Отблески, выпуск 5 - Е. А. Дорошаева Страница 22

Валерий Павлович вдруг как-то таинственно взглянул на Ирину Федоровну.

— Ну а теперь мое самое любимое!

И мы услышали могучий голос Шаляпина, певшего с хором «Вниз по матушке, по Волге». Суровое лицо Чкалова осветилось радостным светом. Казалось, что это запел не великий русский певец, а он сам, родившийся и выросший на крутых берегах Волги.

Чкалов был счастлив, что доставил друзьям удовольствие. Гости просидели почти до рассвета. Несколько старинных романсов спела под гитару Ирина Федоровна. Чкалову особенно нравился романс «Расставаясь, она говорила...». Пел в этот вечер и Иван Семенович Козловский.

Мы возвращались домой, в Москву, уже на рассвете. Небо заметно посветлело. Козловский восхищался удивительной одаренностью Чкалова.

— Меня,— говорил Иван Семенович,— всегда поражало в нем умение тонко чувствовать и понимать музыку. Вы обратили внимание, как он любит оперу? Я ведь не раз видал его на «Борисе Годунове», «Князе Игоре», «Тоске». Часто встречаю его и на концертах симфонической музыки. А уж о песнях народных и говорить не приходится! Понимает и чувствует глубоко. Песни любит широкие, просторные, как Волга... Подумайте только, в Америке, среди этого шума, рекламы, бесконечных банкетов и митингов, он нашел время, чтобы купить пластинки с записями концертов Рахманинова, произведений Бетховена, Чайковского, Римского-Корсакова, Мусоргского. Разыскал записи народных песен и арий из опер в исполнении Шаляпина. Это ли не свидетельство глубокой влюбленности Чкалова в музыку!..

Ночной концерт

...Вместе с писателем Александром Александровичем Фадеевым Полевой (Полевой Б. Н. — писатель и журналист, автор «Повести о настоящем человеке».— Ред.) выехал по заданию редакции на Калининский фронт. Стояла суровая зима. Полевой рассказывает:

— На ночлег располагаемся в пещерке, недурно обжитой офицерами связи, людьми молодыми, веселыми, с энтузиазмом встретившими Фадеева и великодушно уступившими ему единственный широкий, сплетенный из ветвей лежак. Жарко. Отличный воздух. Мы уже предвкушали, как хорошо заснем, но едва успеваем сбросить валенки и вытянуть к огоньку усталые ноги, как влетает порученец командира дивизии.

Увидел Фадеева, звонко стукнул каблуками.

— Товарищ бригадный комиссар, приказано срочно привести вас и ваших товарищей к командиру дивизии.

— Что случилось?

Молчит. Но вид у него такой многозначительный, что мы безропотно начинаем обуваться.

— Есть там у командира кто-то?

— Так точно, есть.

— Кто?

— Там увидите, товарищ бригадный комиссар,— произносит порученец каким-то особым, благоговейным шепотом.

По обледеневшим ходам сообщения движемся все к блиндажу на высоте Воробецкой. Докладывают. Входим. От карты, лежащей на столе, поднимаются две головы: черная, цыгановатая, с хохолком на затылке — командира дивизии и седеющая, с высоким шишковатым лбом — его гостя.

— Ах вот тут кто пришел... Здравствуйте, Георгий Константинович,— произносит Фадеев и крепко, дружески жмет руку невысокому плечистому человеку в вязаном шерстяном свитере. На спинке складного стула висит мундир с маршальскими звездами на погонах.

Я сразу узнал Маршала Советского Союза Жукова, хотя видел его всего один раз в Сталинграде. Но разве спутаешь с кем-нибудь эту характерную лобастую голову, мужественное лицо, на котором каждый мускул говорит о твердости, о воле? Глаза, зорко смотрящие из-под нависающего на них лба, и, наконец, эту продолговатую ямку на подбородке, добродушную ямку, которая так контрастирует со всеми остальными чертами сурового лица?

Первый раз я увидел Жукова в жаркий ясный день степной осени на артиллерийской позиции под Сталинградом. В высокой фуражке, в плаще, он шел по ходу сообщения в сопровождении нескольких командиров. Как раз в эти минуты над степью появилась вереница «хейнкелей», шедшая журавлиным строем. Вдали раздалось тягучее «воздух!». Жуков только посмотрел на небо и продолжал идти как ни в чем не бывало. Командиры невольно поглядывали на небо. Он шел не оглядываясь. И действительно, вереница «хейнкелей» прошла севернее и сбросила бомбы где-то за горизонтом...

Теперь, в решающие дни штурма Великих Лук, он здесь, представитель Ставки, заместитель Верховного Главнокомандующего. Жмет руку Фадеева.

— А что делает здесь автор «Разгрома»? Вы садитесь, садитесь, товарищи. Мы с командиром тут все уже обсудили, обо всем договорились. Сейчас вот как раз ужинать собираемся. Воюет он неплохо. Посмотрим, какая у него кухня...

Кухня у полковника Кроника оказывается хорошей. Тут выясняется одно почти невероятное, прямо кинематографическое скрещение разных судеб: командир дивизии Александр Кроник служил когда-то старшиной в кавалерийском эскадроне, которым командовал комэск Георгий Жуков. Фадеев же знал маршала еще по боям на Дальнем Востоке. Все трое встретились как старые друзья. А на Руси там, где встретятся старые друзья, без песни никак дело не обойдется.

Выясняется и совершенно уже невероятное. Полководец, оказывается, играет на баяне.

Где-то в охране штаба отыскали старенький инструмент. Ремень привычным движением кладется на плечо, пальцы делают молниеносную пробежку по ладам, широко развернуты мехи, и возникает тихая, задумчивая и печальная мелодия. Два голоса — тонкий фадеевский и хрипловатый баритон Жукова — переплетаются, как бы обгоняя друг друга:

Позарастали стежки-дорожки,

Где проходили милого ножки...

И когда дело подходит к припеву, в приятный этот дуэт вплетается хриплый после вчерашних телефонных разговоров бас комдива:

Позарастали мохом-травою,

Где мы гуляли, милый, с тобою...

Грустит баян. Три голоса ведут задумчивую песню о разлуке, о несчастной любви, о девичьем горе. Согласно, дружно поют и славный полководец, и знаменитый писатель, и командир дивизии, которому на рассвете предстоит развернуть штурм немецкой группировки, отказавшейся сложить оружие.

Мне вдруг на ум приходит дикая мысль. А что, если бы кто-нибудь из гитлеровских полководцев, ну, скажем, генерал Браухич, или фельдмаршал Кейтель, или еще кто-нибудь из тех, кто с той, фашистской, стороны руководит войной, увидел бы эту сцену, услышал бы эту песню? Поверил бы он своим глазам и ушам? И что бы он при этом подумал?

Песня сменяет песню. А там, за обитой плащ-палаткой дверью, обдуваемая сырым, почти весенним ветром, обливаемая лунным светом, затаилась высота Воробецкая. Изрытая, источенная ходами сообщения, ощетинившаяся в сторону крепости стволами орудий. В теплеющей тьме фырчат моторы. Лязгают гусеницы. Войска готовятся для нового, решающего штурма!

Иван РАХИЛЛО

Дорогие ребята!

Приведенные выше рассказы взяты из книги Ивана Рахилло «Встречи с песней» (М., «Музыка», 1976). Если они понравились вам, обязательно прочитайте весь этот небольшой по объему сборник.

Музыкальное окружение Пушкина

Нам дорого все, что связано с именем нашего великого поэта Александра Сергеевича Пушкина. Его жизнь, его творчество неотделимы от русской культуры. Среди друзей поэта мы встречаем выдающихся