Юрий Колесников - Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки Страница 149

Глава 40

Сёмин чувствовал озабоченность, не давали покоя мысли. Вся его сознательная жизнь прошла в поисках врагов. Порой надуманных.

Сергей Георгиевич долгое время проработал в контрразведке, участвовал во множестве операций по борьбе с лазутчиками, среди его жертв были и невинные, включая коллег. Знал, что так поступают другие, значит, ему надлежало превзойти их. Руку держал на пульсе, считал, что пришло такое время: повернуться к нему спиной – можно упустить шанс.

И он шёл вверх. По трупам. Важен был только результат и при этом обязательно концы в воду.

Так он оформлял дела подследственных. С самого начала «лепил» обвинения, потом их «штукатурил», приклеивал статьи. Аналогичного требовал от подчинённых. За содеянное получил высшую меру. При пересмотре дела в порядке исключения, принимая во внимание и кое-что из полезного, сделанного Сёминым, приговорили к пятнадцати годам заключения. Вспыхнувшая война дала ему шанс. Условно.

Обо этом частично было известно Котельникову от руководства управления.

Волею судеб Сёмин и Котельников оказались рядом. Каждый относительно другого держал «два в уме».

Однажды при встрече с Котельниковым Сёмин неожиданно предложил пройтись.

– Сейчас, Сергей Георгиевич, только скажу пару слов Панкратову, и сразу сюда.

В землянке загнал патрон в ствол, пистолет сунул в правый карман и поспешил к дожидавшемуся Сёмину.

– Слушаю вас, Сергей Георгиевич.

– Котёл – дело нужное, когда от него исходит тепло, – произнёс Сёмин, не глядя на шагавшего рядом Котельникова, которого иногда так называл. – Если же он не греет, его заменяют. А старый выбрасывают на свалку. Так что, старший лейтенант, меня не проведёшь. Мне нужно честное тепло. Тогда будешь себе сверлить дырочку в гимнастёрке. Если будет головокружение, то, как сказал наш великий вождь и учитель товарищ Сталин, тебе просверлят в другом месте. Так что выбирай.

– Не понимаю ваших загадок, – ответил, не задумываясь, помощник по разведке. – Чувствую, считаете, будто «стучу» наверх. Исключено! Я тружусь честно. Вы это знаете. Что надо сделать – скажите прямо. Я не капризничаю, вы это тоже знаете. К тому же в одной из депеш мне сообщили, будто моя бывшая организация – Коминтерн, затребовала меня в связи с новыми задачами и обстановкой на фронтах. Не сегодня-завтра может стать вопрос о моей надобности где-нибудь в Европе. И я бы просил вас, если к вам обратятся с запросом, пожалуйста, не отдавайте меня, Сергей Георгиевич. Я уже здесь привык, да и всё то, что мы под вашим руководством делаем, по-моему, очень важно и нужно. Или вы не согласны?

– Я-то согласен, если то, что говоришь, соответствует истине. Подумай.

– Не обижайте меня, Сергей Георгиевич! Я весь, как говорится, на ладони.

– Ладно. Надеюсь, понял.

– Конечно, понял, но обидно.

Сёмин ушёл с многозначительной ухмылкой.

Разговор был для Котельникова напряжённым и тем более неприятным, что на всём его протяжении приходилось держать в кармане палец на курке пистолета.

Глава 41

Похолодало основательно. Не сегодня-завтра мог выпасть снег.

Освобождённый партизанами район стал для оккупантов костью в горле. Оккупационные власти, очевидно, решили покончить с этим.

Чувствовалось, что немцы тщательно готовятся к операции. Началось сосредоточение боевой техники, особенно артиллерии и пехоты, с целью блокирования партизанского края, чтобы окружить его плотным кольцом.

Поступали сведения о концентрации вдоль реки Ипуть немецких частей и полицейских подразделений. В небе, на небольшой высоте, часто можно было видеть двухфюзеляжную «раму» («Фокер Вульф»), иногда появлялся одномоторный «костыль». Было ясно, что не исключена осада района с последующим вторжением противника в занятый партизанами лесной массив.

Зима выдалась не очень морозной, но снежной. Оголённый лес просматривался далеко вглубь. Всё это лишало партизан преимущества в манёвренности, скрытости передвижения, передислокации крупных боевых единиц. Главное – оставались следы на снегу!

Глава 42

Несмотря на усложнявшуюся обстановку вокруг дислокации партизанских отрядов, в штабе бригады состоялся нелёгкий разговор комиссара по поводу расположившихся за ширмой из плащ-палаток начальника разведки с парашютисткой.

– Это дискредитирует в целом бригаду! Люди не слепые – видят и всё понимают. Такой позор нетерпим, Павел Григорьевич. Надо с этим кончать!

К удивлению комиссара, комбриг согласился. Когда комиссар высказал это Сёмину, тот с обидой спросил:

– Если ты, комиссар, выражаешь недоверие Тане, то выходит, ставишь под сомнение мою честность?

– Речь не о тебе, Сергей Георгиевич, – заметил комиссар. – Какие у тебя отношения с радисткой – твое личное дело. Меня это не интересует. Но превращать штаб в общежитие, мягко говоря, неприлично перед личным составом…

Сёмин пытался ответить. Комиссар не дал ему возможности оправдаться:

– Прошу не прерывать, – продолжал он. – Ты не обижайся. Народ видит. И нехорошие разговоры пошли среди личного состава. К тому же каждый истолковывает по-своему!

– Разговоры обо мне?

– О тебе, Сергей Георгиевич, – заметил комбриг. – Не обижайся.

– Как же не обижаться? – вспылил Сёмин. – Мне выражено недоверие, и я должен молчать? Вы что, товарищи?

– Речь идёт не о недоверии, а о твоих отношениях с радисткой, – спокойно и чётко пояснил комиссар. – Да ещё, как говорится, при всем честном народе! Здесь всё-таки штаб!

– Я её люблю, понимаешь ты это, комиссар? Таня моя жена. Выживем, вернусь на Большую землю – поженимся.

– Это твое личное дело, – прервал Семина комиссар. – Что касается совместного вашего пребывания в штабе – надо кончать с этим. Здесь штаб, а не дом свиданий!

– Да, Сергей Георгиевич, надо тебе учесть это… – комбриг старался избежать скандала. – Надо будет ей обратиться по делу, скажем, радиограмму составить – пожалуйста, пусть заходит, пусть забирает материалы для радирования штабу армии – нет разговора. Знаешь моё отношение к тебе.

– Знаю, конечно, – раскрасневшись, сконфуженно ответил Сёмин. – Только и вы должны понять меня. Не ребёнок же я!

Комиссар был категоричен:

– На этом поставим точку.

– Точку поставишь не ты, комиссар! – вдруг резко отреагировал Сёмин. – А кто-то другой. Но это уже иной вопрос.

Комиссар Малюгин понял намёк, многозначительно посмотрел ему в глаза, видимо, обдумывая, стоит ли реагировать на явную угрозу. Тут комбриг, усмотрев назревающий скандал, поспешил заметить:

– Не надо, прошу вас, товарищи. Мы призваны делать нужное Родине дело… Давайте спокойно. Не так ли, комиссар?..

Комиссар молчал.

– … В таком случае, Сергей Георгиевич, можешь занять себе отдельную землянку и, как говорится, на здоровье… Пока парашютистка может находиться в землянке старшей медсестры Татьяны. Надумаешь и сам туда поселиться – твоё дело. Тебе виднее. Как, комиссар?

Комиссар не ответил. «Мамзелька» комбрига оставалась с ним в штабе. Правда, выполняла функции хозяйки, накрывала на стол, особенно при застольях. Комиссару так и хотелось сказать: «Была б и у меня дама, не хватало её сюда поселить. Тогда перед входом в штаб следовало бы установить красный фонарь». Но воздержался. Однако намёк такой проскользнул. Комбригу это не понравилось, однако он сделал вид, будто не понял.

Глава 43

Боевые действия в Клетнянском лесном массиве вблизи деревушки Мамаёвки, ставшей в оккупационные времена знаменитым центром партизанского движения, начались в апреле сорок второго года. Сюда перекочевали на зимовку крупные украинские партизанские соединения, в частности, Героя Советского Союза Фёдорова, Попудренко, несколько небольших отрядов и ряд разведывательных армейских групп. Все на расстоянии двух-трёх километров друг от друга.

В другой части лесного массива находились крупные соединения народных мстителей под командованием Афанасенко, Иванова, Зебницкого, Антоненко и других.

По другую сторону реки Ипути, в двух километрах от берега, оставалась активная боевая армейская дивизия с разношёрстным составом под командованием майоров Галюги и комиссара Зиненкова. После того как Галюга был ранен и попал в плен, Михаил Петрович Зиненков возглавил дивизию. Личный состав дивизии в разное время достигал около тысячи командиров и рядовых. Зиненков был противоположностью Галюге. Степенный, чуткий, сознательный и доступный. Пользовался авторитетом не только в дивизии, но и у командиров ряда соседних партизанских отрядов, бригад и соединений. Партизаны уважали его за глубокую человечность, понимание их нужд. Всегда старался найти разумные нестандартные решения.

Мамаёвка, где доброжелательно относились к партизанам была полностью сожжена гитлеровцами. Население частично ушло в партизанские отряды, частично с детьми и стариками вырыло землянки в лесу.