Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» № 9 за 2004 год (2768) Страница 14

Официально новый дом именовался Домом Советов ЦИК и СНК, в обиходе – Домом правительства. Но каких только прозвищ не давали ему затем москвичи: и «Расстрельный дом», и «этап ГУЛАГа», и «кремлевский крематорий», и «Допр» (это означало одновременно и «Дом Правительства», и «Дом предварительного заключения»)… После публикации в 1976 году знаменитой повести Юрия Трифонова его навсегда окрестили Домом на набережной.

На месте бывшего Винно-соляного двора, на Всехсвятской улице и Берсеневской набережной грандиозная стройка обосновалась в феврале 1928 года. Для возведения дома-махины по просьбе Иофана прислали технику с Волховстроя, механические подъемники, транспортеры песка и прочие машины, выписанные из-за рубежа. Ушел в историю целый квартал, протянувшийся от Москвы-реки до Водоотводного канала, старые приземистые постройки были сровнены с землей. Едва ли не самым трудным и ответственным этапом строительства было устройство фундаментов – советский Колосс должен был неколебимо стоять на слабых болотистых грунтах. Для этого возвели грандиозное свайное основание: на 3 с лишним тысячах мощных железобетонных сваях уложили бетонную подушку толщиной 1 метр – под фундамент.

Строительство не укладывалось в намеченные сроки, и в апреле 1930 года Комитет по постройке Дома предложил перейти на работу в 2—3 смены и перебросить на объект 200—300 рабочих с других строек. В сентябре Комитет настаивал на необходимости подключить к строительству Дома дополнительно до 850 квалифицированных мастеров, и прежде всего– направлять на строительство рабочих с Биржи труда. В связи с этим Комитет счел необходимым приурочить окончание постройки Дома «как по политическим, так и экономическим соображениям» к 1 ноября 1930 года. Закончить строительство к ноябрю 1930 года не удалось. И если одна часть Дома была полностью готова и принимала первых жильцов, то в другой – еще вовсю шли работы. Первая очередь была готова в феврале 1931 года, корпуса у Москвыреки сдавали в эксплуатацию позднее, клуб и универмаг были сданы только в феврале следующего года. Общая площадь здания составила 400 тысяч м2.

К 1 ноября 1932 года в Доме проживали уже 2 745 человек: 838 мужчин, 1 311 женщин и 596 детей. Строительство уникального здания обошлось в копеечку. Вместо запланированных 4 млн. рублей в ноябре 1930 года общая стоимость была определена в 24 млн. рублей, а к январю 1932 года понадобилось еще около 4 млн. рублей. Вместе со старым московским районом осталась в прошлом и улица Всехсвятская. Облик выросшей здесь громады никак не вязался с этим «допотопным» названием. В 1933 году она была переименована в улицу Серафимовича – в честь 70-летия советского писателя Александра Серафимовича Попова, работавшего под псевдонимом Серафимович.

Вначале у жильцов Дома все было, как у счастливых новоселов: выезжали из номеров надоевших гостиниц в роскошные квартиры площадью 100– 170 квадратных метров. Мебель предоставлялась (стиль – аскетический, разработки иофановских мастерских, но материал отменный – кожа, мореный дуб). Только кухни, видимо, как явный пережиток феодализма, были иногда малы. Они «нарезались» из остатков жилплощади – ну, не готовить же тут в самом деле! Дети поедят в детском саду, мать – в столовой, отец – на работе, да еще принесет чего-нибудь вкусного из кремлевского буфета. В общем, на кухне разве что чаю попить по русскому обычаю.

Дом с огромными квартирами жил как остров, как город солнца среди первобытной тьмы: вокруг стояли бараки, вились какие-то кривые переулки с разной шпаной, никогда не знавшей человеческой жизни.

Как тут не позавидовать обитателям Дома? Ничего подобного во всей России не было. Лифты, ванны, туалеты, горячая и холодная вода – круглый год. Ставишь вечером на кухне в мусоропровод ведро с мусором – ночью на грузовом лифте приедут, заберут и поставят чистое. Пока Дом строили, рабочие девчонок на лифтах катали: вот было удовольствие!

Где это видано, чтобы в стенах одного дома целая индустрия работала: Клуб имени Рыкова (нынешний Театр эстрады), магазин, столовая, детский сад, амбулатория, почта, телеграф, прачечная, телефоны и, конечно, кинотеатр «Ударник». После рабочего дня кто был помоложе бежали туда потанцевать. Перед каждым сеансом здесь играл джаз-оркестр и даже гавайская гитара, а напитки подавали – «Марсалин», «Какао-шуа», печенье «Пти-фур». В общем, Дом выстроили на совесть: даже оконные рамы были дубовыми, а двери – настоящими филенчатыми.

Вынести что-либо из Дома (например, книгу) можно было только с письменного разрешения хозяина квартиры (блокноты с бланками пропусков выдавала комендатура).

Может быть, сейчас такое общежитие покажется странным, но тогда, особенно снизу, со дна утлой жизни, черной от перебранок, толчеи и примусного чада, все это казалось чудом. Дом действительно был огромен, как город. И ребят в нем было полно: умных, хороших, спортивных. Они и постоять за себя могли при случае. За ними была сила, было будущее. Так им, по крайней мере, казалось.

В этом Доме вообще многое лишь казалось, хотя видимость эта была очень убедительной. Судороги раздираемой коллективизацией и индустриализацией страны тут не ощущались. И если и были враги, то вне стен Дома. Кто же тогда мог предположить, что врагами окажутся сами его обитатели, лучшие из лучших – революционная элита, первопроходцы коммунизма – работники наркоматов, высшее военное руководство, руководство НКВД, герои-летчики, полярники, поэты, писатели, журналисты. И несмотря на то что система уже запустила механизм тотальных репрессий, отсюда это было незаметно. Ведь и сами идеологи репрессий жили в этом Доме.

Первая кровь здесь пролилась еще во время строительства Дома. В 1930 году на стройке вспыхнул пожар. Вызвали начальника Треста пожарной охраны Москвы Н. Тужилкина и, после того, как пожар был потушен, арестовали и расстреляли. Но счастливые обитатели Дома, во дворе которого били фонтаны и «эмки» из Манежа ежедневно отвозили незаменимых работников то в наркоматы, то в Кремль, – этого не заметили. Никто тогда еще не знал, что незаменимых нет. Правда, были предзнаменования…

Одним из первых репрессированных в Доме правительства стал Михаил Николаевич Полоз, недавний министр финансов Украины. Случилось это в 1934 году. Чудом избежал расстрела Яков Бранденбургский, ответственный работник, юрист. Он побывал на коллективизации в Саратовской и Тамбовской губерниях и «все» понял. Однажды не пришел с работы домой. Искали два дня. Отыскался – на Канатчиковой даче. В общем, он просто решил спастись, в чем ему помогли врачи.

Жена маршала Тухачевского приходила в тир Дома в кожанке. Она отлично стреляла из револьвера. У нее были даже подражательницы. И ребята ее очень любили, стреляли вместе и получали значок «Юный Ворошиловский стрелок». Ну кто бы мог подумать, что Тухачевские окажутся врагами? Красный маршал Тухачевский, разработчик стратегии наступательной танковой войны, – враг? Вскоре колесо завертелось невзирая на чины и лица: Тухачевский, Блюхер, Косарев, сам «крестный отец» Дома А.И. Рыков.

Жуть нашла на Дом. Если ночью загорались окна, было ясно – забирают. Отец Юрия Трифонова, Валентин Андреевич, был соратником-оппонентом Сталина по Гражданской войне и тем не менее был схвачен 22 июня 1937 года и позже расстрелян. Это вообще была «ночь длинных ножей» – тогда похватали очень многих. Для жителей Дома именно 1937-й был невыносим: машины приезжали по два раза за ночь. Бабушка Трифонова, Татьяна Александровна Словатинская, во времена большевистского подполья посылала Сталину деньги, теплые вещи в Туруханскую ссылку. Возможно, был между ними и роман. Но Сталин своеобразно «отблагодарил» старую знакомую. Ее дочь, зять и сын были арестованы. Саму же Словатинскую оставил в живых. Она вместе с внуками отправилась в эвакуацию в Ташкент, не потеряв веры в умного-доброго-справедливого товарища Сталина.

Список репрессированных жильцов Дома насчитывает более 800 человек. Официально не реабилитированы и не внесены в этот список – палачи. И у них тоже были семьи… Исчезал глава семьи – исчезали и семьи. А дети бродили вокруг окруженного охраной дома и, если их никто не подбирал, сбивались, как бродячие собаки, в стаи. Таких сирот ждала жестокая участь – их отправляли в детский приемник, малышам меняли фамилии и имена.

Жители Дома, сопротивляясь вопиющему злу, пригревали таких детей. Дочь старого революционера Иванова Галя на Каменном мосту увидела девочку – Олю Базовскую. Она хотела броситься в воду, потому что родителей арестовали и она не знала, что делать. Она привела ее домой. Все знали, что это девочка из Дома, знали и чья это дочь, но никто не настучал. Хотя доносы в то время процветали. Академик Н.В. Цицин услышал ночью плач ребенка, доносившийся из опустевшей квартиры наркома водного транспорта. Тайно поднявшись в квартиру, он обнаружил там внука арестованного наркома, забрал его и переправил родственникам в Одессу. Был случай, когда кричащего младенца обнаружили в ящике из-под белья: в последний момент перед арестом родители спрятали его там спящего и тем спасли. В общем, это страшное время продолжалось до самой войны. Никто не знал, кто «исчезнет» следующим.