Александр Андреев - Эсеры. Борис Савинков против Империи Страница 15

Коронацией Николай II в Москве в мае 1896 года руководили его дядя и московский генерал-губернатор Сергей Александрович, министр двора Воронцов-Дашков и обер-церемониймейстер Пален. Почти на сотне страниц программы коронации было перечислено множество мероприятий, одно из которых должно было состояться 18 мая в виде народного гулянья на Ходынском поле, куда в павильон в два часа дня должны были собраться все высокие гости и дипломатический корпус во главе с царем. На поле площадью около одного квадратного километра войска московского гарнизона много лет проводили учебные занятия, и везде были траншеи, рвы, рытвины, ямы, колодцы. Для раздачи народу было приготовлено почти полмиллиона эмалированных коронационных кружек и царскими инициалами с платками и бумажными кульками с копченой колбасой, пряниками, булкой и конфетами. Для них на краю поля были построены небольшие буфетные палатки.

В ночь на 18 мая на Ходынское поле со всей империи собирались веселые и нарядные люди, десятки тысяч человек ночевали прямо там и к раннему утру на Ходынке собралось от пятисот тысяч до миллиона подданных. Никакого оцепления или регулирования на поле не было и этого даже не предусматривалось в коронационном расписании, только к шести часам утра на Ходынку должны были прибыть пятьсот городовых. Днем Николая II должны были охранять более трех тысяч полицейских.

К рассвету поле было так забито людьми, что им не хватало воздуха, и над Ходынкой стоял густой пар испарений. Приставленные к буфетным палаткам артельщики стали раздавать коронационные подарки заранее приглашенным родственникам и знакомым, с других требовали дать за кружку копеечку. Колоссальная толпа поняла, что без нее все разворуют и многим ничего не достанется, задние наперли на передних, началась давка и артельщики от большого и наглого ума стали бросать кружки прямо в толпу. Их стали хватать, ронять, нагибаться, люди падали, по кошмарной толпе пошли волны, никто не догадался поднять упавших. Люди падали и в канавы, даже в колодцы, в ямы, и их умирающие крики подняли в толпе панику, тут же перешедшую в адское столпотворение. По раненым и уже потоптанным людям проходили ряды за рядами, над грудами живых и неживых тел стоял яростный стон, богатые предлагали тысячи рублей за свое спасение и ужас охватил сотни тысяч людей. Из адского столпотворения вылетали оборванные и полуголые люди с дикими, ошалевшими глазами, падали, вскакивали, опять падали и оставались лежать на трупах раздавленных подданных, пришедших посмотреть на имперский праздник. За двадцать минут все было кончено, погибли около четырех тысяч человек, тяжелораненых и ушибленных было намного больше. Впоследствии количество погибших и потоптанных людей официально сократили втрое. К семи утра на опустелом поле прибывшие полицейские начали уборку тысяч трупов, безуспешно пытаясь убрать Ходынку, на которой оставались горы разодранной одежды, оторванные с кожей женские косы, гнилая колбаса и труха вместо конфет. Чины министерства двора поделили выданные на закупки продуктов коронационные деньги с московскими купцами и вместо высококачественной твердокопченой колбасы и хороших конфет подсунули подданным гниль, которая не по их вине до людей не дошла.

Слух о трагедии на Ходынском поле вихрем пролетел по Москве и многие сановники предложили царю сократить и отменить празднества коронации, которая должна была после такого горя стать очень скромной. В программу коронационных торжеств изменений внесено не было и вечером 18 мая на балу у французского посла в аромате десятков тысяч благоухающих роз, выписанных из Парижа, императорский двор в ходынском скорбном отчаянии танцевал разухабистую кадриль. Многие иностранцы поспешили уклониться от бала на крови, но среди царских подданных таких совестливых людей не нашлось.

Правительственная комиссия виновных не нашла и объявила ходынскую трагедию стихийным несчастьем, вроде землетрясения. Разбирательство возглавили его виновники Сергей Александрович и Пален. Они допросили сами себя и никакой вины в своих действиях не нашли. Для того чтобы все свалить на глупый народ, были распущены слухи, что на раздаваемых коронационных палатках были изображения лошадей, коров и изб, и очумелые мужики почему-то решили, что тот, кто поймает платок, получит деньги на покупку изображения. На сенатский запрос «были ли приняты своевременные должные меры для направления массы народа», министерство двора ответило, что оно было обязано только обеспечить на Ходынском поле концерт симфонического оркестра и «раздачу подарков». Московская полиция заявила, что за поле отвечало министерство двора, а полицейские занимались обеспечением порядка только «до поля и около поля, а там было все в порядке». Трупов подданных все же очень много, и за «ходынские беспорядки» московского обер-полицмейстера отправили в отставку с очень большой пенсией. По указу царя семьям погибших из казны было выделено около тысячи рублей на труп, полуторогодовая зарплата рабочего, но деньги, конечно, распределители украли, и осиротевшие дети и вдовы получили от пятидесяти до ста рублей за труп. Недостачу списали на якобы очень пышные похороны задавленных. Революционеры писали в листовках об издевательствах над народом, который пригласили на праздничное торжество, вместо угощения убили и покалечили, а топом взяли с него деньги за лечение, и им никто не возражал. По московским больницам разослали оставшийся от коронации портвейн. Царь с царицей посетили раненных и Александра Федоровна спросила у перекалеченных, не нужно ли им чаю.

Виновник ходынской трагедии дядя царя московский генерал-губернатор Сергей Александрович получил императорскую благодарность за образцовую подготовку и проведение коронации. Вся империя знала правду о 18 мая 1896 года, и великого князя Сергея Александровича в Москве называли князь Ходынский. Когда через десять лет он был разорван в Кремле, в Зимнем дворце даже не был отменен торжественный обед, и присутствовавший на нем принц Л. Прусский в полном ступоре писал германским родственникам, как почти сорокалетний Николай II и его кузен великий князь Александр Михайлович в столовой «играли, сталкивая друг друга с узкого дивана». За три недели до этого у Зимнего дворца расстреляли мирную демонстрацию рабочих, но кровь народа была плохо видна с третьего этажа главной царской резиденции. Подводя итоги 1896 года, Николай II особо пожелал, чтобы 1897 год прошел также благополучно, как и предыдущий.

В разговоре министра внутренних дел И. Дурново и министра финансов С. Витте последний сказал, что прекрасное воспитание Николая II скрывает все его недостатки, но Дурново ответил, что новый царь – это современная копия императора Павла I. Он человек колеблющийся и с ним весьма важно ловить момент, а если его упустишь, то и само дело упустишь. В отставку, впрочем, сановники царя сами почти не подавали. Витте говорил, что царские министры были по большей части прекрасные люди, но по своим талантам ниже посредственности. Придворные боялись говорить Николаю II правду, потому что «он от таких тотчас отворачивается». Только Победоносцев при консультациях царя с ним о том, кого назначить министром внутренних дел – Сипягина или Плеве, мог сказать, что первый дурак, а второй подлец, но только для того, чтобы назначили его кандидата Горемыкина. Многие члены Кабинета министров империи знали, что ни по своим способностям, ни по своему уму не могут быть советниками царя ни по каким делам, ни по государственным, ни по министерским, но при этом также знали, что по характеру императора именно такие министры для него больше всего подходят. Чиновники легко могли подготовить документы о том, что главной базой военно-морского флота империи в Прибалтике должны стать неудобная Лиепая, а не очень выгодный Мурманск. За Лиепаю их большими взятками убеждали купцы и промышленники, которым было там намного удобнее получать прибыль от государственных подрядов и заказов. То, что при развитом порту на Мурмане империи был совершенно не нужен Порт-Артур, из-за которого началась русско-турецкая война, Зимний дворец не волновало.

Еще большее влияние на царя оказывали великие князья, которых в высшем свете называли «жуирами», любившими пользоваться жизнью». Самым влиятельным был его дядя Сергей Александрович, женатый на сестре императрицы Александры Федоровны. Это он посоветовал не проводить на Ходынском поле поминальное богослужение, а вести себя так, как будто бы ни какой катастрофы не было, а потому ее надо игнорировать. Сергей Александрович победил в своем влиянии на «различные несчастья». Даже его мать Марию Федоровну, и от него не отставали бесчисленные Алексеи Александровичи, Александры Михайловичи и Владимиры Александровичи. Сергей Витте писал, что «великие князья часто играют такую роль только потому, талантам, ни образованию. Когда же они начинают влиять на государя, то из этого большей частью всегда выходят одни только различные несчастья». Граф Пален сказал царю, что «вся беда заключается в том, что великим князьям поручается ответственные должности, и что там, где великие князья занимают высокие посты, всегда происходит или беда или крайний беспорядок», и был тут же задвинут в самый дальний придворный угол. Сам Николай II легко мог приказать министру финансов при перепечатке Свода имперских законов незаметно внести изменения в статьи, ограничивающие расходы двора, и не переживал, что занимается фальсификацией законодательства. Витте, конечно, исполнил высочайшее повеление, но тихо заметил, что «у нас в России в высших сферах существует страсть к захватам того, что, по мнению правительства, плохо лежит». За царем в очередь на разворовывание казны выстроились сановники, их родственники и друзья и все, кто мог и хотел в эту несусветную толпу пристроиться, все «люди не дурные, но очень пронырливые», хорошо знавшие, что самодержавие основано на произволе, а не на законах. Николай II в 1897 году сказал: «Я готов поделиться властью с народом, но сделать этого не могу, так как не сомневаюсь, что ограничение царской власти было бы понято народом как насилие интеллигенции над царем, и тогда бы народ стер бы с лица земли верхние слои общества».