Вера Шапошникова - Ярославичи Страница 10

Разговор для меня стал примером, характеризующим участие нынешних переславцев в жизни города. И хотя собеседник Валентины Ивановны находился на другом конце провода, в совхозе «Успенская ферма», я догадалась, что говорили они о том же, чему была свидетелем в совхозе «Рассвет», — об установлении монументально-декоративной стелы погибшим воинам. Это стало вообще характерно для нашего времени — запечатлевать в памятниках исторические события и народные подвиги.

Вавицина объясняла, как должен поступить ее собеседник.

— Вы поезжайте... — она назвала фамилию. — Советую, не тяните, раз люди требуют — это важно... Да, да, святое дело. Мы всячески вас поддержим...

В разговоре Валентина Ивановна заметно «окала», отчетливо произносила букву «о», что выдавало ее местное происхождение

Имя Вавициной мне назвал секретарь горкома партии Сергей Андреевич Михиенков, человек молодой и энергичный. Сославшись на то, что он совсем недавно приехал сюда из Ярославля, где был заместителем начальника производственного Управления сельского хозяйства облисполкома, сказал, что лучше Валентины Ивановны, секретаря по вопросам идеологии, местной жительницы, веськовской, никто не знает и района, и города.

Эпизод, свидетелем которого я нечаянно стала, — малая частица повседневной работы секретаря, он скорее характеризовал самою Вавицину.

Очень уж хорошо она говорила по телефону, так заинтересованно, с большим душевным участием к своему собеседнику, к тем, кого он представлял. Я даже рада была, что вот так могла сидеть и слушать ее, смотреть на крепкое, с загорелой, здоровой кожей лицо, обрамленное пышной шапкой волос, на которое падали отсветы красной шелковой кофточки. Оно так напоминало те «обнаруженные» ярославские портреты, которые выставлялись в Москве, в других городах и наделали столько шума в просвещенном обществе, лишний раз свидетельствуя, насколько небрежны мы к своему духовному наследию.

Странно все-таки получается: народ творил, создавал я шедевры мирового значения. И вдруг об этом вроде как бы забыли, увлекшись чужими талантами. Проходит немало времени, и мы как бы спохватываемся: «А ведь и у нас кое-что есть! И, представьте, прекрасное». А за это время столько его погибло, невосполнимого, дивного!

— Мне говорили, что вы из Веськова, — сказала я, когда Вавицина положила трубку.

— Да, петровская. — Она засмеялась, став еще привлекательней, проще. — Побывали в музее? И что же, понравилось?

— Не то слово. Так, значит, вы тамошняя, коренная?— повторила я.

— Все предки мои из этого села. Может, кто-то из них и с Петром работал, флот строил. Там до сих пор легенды живы о тех временах. Не вычеркнешь из истории. — Она отодвинула телефонный аппарат, будто боясь, что он опять зазвонит. — Вот вы застали сейчас разговор. А знаете он о чем?

— Да, поняла. Какая же сложность? Сейчас почти повсеместно устанавливают памятники.

Сказала о митинге в совхозе «Рассвет», о подарке сапера Макарова.

— Тут сложность в другом — в перезахоронении, определении места, в Вечном огне. Его и в Переславле нет. Говорят нам, что город не воевал. У нас вся страна воевала. Здесь дома нет, не отдавшего Родине жизнь. И не одну и не две. Люди помнят, чтут и выдающихся земляков. Знакомо вам имя Кошкина, главного конструктора танка?

— Ну как же! Не знала, что он ваш земляк.

— Наш, самый наш. Деревня его Брынчаги. Создатель знаменитого танка Т-34. Возникла мысль увековечить память нашего земляка этим танком. Все оказалось не так-то просто. Война закончилась почти сорок лет назад, где теперь разыщешь боевую машину конструкции Кошкина? Обком обратился к военным с письмом. Они поддержали, танк-ветеран вскоре прибыл к нам в Переславль. И сразу слух разнесся: танк прибыл! Люди приходят, расспрашивают о Кошкине, интересуются: когда состоится открытие, где его будут ставить? А Переславль-Залесский не воевал. Из области говорят: у въезда в город ставить нельзя. Место определили одно — у музея. Пока суд да дело, в области, в Управлении культуры, решают вопросы, у нас о Кошкине идет разговор. Люди образно говорят — в танке сгорел. Сам испытывал эту свою машину. Во время пробега — знаете русский характер — во имя дела себя не щадил. Простудился, вылечить не смогли. Он похоронен в Харькове за год до войны. А танк его был одной из лучших машин на войне. Как вы считаете, Переславль воевал?

Я разделяла точку зрения переславцев.

— Мы огорчились, конечно, — и это огорчение отразилось на лице Вавициной, — танк у музея становится экспонатом, а он — боевая машина, воин. Доказывали, спорили, и все же решение оставлено в силе. Ну а коль так, мы стали готовиться. Сделали проект, с помощью населения стали благоустраивать территорию. Отдерновали холмик. Смотрится хорошо. Хотели к Дню Победы закончить работы, гранитчики подвели, вовремя не поставили для облицовки камень, не смогли поэтому сделать барельеф. А тут нам срок для открытия назначили — декабрь восемьдесят третьего года — восьмидесятипятилетние Кошкина. Все вроде бы идет по порядку, все сроки определены, а люди волнуются: зачем тянуть, раз танк в Переславле? Незадолго до Девятого мая снова начали к нам приходить. Спрашивают, будет ли митинг? Ходят к музею, подолгу стоят у танка. Вспоминают войну, говорят о Кошкине. И снова к нам: «Почему не открывают?»

— И что вы решили?

— Решили провести митинг. Не омрачать же торжества! Если бы видели, сколько народу на площадь пришло, все заполнили. Танк весь цветами засыпали, благо весна была ранняя, все цвело. И после митинга долго не расходились. Такое возвышенное у всех настроение. А отложи все на несколько месяцев, пожалуй, и перегорело бы у людей, — в раздумье сказала Вавицина и как бы сама себе ответила: — Великий день Девятое мая. День Победы. День памяти павших. Люди чтят его как святыню...

— А как же с днем рождения Кошкина?

— Отпраздновали и его. Приехали гости — военные, представители области. Все было не менее торжественно...

Когда началась война, Вавициной было четыре года. В памяти сохранилась суровая, скудная жизнь, горе и плач овдовевших соседок и в то же время несокрушимая пера в победу. И разговоры только о письмах солдат, о сводках, которые передавались по радио.

Еще в школе решила, что будет учительницей. Так и вышло. Окончила педагогический техникум, потом институт, стала работать в Некрасовской школе, хотя и на Ярославщине, но не дома. Прошло три года, и она вернулась сюда, в родной Переславль, отвергнув другие возможности, предложения.

С должности школьного воспитателя ее избрали секретарем сельского, потом городского комитета комсомола. Кончился комсомольский возраст, накопила опыт работы с людьми, стала инструктором горкома партии, а теперь вот секретарем — таков путь Валентины Ивановны Вавициной, историка-филолога, преданного сердечно родному гнезду, где жили все ее предки, где нынче работает муж, растут две дочки. Тут все заботы ее, старания прославить и укрепить духовно людей, свой город, который вместе со всей страной прошел большой и сложный путь коренных перемен.

Простившись с Вавициной, продолжила свое путешествие по Плещеевской улице. Она тянулась зеленым коридором за площадью с ее обширными грядами цветов — два ряда домов, смотрящих на высокую асфальтовую дорогу. В их строй вписалась старинная Покровская церковь — памятник архитектуры. Почти сразу же за ней целый квартал занимало приземистое, с огромными окнами здание фабрики машинной вышивки «Новый мир». Уникальной, возникшей до революции...

Около полутораста лет назад купцом Василием Гладковым была в Переславле-Залесском основана платочно-холстинная фабрика. Крестьянки окрестных селений работали по домам, был у каждой свой ткацкий стан. И все сами, как тогда говорили: «и ткали, и пряли — весь дом одевали» в холсты, посконь, сермягу. Ярославны славились обиходливостью, опрятностью. В рукоделье были искусны. И золотом ткать могли дорогую парчу, плели тончайшие кружева, а уж что касается вышивки... Да... Расчетливо-умный купец, ставя фабрику, это учитывал, знал и скудость здешних земель, и многодетность, нужду, и то, что народный опыт принесет ему прибыль.

На этой основе и возникли первые кустарные мастерские, ставшие нынче этой уникальной фабрикой.

Вдоль фасада — газон, голубые ели, цветник. На Доске почета те, кто стоит у станков, — их мерный, настойчивый стук доносится из помещения. С улицы видно, как рождается на них кружевная ткань.

Ну как сюда не зайти, не взглянуть на работу тех, кого приглашают на фабрику в объявлении, висящем у проходной: ткачихи, мотальщицы, сновальщицы, просто вышивальщицы и те, кто восстанавливает рисунок.

Есть еще одна профессия, в объявлении она не названа.

У доски, похожей на кульман, стоит невысокий, плотный человек в темном халате и переносит на бумагу рисунок, увеличивая его. По его напряженной спине видно, как он сосредоточен и углублен в свое дело. Он даже не слышал, как мы с Марией Алексеевной Устюковой, начальником техотдела, выйдя из соседней комнаты, остановились немного в сторонке, так, чтобы видны были его кульман и небольшой экранчик рядом, на ткани которого медленно, по мере того, как мастер наносит на бумагу штрихи, рождается образец того, что позже сойдет с вышивальной машины гипюром, шитьем или отделочной тканью.