Ужас и безумие - Анатолий Субботин Страница 9

Власть – вот что меньше всего вписывается в коммунизм как равенство и братство. Различные руководящие лица изображаются Платоновым эгоистами, ищущими своей выгоды. Активист из «Котлована» старается хотя бы в перспективе заслужить районный пост. Председатель окрпрофсовета Пашкин живет, как буржуй. Исключение составляет Чепурный, равнодушный к имуществу и самому себе, живущий сердцем и готовый ликвидировать ревком, потому как «не надо отрываться из теплого потока всего класса вперед; класс тот целый мир сделал, чего ж за него мучиться и думать»?.. Однако такие как Чепурный ни в романе, ни в истории погоды не делают. Отрыв партии от народа показывает следующий диалог, забавный и одновременно меткий, как, впрочем, и все у Платонова:

– А ты покажь мне бумажку, что ты действительное лицо!

– Какое я тебе лицо? – сказал Чиклин (рабочий). – Я никто; у нас партия – вот лицо!

– Покажи тогда хоть партию, хочу рассмотреть.

Чиклин скудно улыбнулся.

– В лицо ты ее не узнаешь, я сам ее еле чувствую.

Исходя из всего вышесказанного, можно заключить, что коммунизм не осуществим по той простой причине, что он противоречит самой жизни. В жизни не было, нет и не может быть равенства. Некоторые герои Платонова смутно чувствуют это; отсюда их интерес к смерти. Копенкин влюблен в иностранку, которую видел только на плакате, умершую коммунистку Розу Люксембург (по сути он влюблен в идеал – вещь недостижимую, другими словами, мертвую). Пока идет революция (борьба за идеал), Копенкин живет и действует, но в Чевенгуре, где вроде бы идеал достигнут, он тоскует и не находит себе места: присутствия Розы, присутствия коммунизма в городе он не ощущает. Александр Дванов всегда помнит об утопившемся отце. Сирота, способный существовать только среди товарищей и для товарищей, он держится одним Чевенгуром. И когда товарищество погибает, он следует по стопам отца… Не случайно и глубоко символично, что «Совет социального человечества Чевенгурского освобожденного района» расположился в церкви, а церковь находится на кладбище. Над ее входом написано: «Приидите ко мне все труждающиеся и обремененные и аз упокою вы». Чем не коммунистический лозунг? Христианство и коммунизм выросли из одной мечты – мечты о всеобщей любви и братстве, которая, понятно, не достижима. Впрочем, это не значит, что к ней не нужно стремиться.

Рабочие роют котлован (в одноименной повести), чтобы построить дом, куда переселится из города весь пролетариат. То есть будущий дом символизирует собой коммунизм. Однако «пролетариат» и «коммунизм» – общие слова, а рабочим желательно видеть конкретный, вещественный признак будущего, ради которого затеяна стройка. И вот этот «признак» найден – маленькая девочка Настя, оставшаяся сиротой и приведенная Чиклиным в барак, где живут землекопы. Все кончается тем, что в темпе труда и коллективизации рабочие не уберегли Настю; она заболевает и умирает. Так Платонов отреагировал на страшный парадокс эпохи, когда говорилось, что все делается для человека, и в то же время жизнь человеческая не стоила ломаного гроша. Социализм в лице Насти умер, и хотя котлован продолжает углубляться, он уже более похож на братскую могилу, чем на основание будущего дома.

Почти безоружные чевенгурцы погибли в стычке с отрядом казаков. Остался один Прокофий Дванов: видимо, спрятался, пока все сражались. Он сидит и плачет среди доставшегося ему имущества. Неужели этот собственник что-то понял?

Склонность Платонова-художника к гиперболе и гротеску не искажает реальность, а, напротив, подчеркивает ее безумную суть. Разве не было директив, которые сочинялись и исполнялись безумцами? «Активист еще давно пустил устную директиву о соблюдении санитарности в народной жизни, для чего люди должны все время находиться на улице, а не задыхаться в семейных избах. От этого заседавшему активу было легче наблюдать массы из окна и вести их все время дальше». Разве не уподоблялся человек безмозглой кукле, вынужденной подчиниться обстоятельствам? «Елисей держал в руке самый длинный флаг и, покорно выслушав активиста, тронулся привычным шагом вперед, не зная, где ему надо остановиться». Разве не резали крестьяне скот, чтобы не отдавать его в колхозы? «Ликвидировав весь последний дышащий живой инвентарь, мужики стали есть говядину и всем домашним так же наказывали ее кушать… Иные расчетливые мужики давно опухли от мясной еды и ходили тяжко, как двигающиеся сараи; других же рвало беспрерывно, но они не могли расстаться со скотиной и уничтожали ее до костей». Эта жадность, эта зависимость от своей собственности постепенно и незаметно превращает человека в бессердечный труп. Она так же противоестественна, как зимой мухи. «В сарае, засыпанные мякиной, лежали четыре или больше мертвые овцы. Когда медведь тронул одну овцу ногой, из нее поднялись мухи: они жили себе жирующим способом в горячих щелях овечьего тела и, усердно питаясь, сыто летали среди снега, нисколько не остужаясь от него».

В романе «Чевенгур» мухи появляются в связи с Прокофием, тогда как Саше Дванову соответствуют птицы. И этим все сказано. Платонов ценит в людях превыше других качеств сердечность, бескорыстие. Большие дети, вроде Саши, Чепурного, Копенкина, могут сильно заблуждаться, ошибаться, мечты их бывают наивны, но без них мир станет скучным, если не ужасным.

«Чевенгур» написан в 1926-29 гг., «Котлован» завершен в апреле 1930. Поразительно, что молодой автор (Платонов родился в 1899 г.) не только уловил суть коммунистического эксперимента в его начале, но и предсказал, чем все это кончится. Без знания людской психологии, умения наблюдать и обобщать социальные движения это не возможно. «Ликвидировали?! – сказал он (кулак – А.С.) из снега. – Глядите, нынче меня нету, а завтра вас не будет. Так и выйдет, что в социализм приедет один ваш главный человек»! Активист думает: «Пора уж целыми эшелонами население в социализм отправлять»! Так и вышло: революция пожрала своих детей, и понеслись эшелоны, развозя уцелевших по лагерям.

Другой гранью величия Платонова является созданный им язык. Таким языком не писал никто ни до, ни после него. По сути, Платонов совершил почти невозможное: используя в изобилии канцелярские, политические и научные слова и обороты, он составляет предложения так (кстати, не всегда по правилам синтаксиса), что результат получается глубоким и поэтичным. Он подходит к речи, как поэт, и она начинает звучать ново и многозначно. Он смешивает элементы разных стилей, что делает речь неправильной, косноязычной, но это косноязычие гения. «Как только Прокофий начинал наизусть сообщать сочинение Маркса, чтобы доказать поступательную