Искуство Западной Европы: Средние века. Возрождение в Италии - Лев Дмитриевич Любимов Страница 10

Много крови было пролито у их стен в братоубийственных битвах, и много душ загублено в самих стенах из корысти, мести, ревнивой любви или за неповиновение сеньору. В легендах чтили память славного воина, своим могучим мечом пробившего в горах ущелье, названное его именем (Ролан-дова брешь). В таком замке умер, обезумев от печали, пушкинский «рыцарь бедный», что, влюбившись в богородицу, не захотел молвить слова ни с одной женщиной и чья душа едва не попала в ад. Туда являлись добрые феи и злые волшебники, драконы там пожирали своих жертв. Там целый сонм рыцарей посвящал себя служению «святому Граалю» - чудодейственной чаше, вышлифованной из изумрудов, из которой мол якобы пил Христос. Из этих же замков совершали свои разбойничьи набеги сподвижники Бертрана де Брона.

Точно так же как храму, но чаще всего с вершины лесистой горы, феодальному замку подобало царить над округой. Крепкой и монолитной была его архитектура, а центральная, обычно трехъярусная башня (донжон) довершала общее грозное нарастание крепостных твердынь. Но все в нем было проще, чем в храме: редко-редко оживлялась орнаментом непроницаемая толщь стен, и ничто не скрашивало общего впечатления неприступности, властно утверждающей себя силы. Так что сам облик замка выражал его назначение.

Даже в развалинах романские замки да грозные зубчатые стены, опоясывавшие тогдашние города, и сейчас надолго приковывают наш взор, сразу же перенося нас в ту пору, когда медленно, но уверенно воздвигалось великое здание европейской культуры.

И вот что достойно внимания: уже в ту начальную пору различные народы Европы выявили в искусстве те черты, которые, развившись впоследствии, определяют поныне неповторимый художественный вклад каждого из них.

Художественный гений Франции

Приведем строки Пушкина, посвященные новому подъему культуры после хаоса раннего средневековья:

«Западная империя клонилась быстро к падению, а с нею науки, словесность и художества. Наконец, она пала; просвещение погасло. Невежество омрачило окровавленную Европу. Едва спаслась латинская грамота; в пыли книгохранилищ монастырские монахи соскобляли с пергамента стихи Лукреция и Виргилия и вместо их писали на нем свои хроники и легенды. Поэзия проснулась под небом полуденной Франции - рифма отозвалась в романском языке; сие новое украшение стиха, с первого взгляда столь мало значащее, имело важное влияние на словесность новейших народов. Ухо обрадовалось удвоенным повторениям звуков, побежденная трудность всегда приносит нам удовольствие - любить размеренность, соответственность свойственно уму человеческому».

Как эти, по-пушкински точные формулировки, подходят и к искусству ваяния, подобно поэзии, тогда же расцветшему тоже во Франции!

Ведь повторы в расположении, в самом строении фигур и орнамента, вносящие в рельефную композицию размеренность, соответственность, не так же ли обрадовали глаз, как ухо - удвоенное повторение звуков? Побежденная трудность и здесь должна была принести удовлетворение уму человеческому.

Нам, русским, одинаково внятны «и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений» (А. Блок). И вот, обращаясь к первому, мы с признательностью воспринимаем в художественном творчестве Франции ясность и стройность замысла и четкость его воплощения, строгую соразмерность частей и целого - все, что любезно разуму и что одинаково радует нас в таком памятнике классицизма, как парижская площадь Согласия (в которую был готов влюбиться Маяковский), и в романском соборе.

«Архитектура - это искусство вписывать линии в небо». Такое определение тоже находка острого галльского ума. Вписывать в небо - не для того ли, чтобы четкостью разумно созданных форм восторжествовать хоть на миг над его необъятностью и бездонной глубиной?

Посмотрим на фасад интереснейшего памятника французской романской архитектуры - церкви Нотр-Дам ла Гранд в Пуатье. Что это, как не линии и объемы, вписанные в небо? И какие линии, какие объемы! От разума исходящие, циркулем и линейкой в камне определенные и хотя, конечно, не нарушающие функциональности, но ей как бы предшествующие в замысле зодчего.

Ясность абсолютная! Да как ей и не сиять в этом симметричном расположении прямоугольников и треугольников с царящими над ними полукружиями! Всему мера и всему свое место. Любое изменение нарушило бы стройность фасада, закономерность его геометрических форм - ведь только так, вот этой, например, диагонали подобает спрягаться с этой горизонталью, а башням, возвышающимся по бокам, властно утверждать целостность ансамбля. И это пленяет нас, ибо, как сказано у Пушкина, «любить размеренность, соответственность свойственно уму человеческому».

Но этим не исчерпывается притягательная сила французской романской архитектуры.

Под сводами церкви св. Магдалины в Везеле испытываешь особое волнение. Тут линии и объемы организуют по-своему внутреннее пространство, полностью овладевая им, вводят в него свой порядок, членя средний неф на ровные звенья - травеи. Порядок, опять же рожденный разумом. Но чередование вглубь уходящих подпружных арок так торжественно, так мерно, так величаво и в то же время так непринужденно (словно иным оно и не может быть), что буквально дух захватывает от этой красоты, исполненной и глубины и простора. Тонкость удлиненных столбов и изящество высоких членений придают легкость самому камню. А как будто незамысловатый контраст темных и светлых камней, членящих в свою очередь арки, порождает грандиозный живописный эффект. Романская суровость смягчена здесь этой живописностью. А мягкой гармонией целого эта архитектура любезна не только разуму.

…Уже на заре своей истории Франция была единой и многоликой.

Единой (несмотря на соперничество Севера и Юга), ибо обособленной от соседнего германского мира зародилась она уже в первой половине IX в. при разделе империи Карла Великого, значит, еще задолго до того, как феодальная раздробленность была медленно изжита под напором неуклонно усиливавшейся королевской власти. То был процесс закономерный, ликвидировавший феодальную неразбериху. «Что во всей этой всеобщей путанице, - писал Ф. Энгельс о разложении феодализма, - королевская власть была прогрессивным элементом, - это совершенно очевидно. Она была представительницей порядка в беспорядке, представительницей образующейся нации в противовес раздробленности на мятежные вассальные государства» [1].

[1 Маркс К. и Энгельс Ф. Собр. соч. Изд. 2-е, т. 21, с. 411.]

Образующаяся нация! В нее постепенно включались бунтующие графства и герцогства, завершая давнишнюю обособленность французского мира утверждением французского национального государства. И вот в романскую пору создается первое великое поэтическое произведение юной французской нации «Песнь о Роланде» (XII в.), славящее на языке этой нации рыцарскую доблесть и вассальную верность монарху