Фаина Раневская - Меньше пафоса, господа! Страница 7

Раневская хитро прищурилась:

– Я давно ждала момента, когда органы оценят меня по достоинству! И я всегда готова разоблачать происки ненавистного мне империализма. Но есть одно маленькое но. Во-первых, я живу в коммунальной квартире, а во-вторых, я громко разговариваю во сне. Представьте, вы даете мне секретное задание, и вдруг во сне я начинаю называть фамилии, имена и клички объектов, явки, пароли, время встреч и прочее… А за стеной соседи, которые следят за мной на протяжении многих лет. Я, вместо того чтобы оказать помощь, могу предать органы госбезопасности.

Коршунов доложил о встрече с Раневской:

– Она согласна работать на нас, но громко разговаривает во сне. Да и как-то несолидно получается. Негоже все-таки народной артистке жить в коммунальной квартире…

Через месяц Раневская праздновала новоселье в высотке на Котельнической набережной.

Когда Коршунов захотел продолжить вербовку, всякий раз оказывалось, что Раневская занята.

Спустя некоторое время в приемную КГБ пришел испитой мужичок с коллективным заявлением жильцов высотки на Котельнической набережной, в котором говорилось о том, что их новая соседка по ночам громко разговаривает сама с собой о происках империалистических разведок и о том, что ее скоро примут в органы госбезопасности внештатным сотрудником.

Позже Коршунов выяснил, что это заявление стоило актрисе две бутылки водки сантехнику из ЖЭКа. Но было поздно, квартира осталась за Раневской.

Раневская говорила:

– Вы должны меня понять. Я отказала гэбэ лишь по одной причине: дать много органам госбезопасности я не могу, а мало мне не позволяет совесть.

Великая русская актриса Александра Яблочкина пребывала в девицах до старости.

Как-то она спросила у Раневской, как, собственно, занимаются любовью. После подробного рассказа Раневской Яблочкина воскликнула:

– Боже! И это все без наркоза!!!

Одна актриса уезжает с мужем в загранкомандировку в Африку. Перед отъездом она разговаривает с Раневской:

– Фаина Георгиевна, я решила там заняться режиссурой. Хочу поставить пьесу «Миллион за улыбку» Софронова, которая идет у нас в театре.

– Да зачем вам эта гадость? Поставьте лучше «Отелло». Их там много.

У Раневской кончилось чистое постельное белье. К ней пришла знакомая и увидела странную картину: Фаина Георгиевна лежит на кровати, накрывшись вместо пододеяльника крахмальной скатертью. Заметив изумление подруги, Раневская рассмеялась:

– Это называется «Вставайте! Пора накрывать на стол».

Раневская решила продать свою шубу. Когда она открыла перед пришедшей покупательницей дверь шкафа, где висел «товар», оттуда вылетела здоровенная моль. Раневская проводила ее взглядом:

– Ну что, сволочь, нажралась?

В переполненном автобусе, развозившем артистов после спектакля, раздался неприличный звук. Раневская наклонилась к уху соседа и шепотом, но так, чтобы все слышали, выдала:

– Чувствуете, голубчик? У кого-то открылось второе дыхание!

Как-то в доме отдыха, где отдыхала Раневская, объявили конкурс на самый короткий рассказ. Тема – любовь, но есть четыре условия:

1) в рассказе должна быть упомянута королева;

2) упомянут Бог;

3) чтобы было немного секса;

4) присутствовала тайна.

Первую премию получил рассказ в одну фразу: «О боже! – воскликнула королева. – Я, кажется, беременна, и неизвестно от кого!»

Раневская постоянно опаздывала на репетиции. Завадскому это надоело, и он попросил актеров, что, когда Раневская еще раз опоздает, чтобы они ее не замечали.

Входит опоздавшая Раневская:

– Здравствуйте! Все молчат.

– Здравствуйте!

Никто не обращает на нее внимания.

– Здравствуйте!.. Тишина.

– Ах, никого нет? Тогда я пойду поссу.

Фаина Георгиевна вернулась домой бледная как смерть и рассказала, что ехала от театра на такси.

– Я сразу поняла, что он лихач. Как он лавировал между машинами, увиливал от грузовиков, проскакивал прямо перед носом у прохожих! Но по-настоящему я испугалась уже потом. Когда мы приехали, он достал лупу, чтобы посмотреть на счетчик!

Юноша с девушкой сидят на лавочке. Юноша очень стеснительный. Девушке хочется, чтобы он ее поцеловал, и она говорит:

– Ой, у меня щечка болит. Юноша целует ее в щечку:

– Ну как, теперь болит?

– Нет, не болит.

Через некоторое время:

– Ой, у меня шейка болит. Он ее чмок в шейку:

– Ну как, болит?

– Нет, не болит.

Рядом сидит Раневская и спрашивает:

– Молодой человек, вы от геморроя не лечите?!

Однажды Раневская поскользнулась на улице и упала. Навстречу ей шел какой-то незнакомый мужчина.

– Поднимите меня! – попросила Раневская. – Народные артистки на дороге не валяются…

– Очень сожалею, Фаина Георгиевна, что вы не были на премьере моей новой пьесы, – похвастался Виктор Розов. – Люди у касс устроили форменное побоище!

– И как? Удалось им получить деньги обратно?

Киногруппа, в составе которой находилась Фаина Раневская, с утра выехала за город на натурные съемки. Предстояла большая работа, нужно было много успеть за день. У Раневской же, как назло, случилось расстройство желудка. По приезде на площадку она сразу направилась к выстроенному на краю поля дощатому сооружению. Аппаратура давно установлена, группа готова к съемкам, а артистки нет и нет. Режиссер нервничает, глядит на часы, оператор сучит ногами. Актриса не появляется. Орут, думая, что с ней что-то случилось. Она отзывается, кричит, что с ней все в порядке. Наконец после долгого ожидания дверь открывается и Раневская, подходя к группе, говорит:

– Братцы вы мои! Знали бы вы, сколько в человеке дерьма!

На улице в Одессе к Раневской обратилась прохожая:

– Простите, мне кажется, я вас где-то видела… Вы в кино не снимались?

– Нет, – отрезала Раневская, которой надоели уже эти бесконечные приставания. – Я всего лишь зубной врач.

– Простите, – оживилась ее случайная собеседница. – Вы зубной врач? А как ваше имя?

– Черт подери! – разозлилась Раневская, теперь уже обидевшись на то, что ее не узнали. – Да мое имя знает вся страна!

Артист Театра им. Моссовета Николай Афонин жил рядом с Раневской. У него был горбатый «запорожец», и иногда Афонин подвозил Фаину Георгиевну из театра домой. Как-то в его «запорожец» втиснулись сзади три человека, а впереди, рядом с Афониным, села Раневская. Подъезжая к своему дому, она спросила:

– Колечка, сколько стоит ваш автомобиль?

Афонин сказал:

– Две тысячи двести рублей, Фаина Георгиевна.

– Какое свинство со стороны правительства, – мрачно заключила Раневская, выбираясь из горбатого аппарата.

Однажды Раневская отправилась в магазин за папиросами, но попала туда в тот момент, когда магазин закрывался на обед. Уборщица, увидев стоящую у дверей Раневскую, бросила метелку и швабру и побежала отпирать дверь.

– А я вас конечно же узнала! – обрадованно говорила уборщица, впуская Раневскую. – Как же можно не впустить вас в магазин, мы ведь вас все очень любим. Поглядишь этак на вас, на ваши роли, и собственные неприятности забываются. Конечно, для богатых людей можно найти и более шикарных артисток, а вот для бедного класса вы как раз то, что надо!

Такая оценка ее творчества очень понравилась Раневской, и она часто вспоминала эту уборщицу и ее бесхитростные комплименты.

Раневская обедала в ресторане и осталась недовольна и кухней, и обслуживанием.

– Позовите директора, – сказала она, расплатившись.

А когда тот пришел, предложила ему обняться.

– Что такое? – смутился тот.

– Обнимите меня, – повторила Фаина Георгиевна.

– Но зачем?

– На прощание. Больше вы меня здесь не увидите.

Как-то раз Раневскую остановил в Доме актера один поэт, занимающий руководящий пост в Союзе писателей.

– Здравствуйте, Фаина Георгиевна!

Как ваши дела?

– Очень хорошо, что вы спросили. Хоть кому-то интересно, как я живу! Давайте отойдем в сторонку, и я вам с удовольствием обо всем расскажу.

– Нет-нет, извините, но я очень спешу. Мне, знаете ли, надо еще на заседание…