Игумения Феофила (Лепешинская) - Плач третьей птицы: земное и небесное в современных монастырях Страница 14

История монашества полна рассказами, как опустевшие закрома внезапно оказываются доверху наполненными хлебом{128}, или сияющий ангел побуждает настоятеля соседней киновии немедля отправить съестные припасы оскудевшим братиям{129}, или неожиданно, на грани голодного бунта, раздается стук в ворота и вносят корзины со снедью{130}, или обнаруживают чудесную бутыль, в которой не убывает оливковое масло{131}… Или, менее романтично, когда нечем платить за электричество и грозят отключением, является некое лицо и приносит ровно сколько нужно. Ну а если вдруг… если Бог и Пречистая забудут нас на этом месте, то зачем и оставаться в здешней жизни{132}.

Господь вовсе освободил нас от попечения о земном, повелев искать одного Небесного Царствия. Время же и вид помощи избирает Он Сам; аще же замедлит, воспитывая терпение, значит, пождем, победствуем, постраждем; упование никогда не посрамляется.

Даже великие подвижники ужасных пустынь, избиравшие жестокое житие, не бывали оставлены; Кирилл Скифопольский упоминает о жителях Иерихона, которые, узнав о строгой и безотрадной жизни старцев аввы Герасима{133}, взяли за правило в субботний и воскресный дни навещать их и приносить утешение.

Сирийские монахи, самые суровые постники, случалось, возвращали добросердечным почитателям их дары, но бывали исключения: Феодорит Кирский сообщает о военачальнике Траяне, который построил новую келью и всячески благодетельствовал слепому пустынножителю{134}, и о благочестивом Астерии, который несколько раз в году предпринимал семидневное путешествие по пустыне с четырьмя возами смокв для отшельников; особо, на своих плечах, он нес два мешка смокв почитаемому им старцу Иулиану{135}.

Преподобный Савва Освященный (†532) жил сперва один, среди камней в Палестине; хлебом, сыром и финиками снабжали его водимые, конечно, Промыслом сарацины. Однажды они обыскали его пещеру – он сам спустил им веревку, по которой можно было подняться – и умилились нищетой и беззащитностью святого.

Потом, как известно, он основал Лавру, но, вынужденный покинуть ее по причине дерзостной ропотливости братий, удалился в страну Никопольскую и пребывал там под деревом, стручками которого питался. Владелец этого места, узнав о Савве, пришел и построил ему здесь же келлию, которая, при содействии Христа, спустя некоторое время также превратилась в киновию{136}.

Подобная история произошла пятью веками позже с Симеоном Новым Богословом, преследуемым синкеллом; автор его жития Никита Стифат приводит и имя сановника, хозяина полуразрушенной часовни, близ которой обретался святой изгнанник, – Христофор Фагура{137}.

В Византии, стране наших грез, монашество находилось в положении блистательном и привилегированном; Роджер I, великий граф Калабрии и Сицилии, жаловал игуменов учрежденных им италийских монастырей аж титулом светских баронов. Представители местной знати, как правило, добровольно возлагали на себя обязанности ктиторов, а императоры охотно внимали монашеским увещаниям и прошениям. Преподобный Феодор Сикеот в одно из наставительных писем к прослывшему жадным Маврикию включает ходатайство о даровании своему монастырю кормления, т. е. определенной ежегодной субсидии зерном из государственных имений{138}.

Обители строили и содержали цари, патриархи, вельможи, чиновники, крестьяне и сами монахи; бедные изыскивали и объединяли средства. Богатые и знатные граждане приносили в дар рабов, волов, стада верблюдов и овец, табуны лошадей, недвижимость и тысячи десятин земли. В X веке процветание монастырей сочли угрожающим экономике государства: в киновию вступали крестьяне вместе с землей, юноши, подлежащие воинскому набору, и множество иного податного населения; бюджет скудел, лишаясь налогов, и в 964 году император Никифор Фока запретил основание новых обителей.

Но законы менялись вместе с императорами, и обители продолжали возникать. Уже в 1077 году патриций-анфипат Михаил Атталиат основал в Македонии монастырь с сиротским приютом; император Михаил VII Дука утвердил за ним многочисленные отписанные основателем имения и им же составленный устав, а также освободил обитель от всех государственных податей и повинностей.

Императоры Алексий Комнин и его сын Иоанн восстанавливали монастыри, разрушенные сарацинами, и строили новые, наделяя их плодородной землей и лугами; притом работали на полях отнюдь не монахи, а наемники, которых специально переселяли поближе. А обитель на безводном и каменистом острове Патмос просто снабжалась всем необходимым из казны. Преемник Иоанна Мануил подвергал отца и деда едким насмешкам за раздачу обильных имений, вынуждавших монахов к многоразличным хозяйственным хлопотам; поэтому, устраивая свою обитель, Мануил выбрал уединенное место и не закрепил никакого имущества, а только жалованье, сколько нужно для полного содержания монахов{139}.

Афон не был исключением из общего порядка; документальная его история начинается с 676 года, когда император Константин Погонат закрепил полуостров, только что опустошенный арабами, за монашествующими. Впоследствии охранные грамоты выдавались императорами Василием Македонянином (872) и Романом Старшим (934); от последнего поступало также вспомоществование – по монете на брата.

Преподобный Афанасий, основатель киновийной жизни на Афоне, с 963 года строил общежительную Лавру на средства императора Никифора Фоки, от которого получил и хрисовул, жалующий на содержание штата в 120 человек 244 золотые монеты ежегодно. Созидание Иверского монастыря (980–985) связано с именами грузинского куропалата Иоанна и полководца Торникия, вложившего в строительство богатую военную добычу; немало жертвовала императрица Феофано, мать будущего царя Василия Болгаробойцы. Некоторые монастыри, например Хиландар и Кутлумуш, получили названия по именам своих ктиторов.

После набега арабов в 1044 году обители были опустошены, монахи убиты или уведены в плен, а на полуострове стали покупать земли и селиться кто попало. Опять понадобилось вмешательство императора, Константина Мономаха: он удалил мирян с Афона, снабдил монахов хлебом и дал Святой Горе новый устав, под которым подписались игумены 180 обителей. Преемники Мономаха тоже щедро жертвовали на Афон как из государственной казны, так и из личных средств{140}.

Святитель Григорий Палама говорил в одной из омилий: мы изобилуем таким большим количеством продуктов питания и одеждой, имея склады и хранилища полные пшеницы и вина, булочные и пекарни, одним словом, всё необходимое – и всё это даруется нам без нашего труда{141}.

Естественно, именно в византийской форме ктиторских, или княжеских, родились первые Ирининский и Георгиевский монастыри в Киеве; эта форма преобладала на Руси в домонгольский период. Учредитель имел свои права: он выбирал имя для обители, т. е. святого, которому посвящался главный храм, и назначал настоятеля. Для себя он заводил в монастыре фамильную усыпальницу и имел гарантию прижизненного и посмертного молитвенного поминовения. Киево-Печерский монастырь, начало которому положено в пещерах, ктиторским не считался, хотя обильно получал помощь христолюбивых князей.

Преподобный Дионисий Глушицкий, пока жил один, может быть, и кормился ягодами черемухи, к которой прислонил свою келью, но с приходом новых братий послал одного из них к князю с просьбой прислать древоделей, рубить и расчищать лес, – и, конечно, получил всяческое вспоможение от боголюбивого владетеля, пришедшего в радость о возникновении нового монастыря{142}.

Преподобный Герасим Болдинский начал подвизаться в совершенном уединении, в глухом смоленском лесу, повесив при дороге кузовец для сбора милостыни; впоследствии же стал основателем четырех киновий. Более или менее крупные монастыри уже не могли быть в полном смысле нестяжательными: необходимо приходилось защищать монастырские огороды, луга и пашни от захвата мирянами, поэтому добывать грамоты на землевладение; князья отписывали деревни вместе с крестьянами, таким образом даруя обителям и работников.

Несомненно, Бог так и устраивает, чтобы одним предоставить возможность доброхотным даянием восполнить недостаток дел, а других через благодарность побудить к человеколюбию и снисхождению.

Преподобный Павел Обнорский спасался в дупле липы, но основанный им монастырь имел земельный участок в 30 квадратных верст с четырьмя деревнями, а полвека спустя владел уже 45 крестьянскими поселениями{143}.

Обитель преподобного Корнилия Комельского, пользовавшаяся при устройстве покровительством великого князя Василия Ивановича, по-видимому, получала помощь стабильно и регулярно, так что преподобный даже включил в устав положение о милостыне, которое запрещало, ради сохранения общежития, самим благотворителям распределять пожертвования между братиями и предостерегало монахов, сборщиков милостыни, от злоупотреблений, приравнивая любое присвоение общего братского достояния к святотатству{144}.