Аркадий Белинков - Юрий Тынянов Страница 53

В пушкинском тексте все стремится, все летит, все движется: «Три потока с шумом и пеной низвергались с высокого берега. Я переехал через реку. Два вола, впряженные в арбу, подымались на крутую дорогу. Несколько грузин сопровождали арбу. «Откуда вы?» — спросил я их. «Из Тегерана». — «Что вы везете?» — «Грибоеда». Это было тело убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис» Встреча не выделена даже абзацем. В этом же куске рассказано о погонщике, который отстал от автора, о цветущей пустыне, о посте, где нужно было переменить лошадей, об армянской деревне, о женщинах в пестрых лохмотьях, вынесших ему сыру и молока, об отдыхе, о крепости Гергеры. Идет обыкновенная гениальная пушкинская быстрая проза. Потом идут четыре абзаца о Грибоедове. После них повествование продолжается с той же стремительностью: «В Гергерах встретил я Бутурлина]… Мы положили путешествовать вместе; но демон нетерпения опять мною овладел. Человек мой просил у меня позволения отдохнуть. Я отправился один даже без проводника…» Потом идут горы, долины, минеральный ключ, армянский поп, диалог с попом: «В Эривани чума», «В Ахалцыке чума»[142]. И дальше — дорога. Вся эта сцена лишь повествовательная единица, один эпизод: «Глава вторая. Тифлис. Народные бани. Безносый Гассан. Нравы грузинские… Кахетинское вино… Отъезд из Тифлиса… Вид Армении… Армянская деревня. Гергеры. Грибоедов. Безобдал. Минеральный ключ… Арарат… Карс… Лагерь графа Паскевича»[143]. Ничего у Пушкина не кончается этой встречей, и никакого провиденциального значения ей не придается. Она кончается деловым, профессиональным замечанием: «Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок!» — и скорбным размышлением: «…замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны…»[144] К року это отношения не имеет.

У Тынянова все кончается этой встречей. Не смертью Грибоедова кончается роман, а встречей мертвого поэта с еще живым поэтом. Живой поэт едет туда, откуда везут мертвого. И его ждет та же судьба. Так с горечью переосмысливает Тынянов традиционную передачу лиры уходящего певца молодому певцу.

Едет умирать Кюхельбекер. Грибоедов возвращается мертвым.

Но Кюхельбекер в сцене встречи с Пушкиным оживающий человек. Он будет упорно бороться за жизнь и литературу и создаст в крепости и в Сибири свои лучшие вещи.

«Узник № 25… получил чернила, перья, бумагу и книги».

«Росли груды рукописей — комедии, поэмы, драмы, статьи, и в конце месяца являлся комендант и отбирал у него новый запас.

— Многонько нынче! — говорил он, покачивая головой с удивлением».

Грибоедов во всем романе не написал ни строки. Он открыл трагедию, прочел из нее несколько стихов и закрыл навсегда. Пушкин встречает не поэта, а труп.

Сходство материала «Кюхли» и «Смерти Вазир-Мухтара» не было главным обстоятельством, определившим решение возникших проблем. Сходство и непохожесть романов были связаны преимущественно не с материалом, а с задачами, которые решались на нем. Решения оказались зависимыми не столько от материала, сколько от воздействия второй истории — современности, определяющей отношение писателя к первой истории — материалу, на котором он работает. Материал же был в значительной степени лоялен в отношении задач, которые на нем решались.

Обращение писателя к одному и тому же или сходному материалу в разное время почти всегда связано не только с извлечением неиспользованных возможностей и новых значений, а с решением на старом материале новых задач. Два рассказа, две драмы и один роман А. Н. Толстого о Петре — это один материал и пять возможных вариантов решений. Они возникли в результате переосмысливания материала в разные периоды деятельности писателя, всегда зависимого от истории своего времени.

Эта подвижность, эта изменяемость отношения к материалу свойственна и писателям, привычно считающимся «цельными», то есть такими, которые работают на определенной теме и связанном с нею определенном круге образных средств.

Но цельность, писательская верность своей манере существует в значительно более разнообразных проявлениях, чем это иногда кажется. Речь, разумеется, идет не только о приверженности к «экзотической тематике» или «светской жизни», но о сквозных стилистических решениях. Тынянов оказался как раз таким писателем, цельность которого в читательском сознании все время поддерживалась постоянством жанра и материала и колебалась от того, сколь близка или удалена манера других вещей от меры — «Кюхли». «Кюхля» и «Пушкин» создали некое единство, «Вазир-Мухтар» из единства выпадал, разрушал целостность и объединялся с рассказами. Получался не один цельный, а два цельных писателя. «Кюхля» и «Пушкин» создавали светлое кольцо, в котором помещался темный период творчества писателя. Темное и светлое начала творчества не соединились. Пространство между темным и светлым заполнялось удивлением: как это автор «Кюхли», чистого и звонкого, как весенний ручей, мог написать «Смерть Вазир-Мухтара», книгу, лишенную элементарного оптимизма? Второй роман связывался с первым лишь дружбой двух приятелей, но никак из него не вытекал. Путь читателя от «Кюхли» к «Вазир-Мухтару» был затруднен отсутствием какого-либо связывающего звена. Разрыв между первым и вторым романами зиял, ничем не заполненный.

Этот разрыв мнимый. Он возник из-за того, что «Вазир-Мухтар» обманул ожидания[145]: после «Кюхли» ждали интересную книжку еще про какого-нибудь хорошего писателя, а получили тяжелый роман про человека, который вместо того, чтобы спокойно сидеть и писать знаменитую комедию, дружит с Булгариным и разоряет поверженную страну.

Нельзя сказать, чтобы претензии к автору «Смерти Вазир-Мухтара» были совершенно неосновательны. И дело, конечно, не в критиках, которые всегда знают, как надо писать, а в остальной части человечества (я имею в виду читателей), которая хотела не только услышать о том, что Грибоедов был противоречивым человеком и поверить Тынянову на слово, но и понять историческую вынужденность его противоречивости. Это было естественным требованием, предъявленным писателю, создавшему роман, опровергающий сложившееся мнение о великом поэте.

Когда человеку, привыкшему с глубоким уважением относиться к великому поэту, о котором хорошо известно, что его строки десятилетиями формировали русское демократическое сознание, говорят, что этот великий поэт дружил с Булгариным и разорял поверженную страну, то лишь очень равнодушный и черствый человек не попытается опровергнуть все это или в лучшем случае не попытается объяснить каким-нибудь достойным образом.

Так как в истории мировой культуры не один Грибоедов был противоречив (ему только больше других повезло, потому что о нем это громко сказали, а о других лишь пошептались по литературоведческим углам), то вопрос этот приобретает серьезное значение в связи с самыми широкими концепциями.

В «Смерти Вазир-Мухтара» Тынянов вызывающе перечеркнул равенство «хороший писатель — хороший человек».

Проблема равенства «хороший писатель (композитор, политический деятель, математик) — хороший человек» возникла у Тынянова не в «Вазир-Мухтаре», а в «Кюхле», и придумал ее не Тынянов, а создали исторические обстоятельства этих лет.

Говоря «хороший человек», я имею в виду не мнение жены и соседей, а выполнение личностью своего главного назначения. Главное назначение личности заключается в том, чтобы проявить свои наиболее социально полезные свойства.

Понятие «хороший человек» в истории всегда насыщается строго определенным значением. Это значение определено временем и социальной позицией оценивающего. Как всякое понятие, оно исторически видоизменяется, и в то же время оно заключает в себе элементы абсолютной истины, и поэтому наиболее существенные его свойства оказываются не только исторически преходящими, но и имеющими значение для последующего времени. Так, «хороший человек» в одних исторических условиях и при одной социальной оценке может стать плохим в других исторических условиях и при другой социальной оценке. По всякое большое явление во всякое время может получить положительную оценку за то, что в нем заложена исторически непреходящая ценность. Крупное историческое явление дает возможность каждому времени и каждому обществу извлечь из него необходимые черты. Поэтому в каждом большом писателе, произведения которого пережили его время, всегда есть не только исторически преходящее, умирающее вместе с ним, с его обществом и его временем, но всегда есть исторически «вечное», остающееся жить для людей другого времени и другого общества.

Неосторожная попытка Тынянова перечеркнуть равенство «хороший художник — хороший человек», разумеется, не снимала необходимости думать об этом. Для русской литературы, в которой этому равенству всегда придавалось большое значение и его всячески старались уберечь от посягательств, тыняновский пересмотр показался более чем неуместным. Дело было даже не в том, что писатель доказал или не сумел доказать правильность своих соображений, а в праве на существование этих соображений. Утверждение несостоятельности или сомнительности равенства не частный случай «Смерти Вазир-Мухтара», а одна из главных идей Тынянова. Это равенство с особенной настойчивостью он стал разрушать в «Исторических рассказах».