Некрополи Петербурга: Адамовы головы, холерные кладбища и Гром-камень - Маргарита Николаева Страница 22

По указу 1871 года, кроме Преображенских кладбищ, было открыто еще одно загородное кладбище недалеко от станции Парголово Финляндской железной дороги.

От устройства кладбища по Старо-Парголовской дороге, как было сказано в указе, пришлось отказаться, поскольку вокруг было множество дач, чьи владельцы не желали потерять свой доход. Кроме того, возникли сложности с устройством железнодорожной ветки — для ее сооружения потребовалось бы прорыть находящуюся в той местности Поклонную гору.

Земля для него была куплена в 1874 году, тогда же была заложена и вскоре освящена церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы, поэтому кладбище стало называться Успенским. Как и в случае с Преображенским кладбищем, тела планировалось доставлять по железной дороге. Территория Успенского кладбища, так же как и территория Преображенского, была заранее распланирована: были предусмотрены участки для погребения католиков и лютеран; размечены разряды (включая бесплатный), вырыты канавы, проведены дорожки — на все этапы работы, включая выкуп земли, проведение ветки железной дороги, устройство станции, постройку церкви и домов для служащих, город потратил больше 100 тысяч рублей серебром (на современные деньги это больше 35 миллионов рублей). Хоронить на Успенском кладбище начали с января 1875 года. Активно использовались дешевые и бесплатные разряды, но количество погребенных в год все равно было небольшим — как и Преображенское кладбище, Успенское было глубоко убыточным. Городские же кладбища продолжали получать доход и развиваться: например, в 1883 году Волковское православное кладбище оказалось «…соединено с городом удобным и дешевым путем сообщения — по конно-железной дороге [конке. — Прим. авт.]»[116]. Почему же новые и устроенные по европейскому образцу кладбища не стали привлекательными для петербуржцев?

Отчасти мы уже ответили на этот вопрос выше: это и доказанная безвредность городских кладбищ при соблюдении правил погребения (которые, впрочем, могли нарушаться в условиях недостатка мест для погребений), и активное противодействие со стороны церкви, считающей новые кладбища «казенными» и «бездуховными», и нежелание людей, чьи родственники были погребены на городских кладбищах, отрываться от своих корней и годами складывавшихся традиций. Но было и еще кое-что: из-за недостатка средств не получалось своевременно благоустраивать участки (отводить воду, прокладывать дорожки, высаживать обещанные деревья, кусты и цветы), не хватало денег и на устройство кладбищенских церквей: «…утварь и обстановка погребения на загородных кладбищах может служить доказательством небрежения к усопшим, и многие, особенно из богатых, никогда не согласятся отпевать своих родственников при такой обстановке»[117].

Император Александр II на смертном одре, 1881. Фотография С. Левицкого.

Российская государственная библиотека

Впрочем, не все были против загородных кладбищ. В 1877 году в журнале «Зодчий», издаваемом Обществом архитекторов, писали следующее: «…центральное кладбище в Вене устроено местным муниципалитетом с целью улучшения гигиенического благосостояния города. Погребения будут производиться под строгим надзором особых лиц. На старых кладбищах временно допущено погребение… после этого… похороны будут производиться исключительно на новом кладбище. <…> Нет сомнения, что эта хорошая мера, раньше или позже, будет принята повсюду, особенно в больших городах с густым населением, где вопрос о кладбищах должен занимать весьма видное место в ряду мер к улучшению санитарного состояния городских жителей»[118]. Вероятно, со временем Преображенское и Успенское кладбища, оторванные от городских служб, смогли бы нарастить собственную инфраструктуру и стать коммерчески успешными проектами, однако последующие исторические события не дали этому случиться.

Тем не менее на загородных кладбищах, в частности на Преображенском, отпечаталось множество исторических событий конца XIX века. Одним из таких событий стало убийство Александра II в 1881 году. Как связано убийство императора и пригородное кладбище? Дело в том, что там были погребены казненные организаторы убийства: А. И. Желябов, С. Л. Перовская, Н. И. Кибальчич, Т. М. Михайлов и Н. И. Рысаков. Похороны были тайными: «Пять наспех сколоченных ящиков, вымазанных черной краской, привезли в товарном вагоне под надзором полиции на станцию Обухово. <…> Без отпевания казненных опустили на дно приготовленной накануне ямы в самом дальнем углу кладбища, рядом с могилами самоубийц»[119]. Косвенно убийство императора повлияло и на другие кладбища города. Сохранились воспоминания, что после 1 марта был ограничен проезд через заставы: всех проезжавших нужно было допрашивать, а так как «…кладбища находятся за заставой, то некоторые покойники и сопровождающие их родственники не были пропущены через заставы»[120]. Это ограничение вызывало всеобщее недовольство — кроме похорон, оно мешало торговле — и в конце марта было отменено.

Празднование 200-летия Санкт-Петербурга, 1903. Фотография ателье Буллы, 16 мая 1903 года, Санкт-Петербург.

ЦГАКФФД СПб. Фотодокументы. Оп.1Е-5. Ед. хр.4417

В 1900 году на заседании городской думы один из ее гласных, А. Н. Оппенгейм, указал на возможность появления в Петербурге альтернативы привычному погребению — «трупосожигания», то есть кремации. Объяснил он это тем, что при колоссальном росте Петербурга, активном заселении близлежащих пригородных местностей и огромных затратах, которые потребуются на приобретение земли под захоронения, иначе будет невозможно урегулировать вопрос переполнения городских кладбищ. Дума, ознакомившись с заявлением, запросила заключение городской управы и санитарной комиссии по этому вопросу. Вскоре заключение комиссии было представлено: в нем говорилось о полезности уничтожения трупов путем сжигания с санитарной точки зрения, а существование «крематориума» вместе с благоустроенными кладбищами было признано желательным. При этом в заключении отмечалось, что после постройки крематория его использование не должно было носить обязательного характера, а предоставляться только желающим. Однако в тот момент идея «трупосжигания» развития так и не получила.

Три года спустя Петербург отмечал свое двухсотлетие. Центр города был любопытно украшен: например, напротив Гостиного Двора «…устроен дикий уголок первобытной Невы: скалы, ели, и среди них с топором в руке стоит Петр, как бы озирая простор перед собой…»[121], была отражена и морская тематика, встречалось множество российских триколоров, различных изображений Петра I и Николая II. Однако многие отмечали тревожность, разлившуюся в городе, ждали волнений и провокаций, а в праздничном