Виссарион Белинский - Руководство к всеобщей истории Страница 4

Так же хорошо, если еще не лучше, изложена у г. Лоренца история римлян до Августа. И не мудрено: здесь все положительно, не сложно, и перейти от истории Греции к истории Рима, все равно, что из области немецкого умозрения войти в мир практической деятельности англичан. Не распространяясь в подробностях, заметим только, что в очерке латинской литературы г. Лоренц заставляет Овидия далеко уступить в таланте даже Виргилию, что, по нашему мнению, весьма несправедливо, ибо Овидий» – истинный поэт, а Виргилий только щеголеватый стихотворец, ловкий ретор в стихах. Но это, разумеется, мелочь: все же остальное в истории римлян у г. Лоренца превосходно.

К общим достоинствам прекрасного творения г. Лоренца принадлежит, кроме глубокой учености, еще и благородное, хотя и спокойное, сообразное с достоинством истории одушевление. Симпатия ко всему великому, доблестному, возвышающему душу также составляет одну из отличительнейших черт истории нашего ученого и даровитого профессора. Сколько для примера, столько и для того, чтоб скрасить конец нашей статьи, выписываем здесь очерк личности Александра Македонского.

Характер Александра Великого, вследствие множества распущенных о нем неверных рассказов, часто был представляем в ложном свете: посему, оканчивая его историю, мы должны сказать несколько слов о его личном характере – по крайней мере сколько нужно для показания обыкновенно взносимых на него обвинений. Он был гений, в том никто не может сомневаться; он имел необыкновенную прозорливость в делах военных, в этом ему уступали первенство даже старые, опытные генералы, вышедшие из школы его отца; политический ум и кротость души он показал в поступках своих с побежденными. С этими качествами он соединял еще и поэтический, дух и живую, все одушевлявшую и все за собою увлекавшую фантазию. Если бы утверждали только, что Александр, будучи еще так молод, не мог предохранить себя от влияния беспрерывного счастия и ласкательств, которые обыкновенно действуют на душу человека; если б его обвиняли только в горячности, раздражительности и нетерпении противоречия, – то это было бы согласно как с психологическою, так и с историческою истиною, потому что Александр был человек и, следовательно, подвержен слабостям. Но так как всякое блистательное явление несносно для людской зависти, то обыкновенно стараются «мрачить лучезарное и попирать ногами возвышенное». Сия судьба постигла и Александра; вслед за славою его подвигов идут обвинения, что он будто бы был предан пьянству и другим порокам, и одну из величайших душ, которая когда-либо являлась в человеческом теле, втаптывают в грязь презреннейших страстей. Предание о наклонности Александра к вину проистекает из самого мутного источника; за верное можно принять только то, что Александр часто угощал своих генералов и по окончании завоеваний завел у себя гарем: то и другое соответствовало придворным обычаям македонян и персов. Как царь персидский, он должен был иметь гарем; как царь македонский, он должен был угощать своих знатных вассалов и с ними пить. Но что он не предавался ни сладострастию гарема, ни пьянству, о том свидетельствуют его дела, которых, верно, не мог совершить какой-нибудь сластолюбивый и преданный пьянству человек. Также и то, что он объявил о своем божественном происхождении, не есть еще доказательство его надменной гордости; он сам шутил насчет этого с греками; только для персов оно долженствовало иметь священный блеск, в котором они неохотно отказывали своим повелителям. Александр ревностно заботился о распространении наук и искусств. Славнейшие художники этого времени были: живописец Апеллес и скульптор Лизипп, которые следовали еще хорошему вкусу, несмотря на то, что искусство начало тогда клониться к фантастическому и колоссальному. Так, Стасикрат хотел сделать из Афонской горы колоссальную статую Александра. В правой руке она должна была держать город с 10 000 жителей, а левой – чашу, из которой большая река ниспадала бы в море. Умным и прекрасным ответом Александр отклонил этот план. Он сказал: «Оставьте гору Афонскую, как она есть: довольно и того, что она служит памятником глупой гордости одного царя; Кавказ, Гемоды и Каспийское море скажут обо мне потомству. Они будут памятником моих деяний». Любовь к поэзии Александр показал не только глубоким уважением к творениям Гомера, но и тем, что он, среди громов войны и под бременем множества занятий, сам писал пиитические произведения. Также на Естественную историю Аристотеля он употребил большие суммы, и без его пособий и повелений успешное исполнение этого великого творения было бы невозможно{12}.

В заключение мы должны сделать два прозаические замечания: во-первых, для чего выписки из греческих писателей не переведены по-русски? Знание греческого языка у нас совсем не так распространено, как в Германии, и для большинства читателей г. Лоренца эти выписки только бесполезно увеличили книгу. Во-вторых, перевод, несмотря на изъявленную автором в предисловии благодарность разным грамотеям, решительно недостоин такого сочинения, как история г. Лоренца.

Примечания

В тексте примечаний приняты следующие сокращения:

Анненков – П. В. Анненков. Литературные воспоминания. М., Гослитиздат, 1960.

Белинский, АН СССР – В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. I–XIII. М., Изд-во АН СССР, 1953–1959.

ГБЛ – Государственная библиотека им. В. И. Ленина.

Герцен – А. И. Герцен. Собр. соч. в 30-ти томах. М., Изд-во АН СССР, 1954–1966.

ГИМ – Государственный исторический музей.

ГПБ – Государственная Публичная библиотека СССР им. М. Е. Салтыкова-Щедрина.

ИРЛИ – Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР.

КСсБ – В. Г. Белинский. Сочинения, ч. I–XII. М., Изд-во К. Солдатенкова и Н. Щепкина, 1859–1862 (составление и редактирование издания осуществлено Н. X. Кетчером).

КСсБ, Список I, II… – Приложенный к каждой из первых десяти частей список рецензий Белинского, не вошедших в данное издание «по незначительности своей».

ЛН – «Литературное наследство». М., Изд-во АН СССР.

Панаев – И. И. Панаев. Литературные воспоминания. М., Гослитиздат, 1950.

ПР – позднейшая редакция III и IV статей о народной поэзии.

ПссБ – В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., под ред. С. А. Венгерова (т. I–XI) и В. С. Спиридонова (т. XII–XIII), 1900–1948.

Пушкин – А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в 10-ти томах. М.-Л., Изд-во АН СССР, 1962–1965.

ЦГИА – Центральный Государственный исторический архив.

Впервые – «Отечественные записки», 1842, т. XXI, № 4, отд. V «Критика», с. 35–45 (ц. р. 31 марта; вып. в свет 1 апреля). Без подписи. Авторство – ПссБ, т. XII, с. 332–346, 537, примеч. 32.

Начало работы над статьей определяется письмом Белинского к Боткину от 14 марта 1842 г.: «Я все надеялся, что ты пришлешь мне с Кульником заметки об истории Лоренца и выписку из Гегеля; но пьянство есть порок… Теперь я сам должен, с моею ученостию, наговоря много, ничего не сказать о Лоренце».

В русской общественной мысли 30–40-х гг. XIX в., по словам А. И. Герцена, установился «союз новой философии с социализмом» (Герцен, т. VII, с. 252); под «новой философией» подразумевалась философско-историческая диалектика Гегеля, под социализмом – комплекс утопически-социалистических воззрений, выработанных главным образом французскими мыслителями первой половины XIX в. Статья Белинского по поводу пособия Ф. Лоренца является характерным свидетельством этого «союза», отразившим как его несомненное позитивное значение, так и его историческую ограниченность.

В отличие от ранних утопистов, которые проповедовали наступление «золотого века», основываясь лишь на принципе «естественного равенства», русские мыслители-демократы стремились к обоснованию закономерности движения человечества к социализму, используя в качестве главного аргумента гегелевскую идею о непрерывном поступательном ходе истории, управляемой всеобщим Разумом. Социализм – в представлении Герцена, Белинского и их единомышленников наиболее разумная форма социального устройства – выступал, таким образом, как неизбежная, детерминированная всем смыслом исторического процесса, фаза общественного развития. Как отмечает советский исследователь, Герцен и Белинский переосмыслили «самые общие понятия гегелевской философии – «идею», «дух», «разум»… У русских социалистов «идея» – это в конце концов не божественный разум, а деятельность реального исторического человечества… Законы диалектики понимаются ими не как формы существования надмирового духа, а как законы развития хотя особой идеальной, но вместе с тем и вполне реальной «личности» – человечества» (А. И. Володин. Гегель и русская социалистическая мысль XIX века. М., «Мысль», 1973, с. 167).

Тем не менее, даже пытаясь переосмыслить терминологию Гегеля, русские социалисты не могли преодолеть предустановленность его исторической концепции, идеалистической по своей природе.