы ему дали возможность сказать свое слово.

И он говорил всего минут пятнадцать. Только и сказал:

— Господа судьи! В вашем решении произошли недопустимая ошибка: вы воспользовались законом, который только что принят правительством, но еще не опубликован. А закон — статья такая-то, пункт такой-то — гласит, что судьи за применение необнародованного закона караются по статье такой-то!

Защитник кончил. Судьи сидели как пришибленные. Снова удалились на совещание, а через полчаса объявили, что обвиняемые заслуживают снисхождения…

Присутствовавшие сначала не сообразили, а когда поняли, то было такое ликование…

Ну, потом начальство расправилось с нами без всякого суда: поставили на паспорте: «Забастовщик» и уволили с этим волчьим билетом.

Записано от уроженца (1874 г.) села Колчедан, Каменского района, Свердловской области, пенсионера, б. ж.-д. машиниста Георгия Георгиевича Шаброва — 23 февраля 1949 года.

Для боевой организации

Я с братом, Добродеев, Копытцев и еще некоторые начали таскать с завода динамит — для нашей боевой организации. Потом на заводе хватились. Заподозрили меня. Кто-то из полиции однажды увидал меня на улице и говорит, чтобы я шел к себе домой.

Дело это было в девятьсот шестом — второго апреля.

Пришел я домой, а уж там полно полиции. Давай меня допрашивать. Я решил говорить, что ничего не знаю. Помощник пристава закричал:

— Ты шутишь! А знаешь, что на заводе динамит потерялся?

Пошли, конечно, искать. Искали, искали, ничего не нашли. А на самом деле мы натаскали динамиту к себе целых полтора пуда и держали на дворе — на столбе. Догадайся-ка! Когда кончили допрос, говорят мне:

— Иди к приставу.

Прихожу туда. Кажут мне банку из-под динамита:

— Это что такое?

— Банка из-под динамита…