Суд над Ницше - Вадим Векслер Страница 4

разномастных hate speeches Ницше, которые уж ни в какие ворота не лезут. Легкомысленные, ставящие в тупик фразочки о том, как прекрасна война; импульсивное пожелание уничтожить нищих как явление – это непростительно ни при каких отговорках. Тексты Ницше невероятно агрессивны, безжалостны, бесчеловечны с точки зрения современного гуманизма (да и среди первых читателей они вызывали тихий ужас и неловкое недоумение), на это стоит обратить самое пристальное внимание.

Сильно удивляют и его методичные нападки на такие традиционные общечеловеческие ценности, как сострадание и совесть.

Его пространные рассуждения о сострадании отдают лицемерной софистикой и полны неподобающих, запутывающих вопрос примеров: если другой безумен, почему я должен обременить себя двойным безумием и т.п. Но он продолжает упорствовать в создании новой бесчеловечной морали, не обращая внимания на свои такие аккуратные, но, тем не менее, вполне очевидные подтасовки и передергивания.

В итоге становится понятно, что его мизантропия напрямую связана с патологической социопатией: он физиологически не способен испытывать эмпатию и потому не принимает такие чувства у других людей, по сути, просто не верит в их существование:

«…страдание незнакомых или неподобных нам тоже почти приятно нам, потому то мы смотрим на них почти как на врагов…»

Лишенный сострадания, Ницше не может поставить себя на место другого человека, ощутить себя в его шкуре и потому начинает воспринимать практически всех окружающих в качестве противников в борьбе за место под солнцем, а при более жесткой конкуренции уже видит в них врагов. В итоге на выходе:

«Падающего подтолкни!» – совсем не удивительно.

Потому что падающий тебе уже больше не нужен. Он проявил слабость, а в грядущем дивном новом мире сверхлюдей нет места для слабости:

«Слабые и неудавшиеся должны погибнуть». «И надо ещё помочь им в этом».

В обожаемой Ницше Гиперборее – прекрасной /несуществующей/ нордической стране сильных, роскошных людей (белокурых бестий) – отрицают сострадание, ибо со-страдание увеличивает страдание, через которое из тебя вытекают жизненные силы, а нет ничего важнее твоих собственных жизненных сил.

/Интересно, не так ли мыслил Чикатило?/

Есть одно клиническое определение для человека, неспособного сострадать: социопат. Один шаг до маньяка-убийцы.

Мышление маньяка, мономана линейное:

«Что хорошо? – Всё, что усиливает чувство власти, волю к власти, саму власть…»

Поделить мир на черное и белое парочкой фраз на раз, два и готово!

«Что дурно? – Всё, что вытекает из слабости».

Реальный мир гораздо сложнее, чем одномерная мысль с бинарной оппозицией.

Сострадание умножает страдание, поэтому сострадание вредно?

Линейное мышление.

Всё искусство построено на сострадании, сопереживании героям, до которых иначе не было бы никакого дела. И не было б самого искусства – процветало бы только холодное копирование уже готовых, существующих в природе образцов, так как фантазия без задействия эмпатии не способна уйти дальше примитивного линейного бытописания. А искусство, свободное неограниченное творчество, – это вершина развития человечества, максимально взятая высота в изменении равнодушного мира, преобразовании самой структуры Вселенной в совершенно другие, не существовавшие прежде формы.

Только сострадание позволило человечеству выйти из пещер, так как спасались и оберегались все жизни, в том числе жизни тех, кто и создал науку, культуру, искусство: все эти слабые, странные, неуклюжие, несуразные особи, которые не умели охотиться и плохо работали в поле, но что-то там себе думали и сочиняли. Мы практически ничего не знали бы о чёрных дырах, так как в прекрасном ницшеанском мире Стивена Хокинга умертвили бы при первых признаках заболевания, которые проявились ещё в юном возрасте, задолго до его первых научных достижений. (В легкой, лайтовой версии – его просто бросили бы медленно умирать без социальной поддержки.)

Это только практическое обоснование.

Но сострадание изначально не имеет ничего общего с практичностью. Это и есть человечность сама по себе. То, что и делает нас людьми, не-зверьми:

Терпимость, способность увидеть, почувствовать другого человека в ком-то чужом, непонятном, отталкивающем, больном. И без рационализации, холодного просчета собственной выгоды, вступать во взаимодействие, помогать, спасать, рисковать собой ради другого даже при угрозе собственной гибели.

Но жестокость и бесчеловечность философии Ницше нет нужды отрицать. Он сделал это сам: увидел страдающую лошадь в Турине, которую забили хлыстом, и сошел с ума. Потому что всё, во что он верил, было опровергнуто самой жизнью: ужасным страданием невинного существа и естественным, таким «человеческим, слишком человеческим» состраданием в нем самом.

Но необходимо признать, что Ницше в этом отношении был до последнего момента крайне последователен: отрицал все гуманные чувства до упора. Работающую совесть – активную – он называл больной совестью и определял как болезнь. А что великий философ предлагал делать с больными людьми?

«Больной – паразит общества. В известном состоянии неприлично продолжать жить».

В целом посыл следующий: если ты не соответствуешь высочайшим стандартам «белокурой бестии», иди – убей себя. В идеальном мире Ницше ты не нужен. Что там мы говорили про нацистов? Но ничего страшного – никто о тебе не вспомнит, никто тебя не пожалеет. В совершенном мире Ницше у людей нет сострадания и совести.

«Быть с теми, которые доставляют нам удовольствие, и отворачиваться от других – вот настоящая нравственность! Заставлять исчезнуть всех плачущих, неудавшихся, выродившихся – вот что должно быть тенденцией!»

Как обычно рисуют антиутопии?

Ницше не верил в равенство людей принципиально и проповедовал жесткую иерархию: мечтал о построении общества, основанного на рабстве большинства и величии немногих господ – аристократов, использующих массы бесправных «варваров» в своих (любых) целях.

Интересно, какую роль он отводил в этом чудесном социуме себе самому?

Проблема в том, что Ницше не изобрел ничего нового: все его фантазии основаны на концепциях античных философов, которыми он так восхищался. И желание вернуть рабство в свободный уже мир – не только бессмысленная жестокость, но и примитивное ретроградство.

И всё бы замечательно, но у ницшеанского аристократа чрезвычайно высокие требования к себе самому. И как наш герой справляется с этим?

Тяжело больной с ранней молодости человек проповедовал презрение к больным и требовал от них «умереть вовремя» и не коптить небо, хотя сам немного лицемерно не был настолько чуток к собственным лозунгам и более 20 последних лет жизни, будучи обузой для общества (жил только на пенсию по инвалидности), не сильно торопился на тот свет. Если проповедуешь бесчеловечную мораль, имей хотя бы совесть (что я говорю? какая совесть?), имей хотя бы мужество сам ей соответствовать.

Отказавшись от гуманной морали, философ радостно и сладострастно, без