Вячеслав Кеворков - Тайный канал Страница 10

За дверью вдруг послышалась возня. Минуту спустя виновато вошла секретарша и осторожно поинтересовалась, понадобятся ли сегодня еще ее услуги?..

— Ох, извините ради Бога! — спохватился Бар. — Элизабет, конечно же, вы свободны и на сегодня и на все праздники, это мы тут заговорились… Желаю вам счастливого Рождества.

— Того же и вам, господин Бар, и вашему гостю из Москвы. До свиданья!

Дверь за нею закрылась бесшумно и благодарно.

— Люди стремятся как можно скорее начать праздники и как можно позднее их закончить, — с оттенком неодобрения заметил Бар ей вслед.

«Можно подумать, сам он только и делал, что поступал наоборот!» — усмехнулся про себя Валерий.

Статс-секретарь некоторое время помолчал, словно собирал вновь мысли, рассеянные появлением секретарши. Ясно было, что голова его занята интенсивным перевариванием того, что вылил на него гость.

— Что ж, я не вижу причин сказать «нет» в ответ на ваши предложения. Но я не могу сказать и окончательного «да», пока не доложу канцлеру и не получу его согласия. А для этого необходимо уточнить ряд деталей…

И они просидели в кабинете еще немало времени, проясняя эти самые детали.

Наконец, Бар демонстративно посмотрел на часы.

— Когда вы улетаете?

— Послезавтра.

— Есть у вас сегодня планы на вечер?

— Да, я приглашен на обед.

— Может быть, нам следует вот как поступить: могу я просить вас прийти сюда же завтра к одиннадцати утра? А я постараюсь за это время встретиться с канцлером и все прояснить.

— Да, конечно.

Уже у самой двери, прежде, чем подать на прощанье руку, Бар вдруг спросил:

— Господин Леднев, а вы действительно уверены, что направившие вас сюда люди достаточно влиятельны для того, чтобы брать на себя решение таких глобальных проблем?

— Совершенно уверен, ибо речь идет о Брежневе и его ближайшем единомышленнике.

— Так я вас и понял, — с облегчением выдохнул Бар. — Значит, завтра в одиннадцать…

Обед у Шмельцера, однако, был омрачен для Леднева сомнениями по поводу того, как ему поступить: в конце концов, именно Шмельцер организовал его встречу со статс-секретарем, а потому имел все основания и полное право спросить, как она проходила.

Передать же ему хоть в самом общем виде ее содержание означало нарушить ту самую конфиденциальность, о которой так много говорилось в кабинете статс-секретаря. Не коснуться этой темы вовсе было, попросту говоря, полным свинством по отношению к человеку, бескорыстно способствовавшему всей затее.

Выручил Валерия, как множество раз и до того и после, счастливый склад его характера: он обладал даром предоставлять событиям идти собственным путем, иными словами, пускать их на самотек. И все как-то всегда само собой складывалось. На сей раз ему и в голову не пришло менять привычки, и он снова не ошибся!

— Учтите, господин Леднев, — начал Шмельцер, — меня ведь нисколько не интересуют подробности вашего разговора.

Шмельцер был явно в приподнятом настроении.

— Главное, он был успешным. Так что усаживайтесь за стол, будем обедать, а пока не принесли еду, я расскажу, откуда я об этом знаю.

Тут есть небольшая предыстория.

Узнав от господина Лате о вашем приезде, я позвонил главе Ведомства печати канцлера Кони Алерсу, которого хорошо знаю, и сказал ему, что из Советского Союза приезжает влиятельный журналист, желающий встретиться с кем-нибудь из числа близких к Брандту людей. Алерс объяснил, что отныне все подобного рода вопросы поручены Эгону Бару, и пообещал организовать вашу с ним встречу. Позавчера он перезвонил и сообщил, что Бар отказывается встречаться с советским журналистом, поскольку ему нечего сказать, а также из-за крайней занятости в предпраздничные дни.

Тогда я попросил Алерса напомнить Бару, что об отказах, как о приглашениях, принято сообщать заранее, а не накануне, и что в этом случае под сомнение ставится мое имя. Тут-то Бар и дал согласие вас принять, предупредив, что располагает не более, чем пятнадцатью минутами. Вы, слава Богу, просидели у него…

Шмельцер глянул на часы.

— Одним словом, не будем считать чужого времени, главное, что вы пробыли много дольше запланированного, а это говорит об успехе свидания. Я, видите ли, с трудом переношу людей неточных, а сегодня впервые радовался, когда вы задержались. Мы старались не зря, а потому можем выпить за успех и счесть тему закрытой.

Леднева уговаривать не пришлось.

— Я позволю себе дать вам небольшое напутствие, господин Леднев. Нам с вами необычайно повезло, я имею в виду сегодняшнюю вашу встречу. Бар сейчас — ключевая фигура в окружении канцлера. Да и Брандту повезло, что около него такая светлая голова. Я плохо знаю Бара, но в последнее время часто наблюдал его по телевидению и был, надо сказать, приятно удивлен. Так точно подбирать аргументы и так убедительно и логично их выстраивать умеют у нас немногие политики. Иногда мне кажется, что стабильность мировосприятия немцев покоится на нескольких ежегодных событиях, которые не могут быть изменены, поставлены под сомнение или, не дай Бог, смещены во времени. Главные из них — Рождество и отпуск.

Статс-секретарь Ведомства канцлера Эгон Бар не был бы немцем, если бы на следующий день, в самый канун Рождества, принимая Леднева, уделил ему более часа. И вовсе не потому, что обсуждаемые ими события того не заслуживали. Скорее, наоборот: Бар передал Ледневу, что канцлер приветствует создание конфиденциального канала между ним и Брежневым и удовлетворен тем, что отныне сможет напрямую, без проволочек и бюрократии, быстро решать вопросы государственной важности, в которых заинтересованы обе стороны. Он вполне согласен с Генеральным секретарем в том, что для успеха дела одним из основных факторов является фактор времени, которого ни в коем случае нельзя терять. Главную ценность такого контакта Брандт видит в возможности откровенного, прямого обмена мнениями без ограничения тем.

Вместе с тем в одном вопросе он совершенно очевидно хотел подстраховаться. Брандт просил передать Брежневу совсем не новую и вполне очевидную мысль:

«Как бы далеко ни зашли наши отношения в стремлении к общей цели, при возникновении критической ситуации мы, немцы, несомненно, будем вместе с Соединенными Штатами».

Мысль эта первоначально вызвала у меня разочарование своей незамысловатостью. Я прекрасно знал, что ни Брежневу, ни Андропову и в голову не приходило, обсуждая идею об установлении прямого контакта с бундесканцлером, пытаться при этом как-то влиять на партнерские отношения ФРГ и США.

Не менее неприятно удивило меня и то, что Бар, которому Вилли Брандт поручил вести контакт с немецкой стороны, не потрудился переубедить его. Он-то не мог не понимать, что в Москве такая поза не вызовет ничего, кроме раздражения.

Однако мысли, как и пути сильных мира сего, неисповедимы.

Если не считать трехнедельного перерыва, можно сказать, что обед со Шмельцером перешел в ужин с Андроповым.

Он принимал нас с Ледневым на своей служебной квартире в тихом арбатском переулке неподалеку от австрийского посольства, совсем рядом с домом, где я родился.

Был морозный январский вечер. Свежевыпавший снег делал двор, куда выходили окна гостиной, похожим на иллюстрацию к зимней сказке. Меню было по-домашнему простым и здоровым. Для Андропова хозяйка готовила отдельно: вываренное мясо без соли и специй. Уже тогда, в начале семидесятых годов, врачи требовали от него соблюдения строгой диеты.

Мы сидели втроем за столом, и для нас с Валерием представилась уникальная возможность высказать свои смелые прогнозы и планы человеку, шансы которого занять самый высший пост в государстве были очевидно высоки.

Его же интересовали не столько события, сколько люди. Что представляет собой Бар? Серьезный ли это политик?

Пишет ли свои речи Брандт сам или их готовит аппарат? Существует ли взаимное доверие среди немецких политических деятелей высшего ранга?

Этот последний вопрос он задавал и позже. Сам он отнюдь не страдал доверчивостью, считал недоверчивость нормой, отклонение от которой для политического деятеля рассматривал как аномалию, сродни уродству.

Когда же рассказ подошел к своему апофеозу, то есть к высказыванию Брандта относительно своей безупречной верности Соединенным Штатам, Андропов преподнес сюрприз нам обоим. Вместо того, чтобы нахмуриться и объяснить все аррогантностью американцев, он просиял:

— Ну, что ж, могу считать канал задействованным, а прямота Брандта — очень хороший признак. Могу лишь ему поаплодировать.

Я в очередной раз убедился в том, что люди ценят в других то, на что сами не всегда способны.

Андропов одобрил также договоренность с Баром проводить встречи в Западном Берлине. Там наше присутствие не покажется столь необъяснимым назойливым журналистам и любопытствующим политикам, как в Бонне.