Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - Балинт Мадьяр Страница 13

сделках является сокрытие доходов, полученных от коррупции, путем привлечения (международных) отмывальщиков денег[75]. В отличие от протекции для корешей, где не происходит системного выкачивания государственных средств, системная коррупция требует наличия «коррупционных прачечных», то есть схем по отмыванию денег[76], встроенных в коррупционную сеть. Таким образом, эту функцию брокеров-коррупционеров можно рассматривать как особый случай отключения механизмов контроля, однако здесь предполагается участие в сети новых акторов, а именно тех, кто предлагает услуги по отмыванию денег.

Брокеры олигархов и полигархов, предоставляющие услуги при захвате государства снизу вверх и сверху вниз, соответственно, представляют интересы своих принципалов в их сферах неформального влияния. Они содействуют включению акторов, политиков или предпринимателей в коррупционную сеть, а также выполняют роль надзирателей за исполнением коррупционных неформальных «контрактов» и беспрепятственного потока услуг при отсутствии официальных проверок. Поскольку такие брокеры-представители могут влиять на механизмы контроля, по сути, они могут, хотя и в ограниченной мере, инициировать выборочное правоприменение, отключая механизмы контроля в отношении заслуживающих доверия коррумпированных участников сети и вновь активируя их, когда кто-то нарушает свое слово. «Если [коррупционный] платеж задерживается, организаторы коррупции могут накладывать различные виды санкций [на частных акторов]: органы власти могут отказаться принять счет-фактуру фирмы, заморозить ее банковские счета, а аудиторские организации могут начать непредусмотренную проверку»[77].

Посредничество в принудительных коррупционных сделках также отличается от такового в непринудительных, потому что в последнем случае обе стороны могут иметь собственных брокеров-представителей. Однако при принудительной коррупции или когда добровольные узы взаимовыгодной торговли заменяются принудительными патронально-клиентарными цепями, брокера имеет только доминантный актор, тогда как подчиняющиеся ему акторы, как правило, теряют возможность диктовать свои условия и вынуждены подчиняться приказам патрона через принуждение.

Если рассматривать стабильную систему присвоенного сверху вниз государства или криминального государства, например в каком-либо местном самоуправлении, то можно заметить, что ей свойственны три других типа брокеров. О двух из них речь уже шла в предыдущей главе сразу после того, как мы дали общее определение для брокера-коррупционера:

♦ Учрежденческий куратор – это брокер-коррупционер внутри системы государственного управления, услугами которого пользуется патрон (в рамках неформальной патрональной сети). Его основная функция – противодействие юридической ответственности, то есть обеспечение необходимых бюрократических условий для проведения незаконных сделок и их защита.

♦ Проектировщик коррупции – это брокер-коррупционер вне системы государственного управления, услугами которого пользуется патрон (в рамках неформальной патрональной сети). Проектировщиками коррупции могут быть как индивиды, например брокеры-коррупционеры, налаживающие работу (международных) коррупционных прачечных, так и фирмы, главная функция которых – способствовать процессу передачи государственных средств в частные руки.

Третий (и последний) тип брокера-коррупционера, который не был представлен ранее в качестве такового, это экономическое подставное лицо. Этот тип акторов может, несомненно, рассматриваться как особый тип брокера-представителя, который призван преодолевать структурный разрыв между формальным положением олигарха / полигарха и его фактическим состоянием[78]. Кроме того, как отмечает Янчич, экономическое подставное лицо также выполняет функцию противодействия экономической ответственности, то есть он «может выступать в роли козла отпущения, что снижает риски для олигарха. Когда что-то идет не так, [подставное лицо] несет ответственность за налоговые, зарплатные или ипотечные долги подставной компании, тогда как ее реальный владелец остается в тени. Существует множество примеров схем, когда компания [подставного лица] ‹…› терпела банкротство и не могла оплатить услуги других предпринимателей и поставщиков. В таких случаях пострадавшие фирмы никогда не получают свои деньги, поскольку у подставной компании нет никаких активов, ведь они опустошаются до объявления о ее банкротстве»[79].

5.3.3.3. От коррупционного риска до нормализации коррупции в госзакупках: пример Венгрии

В то время как абстрактная дискуссия о типах коррупции, которую мы вели до сих пор, помогла заложить аналитические основания для изучения коррупции как явления, теперь полезно будет поближе взглянуть на конкретные примеры, помогающие проиллюстрировать описанные выше различия между разными типами коррупции. Первым делом мы приводим более общее описание процедуры госзакупок и объясняем, как определенная переменная – уровень завышения цены – зависит от типа коррупции. Затем мы обращаем более пристальное внимание на то, как изменялся процесс проведения тендеров на госзакупки в Венгрии с 2009 по 2015 год. На основании анализа имеющихся данных мы приходим к выводу, что в Венгрии сформировалось криминальное государство.

Мы выбираем Венгрию в качестве примера по трем основным причинам. Во-первых, Венгрия является посткоммунистическим государством, которое в указанный выше период превратилось из патрональной демократии в патрональную автократию, и одним из главных признаков этого превращения было появление системной коррупции в виде криминального государства. Во-вторых, в то время как многие постсоветские патрональные автократии часто опираются на природные ресурсы как источник подлежащей распределению ренты [♦ 7.4.6.1], Венгрия не богата природными ресурсами. Поэтому патрональные акторы вынуждены опираться на такие ресурсы, как деньги Евросоюза и государственные инвестиции, обычно извлекаемые через систему госзакупок [♦ 7.4.6.2]. В-третьих, и что, пожалуй, важнее всего, в Венгрии есть то, чего нет во многих других патрональных автократиях – доступ к большим массивам данных о госзакупках. Как правило, данных, прямо указывающих на коррупционную деятельность, не существует, поэтому исследователи этого феномена обычно основывают свои выводы либо на подробном изучении институциональных механизмов в определенном политическом режиме, либо на индексе восприятия коррупции, измеряемом через социологические опросы предпринимателей или рядовых граждан. Однако несмотря на то, что модель изучения коррупции, основанная на мозаичном наборе подробных описаний конкретных примеров и правовом анализе, безусловно, является полезной, метод, который смог бы точно подтвердить факт ведения коррупционной деятельности криминально-государственного типа на основании анализа большой выборки индивидуальных транзакций, несомненно, дал бы нам более точное представление об этом феномене. Попытки осуществить подобный анализ, как правило, наталкиваются на ряд ограничений, самым главным из которых является тот факт, что информация о решениях, принимаемых во время проведения госзакупок, обычно не собирается в базы данных, доступные для детального изучения. Однако исследование большого набора данных, которое провел Иштван Янош Тот из Будапештского центра исследования коррупции, предоставляет собой уникальную для посткоммунистического региона возможность увидеть своими глазами признаки наличия государственной коррупции, осуществляемой сверху вниз, на примере базы данных, включающей в себя информацию о более чем 120 тысячах тендеров на госзакупки, проведенных в 2009-2015 годах[80]. Информация, которую мы приводим ниже, основана на подсчетах Тота и его коллег.

В более общих терминах процесс госзакупок, то есть деятельность, направленная на достижение целей публичной политики через проведение открытых торгов, может быть разделен на три стадии[81]:

1. претендерная стадия, включающая в себя оценку потребностей (разработка управленческой модели и конкретного проекта внутри нее) и планирование торгов;

2. тендерная