Вениамин Фильштинский - Открытая педагогика Страница 2

НАЧАЛО ОБУЧЕНИЯ

Если бы меня спросили, существует ли модель идеального творческого взаимодействия режиссера и актера, момент их идеального содружества, я бы ответил: Это «набор»… Это такое творческое предприятие, которому, пожалуй, нет аналогов в театральной реальности…

НАБОР В ТЕАТРАЛЬНУЮ ШКОЛУ

Если бы у меня спросили, существует ли модель идеального творческого взаимодействия режиссера и актера, момент идеального их содружества, я бы ответил: «Это набор».

Набор нового курса — интереснейшее дело, замечательный процесс. Это такое творческое предприятие, которому, пожалуй, нет аналогов в театральной реальности. К сожалению, режиссер и актеры редко бывают в таком единодушии, в таком одновременном азарте, в таком напряженном творческом контакте,' как набирающий педагог и абитуриент. Вроде бы, и неудивительно, что процесс этот похож на работу режиссера с актером. Так же первый дает задание, так же второй стремится его выполнить. Но возникает какая-то особая связь, особое взаимопонимание, особое, я бы сказал, напряжение интуиции с той и с другой стороны. Здесь не задают лишних вопросов и не объясняют слишком долго того, что должно быть понято с полуслова. Абитуриент задавать лишние вопросы не имеет права в силу своего абитуриентского положения. А педагогу некогда, ему не до слов. Он сосредоточен на стремлении выявить творческий потенциал данного молодого человека.

Те из них, кто потом стали студентами, о приемных экзаменах вспоминали так.

Миша К.: «Экзамены — это ураган, круживший постоянно, не давая ни на минуту расслабиться, отдохнуть или опомниться».

Маша Ж.: «Экзамены — это была такая карусель, которая закрутила голову, душу и тело. Экзамен — это море чувств: азарта, страха, желания творить, добра, радости, сопереживания…»

Миша П.: «Все это было как аттракцион для любителей острых ощущений. С одной стороны, — страшно, с другой, — очень интересно. Во время экзаменов, выходя из аудитории в коридор, я ловил себя на мысли, что мне снова хочется попасть в экстремальную ситуацию, что снова хочется на сцену… Я вдруг понял, что мне это нравится, что я не могу без этого жить, что я, несмотря на страх, волнение и переживание, получаю от этого удовольствие».

Андрей П.: «Во время вступительных экзаменов я больше руководствовался ощущениями, нежели мыслями. Где-то за неделю до консультаций я начал чувствовать какие-то потусторонние импульсы. Сейчас, оценивая эту ситуацию, я могу сказать, что это была моя интуиция, которая работала очень сильно вследствие общего рабочего настроя».

Маша Л.: «После каждого вступительного тура и репетиции я испытывала особую усталость, какую не чувствовала никогда. Я поняла, что, по большому счету, актеры работают не ради успеха у публики, а ради радости от процесса работы».

Витя Р.: «На приемных экзаменах было так много всего того, чего нет в жизни!.. Если бы мне предложили еще раз поступать, то я согласился бы с удовольствием».

Мастера, ведущие прием, не жалеют сил. С огромной самоотдачей действуют абитуриенты. К тому же, мастер работает не один. Он окружен квалифицированными советниками — соратниками по будущему классу. Это педагоги актерского мастерства, специалисты по сопутствующим дисциплинам: хореографы, речевики, музыканты, студенты старших курсов, которые тоже помогают… Казалось бы, такое содружество должно сработать на стопроцентный результат… Казалось бы, не может быть ошибок. Увы, ошибки, тем не менее, случаются…

Что это означает? Что нет объективных законов набора? Может быть… Во всяком случае, сразу же бросается в глаза разноголосица оценок абитуриентов у разных мастеров… У тебя человек «слетает» с набора, а к другому мастеру поступает. Ну, ладно, он у тебя «слетает» с третьего тура, из нескольких способных студентов ты выбрал не его, а другой педагог его взял. Это еще можно понять. Но когда со второго тура, и даже с первого кто-то «слетает» и легко поступает тут же к другому мастеру? Более того, есть случаи, когда абитуриент не проходит в одной мастерской даже отборочную консультацию, то есть наглядно профнепригоден, а к другому мастеру все-таки попадает… Значит, мы по-разному разгадываем загадки человеческой личности… Или не разгадываем… Например, берешь человека после полуторамесячных труднейших для него творческих испытаний, а он уходит из института, даже не приступив к учебе. Другой начинает вроде бы неплохо учиться, но через две недели уходит в какой-то рок-ансамбль. Или, молодой человек поступил с блеском, причем на экзаменах проявил невероятную волю, сделал все, что мог. Цеплялся, как говорится, зубами за каждое задание, ловил каждое замечание и вот — поступил! И вдруг этот парень уже в середине первого семестра начал прогуливать, пить… Что это значит? Ведь эти счастливчики были избраны каждый — порой из ста или, по крайней мере, из восьмидесяти человек.

Я сейчас не говорю про ошибки, которые обнаруживаются позже… Девушку взяли безоговорочно, с восторгом, а она, закончив институт, стала продавщицей. Молодой человек учился на актера, а стал заведующим автобазой. Не означает ли все вышесказанное, что набор — лотерея?

Кстати, у одной абитуриентки описано сходное ощущение.

Ольга Р.: «Когда я пришла на отборочный тур, мне не было страшно, и я почти не волновалась. Было очень весело и интересно. Мне казалось, что я не поступаю в институт, а играю в кегли. Я — кегля, все абитуриенты — кегли, а все преподаватели — шары. Стою я однажды в коридоре, катится на меня большой шар. Я спрашиваю соседнюю кеглю: «Это кто?» А она мне говорит: «Это Галендеев». Я увернулась, а соседку сбили».

Значит, игра? Лотерея? Нет, конечно! Ведь если мы даже ошибаемся в пяти процентах, в остальных девяноста пяти мы правы. Но чего же нам стоят эти девяносто пять процентов?! Вот поэтому так хочется в этом полуинтуитивном процессе приема в театральную школу найти закономерности, логику, чтобы в следующий раз было меньше ошибок.

Задолго до начала консультаций начинается игра двух «интересов» — абитуриентов и набирающих педагогов. И те, и другие, оставаясь внешне невозмутимыми, тем не менее, нервничают. И приглядываются друг к другу… На Моховой появляются молодые девушки и юноши, которые робко подходят к серому зданию, открывают тяжелые двери, спрашивают об условиях приема, шепотом говорят друг другу о проходящем мимо седом человеке: «Это Петров» или «Это Красовский».

С другой стороны, и ты, набирающий педагог, не без волнения смотришь на молодого человека, подошедшего к тебе на Моховой улице.

— Простите, вы такой-то?

— Да. А что вы хотели?

— Я хотел бы поступить к вам. Я, правда, еще учусь в военном училище, но должен демобилизоваться…

— Ну что ж, действуйте, время еще есть. (Говоришь нарочито спокойно, а сам уже жадно отмечаешь: хорошее лицо, низкий голос, неглупые глаза…)

Или подходит молодой финн, и идет знакомство на корявом английском языке, однако сквозь этот спотыкающийся разговор ты все же улавливаешь серьезность намерений этого юноши.

Но вот приближается момент консультаций. Волнение абитуриентов нарастает. Потом они написали об этом так:

Миша П.: «Очень страшно идти на прослушивание. И, честно говоря, я как можно дольше оттягивал этот момент… И вот, когда наступил этот день, я шел и думал, что мне нужен случай, удача…»

Галя О.: «Четырнадцатое мая — день консультации. Утро. Меня бьет отчаянная дрожь».

Что такое консультации? В небольшой комнате сидит педагог (реже двое), в коридоре теснятся абитуриенты. Лаборант кафедры разбивает их на десятки. И вот в комнату входят десять взволнованных, притихших разнокалиберных, разношерстных, одетых кто как (один принарядился, другой чуть не в уличной куртке) мальчиков и девочек. Кто смотрит испуганно, кто нервно улыбается, но спокойных нет — все напряжены. Первое дело (как, впрочем, во всяком творческом процессе) успокоить их, расслабить. Предлагаешь сесть поудобнее, шутишь, долго записываешь фамилии, спрашиваешь отчества, «наивно» интересуешься: «Что это вдруг вы собрались в театральный институт?» Сам тем временем, разумеется, рассматриваешь, ловишь искорки обаяния, привлекательности, ума, эмоциональности.

Официальная программа знакомства на консультации: стихотворение, басня, отрывок из прозы. Бывает, что абитуриенты предлагают исполнить какой-нибудь монолог из пьесы, сыграть сцепку из своего самодеятельного репертуара — это отвергаешь (во всяком случае, поначалу). Вышеозначенных трех жанров вполне достаточно. Тут уникальное сочетание. Стихи дают возможность оценить чувство поэзии у поступающего, темперамент, возможность надбытового сценического существования. Проза преимущественно выявляет ум, логику, самообладание, возможности воображения. Басня — юмор, живость и характерность (то есть потенциальную способность к перевоплощению). Разумеется, по репертуару сразу видно, есть ли у абитуриента какая-то культура, какое-то общее воспитание…