Самуил Лурье - Успехи ясновидения Страница 34

Доказать неоспоримо, какой знак верней передает устройство фразы, нельзя. И у автора не спросишь. Но фальшивая запятая несносна.

Получается, что стихотворение "К N. N." - двояковыпуклое.

Твои моральные устои расшатаны, но так и быть, продолжим игру, - это одно высказывание. Ты любишь, а я вижу тебя насквозь и ничего не замечаю в тебе хорошего - но так и быть, - совсем другое.

В первом случае "Но так и быть..." - означает, в сущности: будь что будет. Коллизия старая, как мир: движенье персей, младые ланиты затмевают любой категорический императив. Тут уступка соблазну.

Во втором случае роковые эти слова ничем не отличаются от: будь по-твоему. Тут уступка чужой страсти. Надо признать, что это существенный аргумент в пользу восклицательного знака.

В лирике Тютчева наделена силой только женская любовь. Исполнитель мужской роли переживает упомянутое чувство преимущественно в страдательном залоге:

Перед любовию твоеюМне больно вспомнить о себеСтою, молчу, благоговеюИ поклоняюся тебе...Любила ты, и так, как ты, любитьНет, никому еще не удавалось!..

В "денисьевском" цикле дело доходит до зависти, до ревнивой досады: тебе-то есть кого любить, счастливица, у тебя есть я - или тот, кого ты, по простоте сердечной, за меня принимаешь, а я мало того что не умею чувствовать искренно и пламенно - еще и вынужден стыдиться своей тоски, как вины:

И самого себя, краснея, сознаюЖивой души твоей безжизненным кумиром.

Грамматика Тютчева упорно, ценою тончайших ухищрений уклоняется от употребления глагола "любить" в первом лице единственного числа. Этот зарок нарушается крайне редко - и только если дополнением выступает существительное неодушевленное: гроза в начале мая, например.

А в значении "чувствовать сердечную привязанность к лицу противоположного пола" - как формулирует академический словарь - данный глагол словно и не знает первого лица. Ты любишь - сказано не раз (хотя оборот "твоя любовь" встречается еще чаще); множественное число - мы любим, как бы от лица всех смертных - применяется охотно; и однажды приходится воспользоваться вычурной конструкцией - третье лицо в прямой речи второго:

Не говори: меня он, как и прежде, любит...

Все, что угодно, - только бы не сказать никому "люблю". Неизвестно, с кем заключен такой договор. В двух случаях он вроде бы обойден:

Люблю глаза твои, мой друг...И еще раз, через пятнадцать лет:Я очи знал, - о, эти очи!Как я любил их - знает Бог!..

Но нет - в обоих стихотворениях рассказана чужая любовь - изображена с точки зрения объекта: нельзя без слез любоваться взором, обнажающим такую глубину страсти; сильней красоты - вспыхивающий в этих глазах угрюмый, тусклый огонь желанья...[7]

Тютчев помнил, конечно же, что у Пушкина "огонь желанья" подразумевает иное распределение ролей. Тютчев не забывал о Пушкине ни на минуту - и пользовался его стихами так, словно обитал в другой половине мироздания. Как это там, у вас? Душе настало пробужденье? И жизнь, и слезы, и любовь? И нет необходимости уточнять, кто кого любит? И у нас почти точно так же:

Душа, душа, спала и ты...Но что же вдруг тебя волнует...................................................Или весенняя то нега?..Или то женская любовь?..

Направление чувства - противоположное. Пушкин любил женщин и не любил весну, - но, правда, надо иметь в виду, что женщины любили его мало, и все не те, и весну он нигде не встречал, кроме России...

А Тютчев ненавидел снеговые равнины, где человек лишь снится сам себе. Что же касается женщин - -

"...Я хочу, чтобы вы, любящие меня, знали, что никогда ни один человек не любил другого так, как она меня. Я могу сказать, уверившись в этом на опыте, что за одиннадцать лет не было ни одного дня в ее жизни, когда ради моего благополучия она не согласилась бы, не колеблясь ни мгновенья, умереть за меня..."

Это пишет Тютчев родителям о первой своей жене.

Им же - о второй - через три года:

"...Не беспокойтесь обо мне, ибо меня охраняет преданность существа, лучшего из когда-либо созданных Богом. Это только дань справедливости. Я не буду говорить вам про ее любовь ко мне; даже вы, может статься, нашли бы ее чрезмерной..."

"... Только при ней и для нее я был личностью, только в ее любви, в ее беспредельной ко мне любви я сознавал себя..."

Это уже о Е. А. Денисьевой - одному знакомому, еще через четверть века.

Любим - следовательно, существую. Быть - значит оставаться в луче влюбленного взгляда ("Твой взор, твой страстный взор...", "Твой милый взор, невинной страсти полный..."). Быть - пытка, но ты любишь - и ничто не заставит меня отвернуться.

Любовь женщин заглушала терзавшую Тютчева неусыпно неприязнь к самому себе - настолько тягостную, что нестерпимо хотелось потерять сознание, лишь бы избавиться от чередующихся припадков отчаяния и страха.

"...Только с одним существом на свете, при всем моем желании, я ни разу не расставался, и это существо - я сам... Ах, до чего же наскучил мне и утомил меня этот унылый спутник!.."

"...Я нахожусь в печальной невозможности быть разлученным с самим собой когда бы то ни было. Ах, великий Боже, как охотно перенес бы я эту разлуку!"

"Существование, которое я веду здесь, отличается утомительнейшей беспорядочностью. Единственная побудительная причина и единственная цель, которой оно определяется в течение восемнадцати часов из двадцати четырех, заключается в том, чтобы любою ценою избежать сколько-нибудь продолжительного свидания с самим собою..."

Разрываемый тревогой, Тютчев жил вращаясь и жужжа, словно игрушечный волчок. Больше всего на свете боялся покоя и воли. Цеплялся за любой предлог хоть на минуту отделаться от своего "я".

Судьба его была - бегство: из страны в страну, из семьи в семью, из дома в дом.

Стихи сочинялись чаще всего в дороге, как бы сквозь сон. Тютчев заговаривал ими тоску:

Смотри, как запад разгорелся...Смотри, как на речном просторе...Смотри, как облаком живым...Смотри, как роща зеленеет...

Это стихи о власти зрелищ, о блаженстве расстаться с собою, отказаться от себя.

Душа впадает в забытье,И чувствует она,Что вот уносит и ееВсесильная волна.

Это лирика самоотрицания. Мир ценностей, не известных ни Байрону, ни Пушкину, ни Гейне.

Остается тайной, какими катастрофами этот мир создан.

Каждый найдет в этих стихах себя - но сочинителя не разглядит, а значит - не полюбит.

Автопортрет невидимки.

"Он мне представляется, - пишет Анна Тютчева Дарье Тютчевой, - одним из тех изначальных духов, таких тонких, умных и пламенных, которые не имеют ничего общего с материей, но у которых нет, однако, и души".

НЕОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ

Эффектную концовку придумал для главы о Гончарове А. Ф. Кони в своих воспоминаниях: "Когда почил Иван Александрович Гончаров, когда с ним произошла всем нам неизбежная обыкновенная история, его друзья - Стасюлевич и я - выбрали место на краю этого крутого берега, и там покоится теперь автор Обломова... на краю обрыва..."

Мог ли почтенный мемуарист вообразить, что каламбур пойдет прахом (увы, буквально), что впереди еще другая история - необыкновенная, что обрыв раскопают и гроб извлекут и отправят автора "Фрегата "Паллада"" в новое странствие, а вечность он принужден будет коротать в одном болоте с Тургеневым, которого ненавидел, с Григоровичем, которого презирал, и с остальными литераторами, столь досаждавшими ему в жизни?

Впрочем, нельзя исключить и такой вероятности, что перенесли надгробную плиту и мраморный бюст (пускай с Григоровича не сводит глаз!), Гончаров же так и остался - без обложки - на Никольском кладбище Александро-Невской лавры, на берегу пруда, где разоренные склепы с надписями вроде "Зенит - чемпион!".

Зато в СССР ему надолго отвели обширный участок в школьной программе, то есть доверили и обязали формировать убеждения и характеры советских людей.

И наряду с другими коренными вопросами бытия, как-то: не напрасно ли Татьяна отказала Онегину? благородно ли поступил Печорин с княжной Мери? Базаров - с Феничкой? счастлива ли в браке m-me Лопухова-Кирсанова? несколько поколений должны были решить для себя и доложить экзаменаторам, отчего Илья Ильич Обломов не женится на Ольге Ильинской.

Причем ответ был, конечно, известен и непреложен, хотя полагалось получить его как бы заново, как бы собственным размышлением, лишь слегка подкрепляясь цитатами из Добролюбова.