Мишель Декер - Клод Моне Страница 19

Клод Моне познакомился с Алисой еще до своего приезда в замок. Так, она изображена на одной из его картин, написанной весной предыдущего года. На этом полотне она прогуливается по парку Монсо, держа в одной руке зонтик от солнца — невероятная для Моне деталь! — а другой ведя за собой свою младшую дочь Жермену — последний плод любви погрязшего в долгах торговца тканями и надменной владелицы замка.

Декабрь 1876 года. Эрнест Ошеде — в Париже, где пытается во что бы то ни стало возродить свое торговое дело, для чего основывает новое акционерное общество. Камилла по-прежнему в Аржантее, мужественно борется с голодом и холодом: нам известно, что Моне просил своего румынского друга доктора де Беллио навестить ее и оставить ей взаймы небольшую сумму в сто франков. Следовательно, Алиса, Клод и пятеро маленьких Ошеде одни проводят время в замке Роттенбурга.

И происходит то, что и должно было произойти. Дама из богатой буржуазной семьи не смогла устоять перед обаянием художника, и девять месяцев спустя на свет появился маленький Жан Пьер.

Глава 9

МИШЕЛЬ

1877 год начался неудачно. Вернувшись в Аржантей, Моне обнаружил Камиллу совершенно больной. Из-за сильного жара она даже не вставала с постели. Он пишет своему другу Беллио: «На меня обрушились новые несчастья. Мало того, что я сижу без гроша, теперь вот еще и жена заболела, серьезно заболела — местный врач даже обращался к другому доктору. Я в ужасе, ведь от меня не скрывают, что болезнь тяжелая, и мы с женой будем счастливы, если вы дадите нам совет[30]. Врачи говорят об операции, но жена ее боится. Не могу сказать вам точное название болезни, но это что-то вроде язв на матке…»

1877 год начался крайне неудачно и в денежном отношении. Пока Камилла стонала от боли на своем узком ложе, Моне, вооружившись пером и бумагой, строчил письма. «Пробегал целый день, пытаясь занять денег, но безуспешно. Утром виделся с владельцем дома и только мольбой вырвал у него обещание подождать до понедельника. Да, в бедственном положении друзья становятся редки…»

Но вот один из парадоксов, столь характерных для Моне. Адресуя Мане письмо подобного содержания, он одновременно… снимает на улице Монсе, в доме номер 17, недалеко от вокзала Сен-Лазар, так называемую гарсоньерку, в которой намерен поработать над серией картин с изображением паровых машин. Для него наступил период увлечения паровозами — этими звероподобными творениями рук человеческих, такими черными и способными производить облака пара. Отметим, впрочем, что, когда встал вопрос об арендной плате за мастерскую в квартале Сен-Лазар (куда Клод перенес большое количество своих работ, спасая их от посягательства судебных исполнителей), судьба подарила ему встречу с еще одним благородным сердцем, Гюставом Кайботом, который явился ему своего рода воскресшим Базилем — «тот же светлый и спокойный ум и та же не боящаяся никаких испытаний честность»[31]. Кайбот работал инженером в судостроительной промышленности, следовательно, был человеком обеспеченным. С Моне он познакомился на реке, когда художник работал в своей плавучей мастерской в окрестностях Аржантея. Они понравились друг другу и вскоре стали плавать вместе. Кайбот увлекался рисованием, но настоящей его страстью было садоводство. Его семья владела старым домом в Верноне, что на правом берегу Сены, недалеко от Живерни.

Итак, 1877 год стал для Моне «годом паровозов». Из-под его кисти вышла целая серия «Видов на вокзал Сен-Лазар», и покупателей на эти работы долго ждать не пришлось. Дела его, в общем-то, шли совсем неплохо. В записной книжке, куда он заносил данные о проданных картинах, под 1877 годом значится сумма в 15 197 франков и 50 сантимов. Если он и продолжал клянчить деньги где только возможно, то лишь потому, что жил на широкую ногу. Моне жил не по средствам. Жан ходил в лучшую в Аржантее школу-пансион, которой руководил республиканец Фейет, готовивший своих питомцев к поступлению в Высшую школу искусств и ремесел. Сам он любил вкусно поесть и постоянно приглашал к своему столу друзей, носил шикарные пиджаки с воротником «шевалье», сорочки из тончайшего батиста с кружевными манжетами и жабо, кожаные сапоги высшего качества… Напрасно Камилла упрашивала его быть менее расточительным.

А вот для Эрнеста Ошеде настали совсем плохие времена. Его новое торговое предприятие так и не смогло встать на ноги, и 24 августа появилось официальное сообщение о полном банкротстве.

Не лучше чувствовала себя и Алиса. Будучи на сносях, охваченная паникой, она покидает Монжерон и садится в поезд, чтобы найти прибежище у одной из своих сестер в Биаррице. Но путь до Биаррица долог, очень долог. А вагон нещадно трясет. И вот, когда состав приблизился к Атлантическим Пиренеям, несчастная женщина поняла, что у нее начинаются схватки. Но Алиса не растерялась. Все-таки она рожала уже в шестой раз. Нетрудно вообразить, как все это происходило.

— А ну-ка, господа, освободите купе! Скорее, скорее, будьте так любезны! У дамы начинаются роды, дайте же ей вздохнуть!

Таким образом свидетельство о рождении Жан Пьера (сына Клода?) было получено в мэрии Биаррица, где мальчика записали под фамилией Ошеде. Но Жан Пьер всю свою жизнь был убежден, что является отпрыском художника. В Верноне, где он провел много лет, никто из соседей не сомневался в этом родстве, тем более что Жан Пьер старательно подчеркивал свое сходство с Моне.

Кстати, о сходстве. Достаточно положить рядом портреты Жан Пьера Ошеде и Жана Моне, чтобы отпали всякие сомнения.

Итак, Эрнест окончательно разорился, Алиса родила ребенка в вагоне поезда, а Клод — Клод писал огнедышащие паровозы. Камилла плакала. Ей было плохо. Она тяжело болела какой-то женской болезнью. Известно, что кроме врачей ее посетила и некая «фабрикантша ангелов» — так в те времена именовали женщин, занимавшихся подпольными абортами. Старания этой умелицы не увенчались успехом. Преодолевая чудовищные боли, Камилла все-таки выносила второго ребенка, сына Мишеля, который родился в марте 1878 года.

Моне написал ее портрет: она сидит в кресле, держа в правой руке букетик фиалок. Камила выглядит красивой и желанной, но бледное лицо ее полно неизбывной печали. Знала ли она о любовных приключениях своего мужа в Монжероне?

Моне покажет «Женщину с букетом фиалок» на выставке импрессионистов, которая распахнет свои двери 4 апреля. На самом деле это будут двери частной квартиры в доме номер 6 по улице Ле-Пелетье, иначе говоря, в двух шагах от галереи Дюран-Рюэля, который, правда, в этом мероприятии не участвовал.

По случаю выставки Моне вновь увиделся с Писсарро, Сезанном, Дега, Ренуаром, Сислеем, Моризо; с любезным Кайботом и еще многими верными друзьями. Выставка превратилась в настоящий Салон — публика увидела более 230 полотен.

Салон отличался размахом, но и критики его не мелочились. Журналисты по-прежнему держали наготове свое разящее перо. Импрессионизм? Какая чудная мишень! Вот, например, как отозвался о выставке инспектор департамента изобразительных искусств Роже Баллю: «Счастливые собственной плодовитостью, господа Клод Моне и Сезанн выставили первый 30, а второй — 14 полотен. Чтобы представить себе, на что они похожи, их надо видеть. Они смехотворны и жалки. Они выдают полнейшее невежество их авторов в области рисунка, композиции и колорита. Даже дети, взяв забавы ради лист бумаги и коробку красок, рисуют лучше!»

«Картины Моне производят оглушительный эффект, — вторил ему критик „Монитер юниверсель“, ознакомившийся с „Видами на вокзал Сен-Лазар“. — Автор поставил своей целью воссоздать впечатление, которое производит на пассажиров грохот прибывающих и убывающих поездов!»

Барон Гримм, печатавшийся в «Фигаро», с ним полностью согласен: «В общем и целом Клоду Моне удалось точно передать то крайне неприятное впечатление, которое производит на нас одновременный свист нескольких паровозов».

Но Моне нет дела до зубоскалов. Он продолжает работать с неослабевающим упорством. Впрочем, жить-то надо, а значит, надо продавать картины. Продавать порой за бесценок. В этом году он, например, уступил сразу несколько своих работ, так сказать, оптом, всего за сотню франков. Столько зарабатывал в неделю чиновник средней руки.

В Аржантее Камилла, которая вела домашнюю бухгалтерию, с ужасом взирала на стремительно растущее число нулей в колонке «Долги». И в это же самое время Моне нанимает двух слуг, приглашает подвернувшегося по случаю садовника и заказывает в Нарбонне и Бордо целые партии красного вина.

Но мотовство еще никого не доводило до добра. И вот в январе 1878 года, в те самые дни, когда до Моне дошла весть о том, что его друг Курбе, за активную поддержку Парижской коммуны и участие в ниспровержении Вандомской колонны — этого символа бонапартизма — сосланный в швейцарский город Ла-Typ-де-Пельц, близ Вевея, не пережил новогодней ночи[32], ему пришлось срочно покинуть Аржантей — на самом деле едва ли не бежать из Аржантея, тайно и крадучись, словно вор.