Аркадий Белинков - Юрий Тынянов Страница 56

А вот эта история, рассказанная в «Смерти Вазир-Мухтара».

«Прямо стоял Александр Сергеевич перед незнакомцу немцем с рыжими пышными усами.

— Exellenz, — сказал немец, — я бедный сектатор вюртембергский. Мы высланы сюда. Сегодня кончаю я свой карантин. Я знаю, что вы едете в Персию.

— Что вам нужно? — тихо спросил Грибоедов.

— Мы веруем в пришествие Христа из Персии. И если вы, Exellenz, услышите о нем там, напишите мне об этом. Я прошу вас как бедный человек. Меня зовут Мейер.

Прямо стоял Александр Сергеевич перед бедным немцем с пышными рыжими усами.

Он сказал по-немецки очень серьезно:

— Дайте мне ваш адрес, господин Мейер, и если я встречу в Персии den lieben Gott, я скажу ему, чтоб он сам написал вам письмецо. Но знаете ли вы по-еврейски?

— Нет, — сказал немец, и усы его раздулись, как паруса.

— В таком случае, я сильно сомневаюсь, что der liebe Gott знает по-немецки. Вы, верно, не поймете друг друга.

И немец пошел прочь мерным шагом».

Отличие первого эпизода от второго в том, что первый участвует в повествовании как второстепенное действующее лицо: он нужен не сам по себе, а для того, чтобы охарактеризовать одного из героев произведения. Зто анекдот. В романе он самостоятельного значения не имеет и нужен только для характеристики знаменитого генерала. Знаменитый генерал — Ермолов. В «Вазир-Мухтаре» о таких анекдотах сказано: «Когда генерал входил в славу, должно было передавать его остроты. Если их не было, их выдумывали или пользовались старыми, и все, зная об этом, принимали, однако, остроты за подлинные, потому что иначе это было бы непризнанием славы. Так было с Ермоловым, так теперь было с Паскевичем».

Назначение этого эпизода не выходит за пределы назначения анекдотов о генералах, входящих в славу, эпизод идет в одном абзаце с двумя другими историями, рассказанными между прочим, рассказывает его человек, в романе значения не имеющий, и Грибоедов при этом только присутствует.

Случай с вюртембергскими сектаторами в «Кюхле» имеет частное и не очень большое значение и с главной линией романа не связан.

Но в «Смерти Вазир-Мухтара» эта история приобретает особую роль, она разрушает устойчивую систему анекдота, к славе знаменитых генералов отношения не имеет и связывается с основными тематическими линиями произведения.

Сразу же становится очевидным, что это не «любопытная история», не «рассказ», а именно эпизод из жизни главного действующего лица. Эпизод связан с основной тематической линией героя. Основная тематическая линия — это одиночество в безбрежном всечеловеческом, вселенском, великом и вечном непонимании. Эпизод построен и включен в текст как самостоятельная повествовательная единица, он важен как факт, как характеристика главного действующего лица и как тема.

Этим эпизодом заканчивается главка, и то, что он вынесен в конец главки, подчеркивает ответственность роли, которая на него возложена: эпизод завершает и формулирует тему. Вся предшествующая часть главы строится на нарастании темы неудачи, отчаяния, одиночества и непонимания.

Окружение эпизода подчеркнуто драматическое: в главке, предшествующей ему, рассказано о гибели последнего, что осталось, — проекта, в двух главках, следующих за ним, — о болезни (подозревается чума). Вторая главка кончается так: «Он понял, что не существует». После гибели главного дела, после того, как «ничего больше не сохранилось. Ушло, пропало», начинается пир. Пир идет в карантине, во время чумы. На пиру — изменники, предатели и мерзавцы. Пьяные сползают под стол, попахивает дракой и дуэлью. Тогда Грибоедова вызывают из палатки. Одна сцена отбита от другой пейзажем. Пейзаж Тынянов пишет такой: «Звезды были старые, как женщины после дурной ночи». И сразу — эпизод с вюртембергским сектатором. Эпизод закончен, и Грибоедов возвращается в палатку. В палатке — пир. А кругом война и чума. Эпизод выделен перенесением места действия (из палатки на воздух). После того как гибнет главное дело, человек начинает думать, что все на свете прах, пустота, смерть и всечеловеческое непонимание. Люди, не понимающие друг друга, не понимают бога, и бог не понимает их.

Пустяк и шутка — немец не знает по-еврейски, а бог — по-немецки — превращаются у Тынянова во всеобщее, всечеловеческое непонимание. В другом романе это бы и осталось пустяком и шуткой (в «Кюхле» история с сектаторами и была обычным анекдотом о знаменитом полководце), но в этом, одном из точнейших романов русской литературы, с его повышенной взвешенностью слова, с его подчеркнутой многозначительностью, шутка превращается в трагедию всечеловеческого непонимания.

Эпизоды с вюртембергскими сектаторами, рассказанные в «Кюхле» и в «Смерти Вазир-Мухтара», построены на одном материале, но сходства у них не больше, чем у разных вещей, сделанных из одного материала, — автомобиля и ведра, станции метро и мраморной Афродиты.

На одном и том же материале в разных романах Тынянов строит ряд эпизодов. Делает он это часто, и это естественно, потому что во всех его романах много общих действующих лиц и действие происходит в одно время (кроме «Смерти Вазир-Мухтара» и «Пушкина»). Главные действующие лица одного романа в другом становятся второстепенными, второстепенные — главными. Особенно это заметно при сравнении «Кюхли» с «Пушкиным», в которых совпадают уже не отдельные эпизоды, а целые периоды жизни героев. Но сходство общих эпизодов в «Кюхле» и «Вазир-Мухтаре» часто исчерпывается лишь общностью материала — явлением, не имеющим непосредственного отношения к стилистическим решениям. Стилистическая общность «Кюхли» и «Смерти Вазир-Мухтара» в другом.

Функция и конструкция эпизода в «Кюхле» иные, нежели в «Вазир-Мухтаре». В первом романе эпизод Эмпиричен и служит почти всегда не теме, а характеру. (В «Кюхле» вообще преобладает характер над темой.) Большое количество вводных эпизодов романа связано с выявлением черт характера действующих лиц. Вводный Эпизод существует как локальная повествовательная единица и развития не получает. Им выявляется какая-то черта характера. Характеры действующих лиц представляют собой сумму черт, накопленных в эпизодах. Так эпизод встречи царя с медвежонком в Царскосельском саду должен показать царя, кокетничающего храбростью, трусом; встреча Кюхли с великим князем — рассеянность Кюхли и надменность великого князя и т. д. «Был в лицее дядька Зернов Александр Павлович…» Идет портрет Зернова Александра Павловича — «редкого урода». «И вот по всему лицею ходила эпиграмма…» Следует пушкинская Эпиграмма «Двум Александрам Павловичам». Это «случаи», «истории», «картинки быта», «колоритные подробности». Эпизод в «Кюхле» представляет собой простейшую одноклеточную новеллу. Новеллы связываются друг с другом героями — носителями новелл. В «Вазир-Мух-таре» эпизод обобщен, развит в серию, связан с другими. Он превращен в символ и провиденциальный знак.

Развитие сюжета в первом романе построено на сцеплении случаев, от случая к случаю. Однажды встретились Кюхельбекер и Одоевский… Раз Грибоедов сказал Кюхельбекеру… «Однажды» и «раз» рассыпаны по всей книге, они повторяются через каждые несколько страниц, их десятки. Почти всегда они начинают новый эпизод, и поэтому в большинстве случаев стоят в начале абзаца. «Капитан рассказал раз…» «Раз Грибоедов сказал Вильгельму…» «Однажды Вильгельм и Александр…» Это подряд на трех страницах. «Лист однажды сказал Вильгельму…» «Выезжая однажды, Вильгельм встретил…» Это на одной странице. «Раз Пушкин спросил у Жуковского…» «Однажды у Рылеева Кюхля застал Пущина…» «Однажды его зазвал Дельвиг…» «Однажды пришел к Вильгельму Пущин…» «Однажды Вильгельм встретил у тетки Брейткопф Дуню Пушкину…» «Раз заехал он к тетке Брейткопф…» И так далее. Сюжет первых глав романа в значительной степени организован на незатейливой поэтике «Жил-был Кюхля».

Стилистические решения близких по материалу эпизодов в двух первых романах не похожи, но это доказывает только то, что первая половина «Кюхли», из которой взят эпизод с вюртембергскими сектаторами, не похожа на «Смерть Вазир-Мухтара». На «Вазир-Мухтара» похожа вторая половина романа, точнее — четыре центральных главы: «Декабрь», «Петровская площадь», «Побег», «Крепость».

В конце «Кюхли» все настойчивее появляются мотивы и темы, в которых угадываются истоки «Смерти Вазир-Мухтара». Связи романов очень скоро выходят за пределы только общности материала и расширяются до сходной стилистической разработки. В то же время стилистическая разработка еще остается в ограниченных нормах «Кюхли», и все, что из первого романа потом попадет во второй, претерпит серьезные изменения. Изменения окажутся связанными с повышением смысловых значений, случай из «Кюхли» станет в «Вазир-Мухтаре» событием, реальная мотивировка превратится в общий закон, эпизод будет развит в тематическую линию и закономерность, факт потеряет связь с реальным местом и временем и станет внеисторическим знаком, роль и количество действующих лиц, враждебных главному герою, повысятся, недоразумение с человеком, похожим на героя, разовьется в таинственную тему двойника.