Пойманный свет. Смысловые практики в книгах и текстах начала столетия - Ольга Балла Страница 51

«коренным» и «приезжим» населением – которая, оказывается, «представляется очевидной лишь на первый взгляд». Ну, хотя бы потому, что «многие из тех, кого относят к коренным жителям той или иной страны, строго говоря, таковыми не являются»: «либо они сами, либо их ближайшие предки сюда когда-то приехали», то есть иммигрировали. Вот «кем являются выходцы из РСФСР, которые в 1960—70-е отправились жить в одну из советских республик, а после распада СССР потянулись обратно?» «И почему местное население в тех областях, куда прибывали русские переселенцы из Закавказья и Средней Азии, подчас встречало их с не меньшей враждебностью, чем мигрантов из этнически чуждых регионов?» На то, что границы тут крайне зыбки и проницаемы, автор обращает внимание неоднократно и даже в заключении ещё раз повторяет: «сама процедура выделения отдельной категории людей по имени „мигранты“ методологически сомнительна».

Уже хотя бы одним этим книга учит читателя внимательно и критично относиться к мнимым очевидностям и не идти на поводу у инерций.

И вообще: «С какого момента человек, с формальной точки зрения являющийся мигрантом, перестаёт быть таковым в глазах людей, окружающих его на новой родине? Что он должен предпринять, чтобы перестать восприниматься как чужой? Существует ли набор свойств, обладание которыми достаточно для того, чтобы считаться интегрированным?» И ещё того более: «…всегда ли желательно, чтобы интеграция произошла?». Это всё вопросы принципиально открытые – окончательного, а тем более универсального ответа на них автор нам даже не обещает, – только частичные и ситуативные.

Далее автор отдельно разбирается с понятием «интеграции мигрантов» (под которой понимают, «по крайней мере, три разных вещи»: ассимиляцию – то есть полное растворение в населении принимающей страны, – и два вида адаптации: культурную (приспособление к новой культурной среде с изменением ценностей и норм, но без смены идентичности) и структурную (грубо говоря, успешную вписанность в рынок труда, которая заодно предполагает и необходимую языковую компетенцию).

Демонстрирует, какие столкновения между привычными (до, опять же, очевидности) европейскими нормами порождает миграция (и как с ними в разных странах справляются). Так, все (все!) «государства Запада, принимающие мигрантов» – и являющиеся «по умолчанию <…> либеральными демократиями» – сталкиваются с ситуацией, когда требование целостности общества оказывается в противоречии с не менее безусловным требованием соблюдать права человека. Какие возникают – практически неминуемо – культурные конфликты: например, споры вокруг дресс-кода, строительства культовых сооружений, применения норм традиционного права; что бывает, когда ценность свободы самовыражения наталкивается на опасность оскорбить чьи-то религиозные чувства. Всё это создаёт большие сложности даже в странах с прекрасно отлаженными и на зависть работающими правовыми механизмами.

Всё это Малахов рассматривает в национальных контекстах; показывает, как «политики интеграции» развивались в разных странах Западной Европы (в качестве примеров взяты четыре страны: Бельгия, Нидерланды, Франция и Германия) и как они устроены там сейчас; какова вообще региональная и локальная специфика интеграционной политики; как чувствует себя сегодня западный проект мультикультурализма на его символическом и инструментальном уровнях; в каком состоянии программы интеграции мигрантского населения в странах Европейского Союза и что в них, при всех различиях, есть общего. И что, кстати, делается с культурным ландшафтом самих принимающих стран? (Вообще, из главы, посвящённой этому, ясно следует, что вносимое миграцией динамическое разнообразие культурному ландшафту – вопреки многочисленным ламентациям о падении культурного уровня, «кризисе культуры» и т. п. – исключительно на пользу. А «процесс, именуемый культурным упрощением, омассовлением культуры, её коммерциализацией и банализацией, обусловлен иными причинами. Миграции его сопровождают, но не порождают.»)

Не переставая быть теоретической монографией, книга оказывается ещё и путеводителем по разным выработанным к нынешнему дню в разных странах мира «концепциям и практикам» работы с мигрантами, причём существующих на разных уровнях: от академической литературы до публичных дебатов и повседневной жизни. В каком-то смысле она может быть поэтому прочитана и как практическое руководство.

И самое важное: что из западного опыта всё-таки способно пригодиться в нашей стране?

Этому вопросу посвящена самая последняя – перед заключением – глава в последней, четвёртой части. Небольшая, зато очень плотная. Всего на полутора десятках страниц автор анализирует специфику отечественной ситуации, суммирует соображения европейских экспертов об интеграционном опыте в их собственных странах, и, наконец, формулирует, «что необходимо для успешной интеграции мигрантов в России».

Отличие нашей страны от её западных соседей, прежде всего, в том, что в здешних иммиграционных потоках преобладают выходцы из постсоветских стран – бывшие «свои» (степень «чуждости», по идее, меньше). Далее – в том, что иммиграция «с целью расселения» началась сравнительно недавно, и что над постоянной эмиграцией (пока?) преобладает временная. А затем начинаются особенности, увы, одна хуже другой.

Во-первых, это – невнятность и непоследовательность позиции государства, которое, с одной стороны, время от времени провозглашает необходимость интеграции пришельцев, а с другой – не устаёт напоминать, что «единственная форма трудовой иммиграции, которая нужна России, есть иммиграция временная, а потому попытки мигрантов обосноваться на ПМЖ не приветствуются». В результате система мер «по инкорпорированию новоприбывшего населения» попросту отсутствует, а институты, ответственные за их интеграцию, – не развиты. Во-вторых – нелиберальная политическая культура: «такие либеральные ценности, как права человека, признание меньшинств и толерантность, не пользуются в России популярностью ни в элитах, ни среди рядовых граждан», что, разумеется, не может благоприятствовать социальному включению новоприбывших. «Особенность России, – пишет Малахов, – заключается не столько в мигрантофобии, сколько в отсутствии институционального противодействия этому явлению.» Прибавьте к этому традиционный «авторитарно-бюрократический стиль управления» и связанную с ним «чрезмерную централизацию принятия решений и слабость структур власти локального уровня», и картина складывается совсем не утешительная.

Впрочем, автор, не расположенный, на читательское счастье, ни к алармизму, ни к ламентациям и морализаторству, предлагает и внятный, компактный набор соображений о том, что необходимо (стало быть, возможно по крайней мере теоретически) сделать для успешной интеграции мигрантов в нашей стране. Это – «оздоровление в сфере трудовых отношений», прежде всего – «радикальное улучшение в условиях и размерах оплаты труда»; «плотная система правовой защиты» и обеспечение доступа мигрантов к правосудию – а также к гражданству «в строгом соответствии с законом»; помощь им в овладении русским языком, перестройка системы образования в связи с изменившимися реалиями (включая «развитие системы профессионально-технического образования, адресованного как местной молодёжи, так и молодым людям мигрантского происхождения») и, наконец, – формирование толерантного климата в обществе (что, приходится признать, звучит сейчас почти утопически).

В самом начале книги, обещая анализ западного опыта, автор предупреждает: «Для русского читателя такой опыт интересен лишь в той мере, в какой он может быть применён в России.» И вот тут он, думаю, – всё-таки ошибается. (Тем более, что едва ли не всё, что он пишет, синтезируя сказанное, в заключении, – неплохо ложится на российский материал, даже если сформулировано на другом материале. Ну хотя бы та мысль, что «не стоит преувеличивать роль, которую играют в интеграционных процессах культурные факторы» и сводить проблематику интеграции новоприбывающих к достижению их культурной конформности). Опыт устроения своих отношений с чужим, минимизации их травматичности, усиления их конструктивности и плодотворности – кому бы ни принадлежал – способен быть интересным читателю (и тут тоже не стоит преувеличивать роль культурных и даже социально-политических различий), кажется, в той мере, в какой этот читатель причисляет себя к роду человеческому.

2016

Обретение родины[82]

Георгий Ефремов. Избранные сочинения. – Вильнюс: Lietuvos literatūros vertėjų sąjunga, 2016. – Т. 1: Все мои моленья (стихотворения и маленькие поэмы); Т. 2: В начале – муравей (стихотворные переводы); Т. 3: Мы люди друг другу (дневниковая проза); Т. 4: При свете письменности (прозаические переводы); Т. 5: Завтра ночь (проза, драматургия, эссеистика, публицистика, сатира).

Георгий Ефремов – поэт, переводчик, публицист, педагог, критик, москвич, много лет по вольному выбору живущий в Литве, – фигура, значительная в литовской культуре вообще и в деле русско-литовских связей в частности. Достаточно было бы уже и одного того, что именно в его переводах многие читающие по-русски знают поэзию и эссеистику Томаса Венцловы. Но вообще Ефремов переводил многих литовских авторов, в том числе – важнейших поэтов: Юргиса Балтрушайтиса, Саломею Нерис, Юстинаса Марцинкявичюса, Марцелиюса Мартинайтиса…; перевёл на русский «Историю Литвы» Эдвардаса Гудавичюса. Много лет живущий на две культуры, он стал одним из создателей вильнюсско-московского издательства «Весть» и его директором