Виктор Устинов - Украденная победа 14-го года. Где предали русскую армию? Страница 10

В этот момент правительства Англии и Франции сумели убедить короля Италии Виктора Эммануила III в том, что позиция нейтралитета в данное время для Италии – лучшее средство сохранить свое лицо и оставить открытой дорогу для новых возможных политических решений. Пока итальянское правительство размышляло над этим предложением, французский флот, усиленный английской эскадрой, занял все важнейшие морские коммуникации в Средиземном море, дав понять Риму, что в случае выступления на стороне Тройственного союза Италию ждет морская блокада. 31 июля римское правительство сообщило германскому послу, что «война, начатая Австро-Венгрией… носит агрессивный характер, который не соответствует оборонительному характеру Тройственного союза, Италия не может участвовать в этой войне»[63]. Утром 1 августа этот ответ был сообщен французскому послу в Риме Барреру и немедленно был передан в Париж. Это позволило французскому правительству незамедлительно начать переброску во Францию 30 тыс. тысяч солдат из Северной Африки.

Колебалась Турция, не зная, к какому блоку ей пристать. Только после того, как в Берлине осознали глубину утраты Италии как союзника, германская дипломатия стала с лихорадочной быстротой добиваться ее присоединения к австро-германскому блоку, и 2 августа с ней был заключен тайный германо-турецкий договор, «обязывающий Турцию выступить на стороне Германии против России»[64]. Этот германо-турецкий договор так и остался строго секретным. Официально Турция объявила себя нейтральной. Под предлогом охраны нейтралитета началась всеобщая мобилизация[65].

Не сразу решилась на открытое присоединение к Тройственному союзу Болгария; у нее еще были свежи уроки второй Балканской войны, после которой София утратила не только все земли, завоеванные в первой Балканской войне, но и часть своих собственных территорий. Правда, в правящих кругах Болгарии не переставали строить планы «Великой Болгарии», усиленно поддерживаемые германским кайзером Вильгельмом II, а родственные связи болгарского царя Фердинанда с династией Гогенцоллернов обеспечили германскому капиталу преобладающее влияние в болгарской экономике.

4 августа германские войска начали свое вторжение в Бельгию и Британия передала Германии ультиматум с требованием уважать бельгийский нейтралитет, а по истечении времени для ответа Англия оказалась в войне с немцами. В день объявления Англией войны Германии Грей торжественно заявил русскому послу в Лондоне: «В Англии мы верим в святость трактатов: если мы позволим нарушать хоть один, там, где может действовать наше оружие, все здание рухнет. Сегодня речь идет о Бельгии или Нидерландах, а за ними последуют другие – это возвращение к варварству»[66].

Вступление Великобритании в войну коренным образом изменило характер войны; из локальной она сразу стала мировой, потому что вместе с Англией войну Германии объявили ее доминионы – Австралия, Канада, Новая Зеландия и Южно-Африканский Союз. В 1914 году на стороне Антанты вступят в войну Япония и Египет, а на стороне Германии – Турция. Всего же в первую мировую войну будет втянуто 33 государства со всех континентов.

Глава II

Положение в России с армией и подготовкой страны к войне. – Великие князья и их отношение к долгу. – Вредительская деятельность военного министра В. А. Сухомлинова. – Отставка В. Н. Коковцова и появление И. Горемыкина во главе правительства. – «Июльский кризис» и поджигательская роль царского двора в развязывании мировой войны.

Выстрелы в Сараево, оборвавшие жизни наследника престола австро-венгерской империи и его супруги, не вызвали в России широкого отклика; в ней самой было столько политических убийств, что в народе разучились верить в способность власти их предотвращать. К тому же отношения России с Австрией после аннексирования ею Боснии и Герцеговины оставались холодными, и их никто не пытался улучшить.

Опытные политики в России сразу после убийства эрцгерцога в Сараево не могли не заметить тревожного симптома в русской печати, которая с нарастающей быстротой стала менять вектор с осуждения сербских террористических групп, выполнявших чужую волю и повинных в убийстве Франца Фердинанда, на осуждение немцев вообще без всякого на то повода. Враждебный тон к немцам задали царские чиновники, который был тут же подхвачен столичной и губернской прессой. Чувствовалось, что общественное мнение настраивается с умыслом против немцев теми органами печати, которые поддерживались самой властью и частными лицами, тесно связанными с прусскими правящими кругами. Известно, что еще Бисмарк, придававший огромное значение общественному мнению, старался придать ему прусское направление путем подкупа существующих влиятельных газет как в своей стране, так и в тех странах, на кого было направлено политическое воздействие берлинских властей. Бисмарк даже создал для этого особый многомиллионный капитал, который он «назвал презрительно рептилиенфонд, то есть, кастою пресмыкающихся»[67]. Из этого рептилиенфонда получали щедрые подачки не только влиятельные немецкие газеты, но и иностранные, которые обязаны были за это создавать общественное мнение в своей стране, какое было выгодно для немцев и нужно немецкому правительству.

Словно выполняя волю покойного канцлера, все ведущие газеты царской России стали настраивать русский народ против немцев, а сам Николай II проявлял удивительную работоспособность; в дни июльского кризиса он ежедневно бывал в военных гарнизонах и частях и призывал армию быть готовой к войне, раздавал офицерам и солдатам награды и погоны с досрочным присвоением им воинских званий. Всегда спокойный и сдержанный, даже меланхоличный, Николай II все время находился в каком-то искусственном напряжении и возбуждении, проявляя неестественную для него воинственность и агрессивность, как будто он спешил начать трагический спектакль под названием «Война», сценарий которого для него был написан в Берлине, а исполнителями и актерами должны были стать сам император и его близкое окружение. Дело дошло до того, что из Лондона просили царя и его правительство, чтобы военные приготовления России носили «как можно менее открытый и вызывающий характер»[68].

Во всех поездках по военным гарнизонам царя сопровождали министр двора граф Фредерикс, военный министр Сухомлинов и приставленный к Николаю II «в качестве офицера его Свиты генерал-лейтенант фон Хелиус, одновременно состоящий в Свите императора Германского, короля Прусского»[69] и дерзко бросающий вызов австрийцам.

Участились совещания с министрами и высшими сановниками двора, названные экстренными, на которых царь ужесточал свою позицию в отношении Австро-Венгрии. Все делалось в какой-то спешке и оторопи, словно боялись опоздать ввязаться в войну, о подготовке к которой в обществе шли самые разные толки. В это же время в столице империи разрастались забастовки и стачки рабочих, в которых приняло участие более 100 тысяч человек, парализовав работу крупнейших заводов и фабрик Петербурга и Москвы. 26 июля, как средство борьбы с волнениями рабочих коллективов, состоялся Высочайший указ с объявлением градоначальств Санкт-Петербургского и Московского, а также губерний Санкт-Петербургской и Московской взамен усиленной в положение чрезвычайной охраны[70]. С вводом такого положения запрещались всякие сходки и собрания, не разрешалось вести разговоры о действиях властей и призывать к стачкам и забастовкам, накладывалась цензура на всякие сообщения в печати о положении в армии и на флоте; всякая свободная мысль подавлялась угрозой тюрьмы до трех месяцев или штрафом в 3000 рублей.

Еще не было ультиматума Сербии, а в царском окружении и лично императором давались такие оценки событий на Балканах, как будто вопрос войны с Австро-Венгрией и Германией в России был делом уже давно решенным. Выступая в роли поджигателя войны, Россия подталкивала прусские правящие круги к ужесточению позиции в отношении Сербии и толкала страны, входящие в блок Центральных держав, к столкновению с государствами Антанты.

В России было очень мало людей, поддерживающих царскую власть в разжигании антиавстрийской кампании; этим умышленно и сознательно занимался царский двор, националистическая и либеральная буржуазия и дворянско-помещичья верхушка, старавшаяся отличиться в прислужничестве высшим сановникам царя. Народные массы, представлявшие основу русской силы, не помышляли ни о какой войне; на их памяти была еще жива трагедия поражения армии и флота в русско-японской войне, в которой мужество и геройство солдат и матросов погубила не сила врага, а измена генеральской верхушки, променявшей свою честь и достоинство на бесславие и позор. Царская власть с тех пор ничем не изменилась, а во главе армии стояли те же генералы, что и на русско-японской войне, и они ничего не сделали для повышения ее мощи и готовности к войне.