Р. В. Иванов-Разумник - М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество Страница 45

Второй из отрывков, напечатанных в «Русском Вестнике», помечен без заглавия римскою цифрою II и, как мы уже слышали от автора, являлся заключением всей этой еще не написанной книги. Этот отрывок представляет собою как бы предсмертную исповедь одного из представителей «умирающего» поколения к другому его представителю и написан в форме письма; отрывок этот тоже никогда не перепечатывался Салтыковым в позднейших его сборниках. Интересно, что за «умирающим», исповедывающимся в своем письме, отчасти стоит и сам Салтыков: это он говорит, конечно, о «странной (своей) молодости», о том, что молодость эта прошла под влиянием книг, излагавших «вечноюные и вечномилые утопии». Но — с другой стороны — в отрывке речь идет о «лишних людях» (и это в последний раз, что представитель их проходит в произведении Салтыкова), которые никак не могут приспособиться к бурной жизни эпохи начала шестидесятых годов, поэтому считать этот отрывок всецело автобиографическим не приходится; он автобиографичен лишь отчасти, но и в этом отношении должен еще обратить на себя особенное внимание будущих исследователей жизни Салтыкова.

После этих первых двух отрывков из «Книги об умирающих» прошел целый год до появления новых отрывков — год, как мы уже знаем, вообще являющийся пробелом в художественном творчестве Салтыкова, всецело занЯ-того тогда своей службой в Рязани. Одним из побудительных поводов к возобновлению его литературной деятельности было появление нового еженедельного журнала «Московский Вестник», который должен был выходить с 1859 года под редакцией близкого друга Салтыкова, проф. П. В. Павлова. В письме из Рязани к В. П. Безобразову от 1 октября 1858 года Салтыков сообщал о намерении Павлова издавать этот журнал и привлечь главным сотрудником писателяэтнографа П. Якушкина, известного, между прочим, и своим пьянством. «Боюсь, — писал Салтыков про Павлова, — чтобы через месяц не пришлось ему переменить название и переименоваться „Московским Кабаком“, в котором я, однакож, буду одним из усерднейших целовальников» [130]. Хотя Павлову и не удалось официально стать во главе журнала, но Салтыков сдержал свое обещание и именно в этом журнале напечатал в течение 1859 года три следующие свои очерка из «Книги об умирающих». Это были, вопервых, «Генерал Зубатов», напечатанный еще в январских номерах «Московского Вестника» за 1859 год (№ 3), и «Гегемониев» — в апрельских номерах этого же журнала (№ 15); они были напечатаны под общим заглавием «Из книги об умирающих», как первый и второй очерки этой книги. Наконец, в ноябрьских номерах того же года (№ 46) была помещена сцена «Погребенные заживо», во втором отдельном издании «Сатир в прозе» переименованная в «Недовольных». «Генерал Зубатов» был включен позднее Салтыковым в сборник «Невинных рассказов» под заглавием просто «Зубатов»; очерк этот снова проводит тесную связь между «Губернскими очеркам» и «Книгой об умирающих». Связь эта доходит иногда до использования мелких подробностей, заставляющих предполагать, что написан он был задолго до напечатания и, быть может, набросан был автором еще в эпоху «Губернских очерков». Такой подробностью являются, например, рассуждения генерала Зубатова о грамотности. В разговоре с губернским сослуживцем он проводит мысли, что для грамотности «у нас еще почва недостаточно, так сказать, взрыхлена», хотя, с другой стороны, генерал скорее склоняется в пользу того мнения, «что тут совсем никакой почвы не надобно»; однако он в глубине души вполне соглашается с мнением тех «специалистов», которые «на основании достоверных фактов утверждают, что на пятьсот грамотеев двести непременно оказываются негодяями». Если вспомнить, что в «Приезде ревизора» (1857 г.) еще более пространно развивается эта же тема о том, что прежде грамотности народу нужно «истинное просвещение» и что грамотность «распространяет у нас ябедников», — если вспомнить дальше, что все эти ядовитые тирады об «истинном просвещении» и о вреде грамотности для народа впервые встречаются у Салтыкова еще в одном из «Губернских очерков» («Озорники», напечатано в январе 1857 года), то, зная привычку Салтыкова отзываться на злободневные вопросы, можно предположить, что и «Генерал Зубатов» был набросан в том же 1857 году, когда вопросы об «истинном просвещении» и вреде грамотности для народа были так неудачно поставлены на очередь Далем, вызвавшим возмущение и протест всей либеральной печати того времени. Об этом мы имели случай говорить, разбирая очерк «Озорники» и говоря вообще о «Губернских очерках» Салтыкова.

Почти то же самое можно повторить и об очерке «Гегемониев»: если он и не был написан в 1857 году, то во всяком случае основные мысли его и его тема были твердо поставлены Салтыковым именно в произведениях 1857 года. Мы уже видели, говоря об очерке «Жених», что в нем Порфирий Петрович предлагает Вологжанину «обратиться за наставлениями к отставному коллежскому ассесору Зиновию Захарычу Гегемониеву», который «не откажется понапутствовать молодого человека». Роль Вологжанина в очерке «Гегемониев» играет теперь коллежский регистратор Потанчиков, получивший место станового пристава и отправляющийся за напутствием к Гегемониеву. Связь «Жениха» с «Губернскими очерками» была установлена выше; связь эта протягивается теперь к «Гегемониеву», т. е. к «Книге об умирающих». Но эта связь с творчеством Салтыкова 1857 года становится еще более разительной, если обратить внимание на основную тему того «напутствия», которым уходящий из жизни Гегемониев поучает будущего станового пристава Потанчикова. Как известно, Гегемониев «смотрит в корень» и ребром ставит вопрос; «что есть становой?». Отвечая на это, что «становой есть, ни мало, ни много, невещественных отношений вещественное изображение» (интересно в этой фразе явное заимствование слов молодого Адуева из «Обыкновенной истории» Гончарова!), Гегемониев рассказывает целую притчу о призвании из-за моря варягов. В его толковании три братаваряга, которые пришли «княжить и володеть нами», были первыми представителями провинциальной администрации: «первыйто брат капитанисправник, второйто брат стряпчий, а третий братец, маленький да востренький, — сам мусье окружной!». И далее подробно развивается эта тема о бюрократии, к которой, как мы знаем, в 1857 г. Салтыков относился далеко не так, как двумя годами позднее. Ядовитое описание административного управления России бюрократией невольно приводит к мысли, что «Гегемониев» написан начерно именно в 1857 году и двумя годами позднее лишь обработан окончательно для печати.

Мысль эту подтверждает и замечательная переписка Салтыкова с П. В. Павловым, от которой до нас дошли только отрывки, относящиеся именно к 1857 году. 13 августа этого года Павлов писал Салтыкову о своих занятиях историей и между прочим шутливо сообщал, к каким выводам он пришел. «Я в последние четыре года много читал древних авторов и пришел к следующему убеждению: сказание о призвании варягов есть не факт, а миф, который гораздо важнее всяких фактов. Это так сказать прообразование всей русской истории. „Земля наша велика и обильна, а порядку в ней нет“, — вот мы и призвали варягов княжить и володеть нами. Варяги — это губернаторы, председатели палат, секретари, становые, полициймейстеры, одним словом все администраторы, которыми держится какойнинаесть порядок в великой и обильной земле нашей. Это вся наша 14классная бюрократия, это 14главый змий поедучий, чудо поганое наших народных сказок»… 23 августа того же года Салтыков отвечал Павлову: «Твоим мифом о призвании варягов я намерен воспользоваться и написать очерк под заглавием „Историческая догадка“. Изложу ее в виде беседы учителя гимназии с учениками» [131]. Как видим, он изменил первоначальный план и написал не беседу учителя с учениками, а напутствие старым приказным молодого станового пристава; сама тема от этого нисколько не изменилась, и в очерке «Гегемониев» Салтыков лишь развил то, что было намечено в письме к нему Павлова.

Конечно, тему эту Салтыков мог развить и не сразу, мог отложить осуществление ее на два года; но в 1859 году, сам будучи одним из «варягов» в роли рязанского вице-губернатора, он, как мы знаем, уже несколько иначе относился к вопросу о бюрократии, в виду отмеченного нами парадоксального положения той эпохи — либерализма бюрократии и реакционности земства. В одном из писем к Павлову (от 15 сентября 1857 г.) Салтыков «догубернаторской» эпохи между прочим писал: «Есть одна штука (она же и единственная), которая может истребить взЯ-точничество, поселить правду в судах и, вместе с тем, возвысить народную нравственность. Это — возвышение земского начала на счет бюрократического» (подчеркнуто Салтыковым). В 1859 году, убедившись на опыте в реакционных настроениях провинциального «земства», Салтыков стал несколько иначе относиться к противопоставлению земства и бюрократии и ясно выразил свои мысли в известной уже нам полемике 1861 года со Ржевским. Так или иначе, но, когда бы ни был написан «Гегемониев», характерен тот факт, что Салтыков счел возможным напечатать заключающуюся в этом очерке ироническую генеалогию бюрократии как раз во время пребывания своего на посту вице-губернатора. Это показывает, что Салтыков остался верен себе и, разочаровавшись в «земстве», нисколько не был очарован идеей бюрократии. Он продолжал считать, что два этих исторических факта русской жизни должны служить противовесом друг другу, и высказал эту мысль в своих статьях 1861 года.