Юрий Колесников - Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки Страница 156

– Понадобится, тогда подсобите! – бросил он и тут же уполз.

Когда вернулся с пулемётом в руках, всем всё стало ясно. Рассказал:

– Лежит с раскинутыми руками, в одной сжимает «ТТ». Вот он! – протянул командиру. – Разрывная в висок себе. А немецкая, по-моему, в плечо или в грудь угодила, – пояснил Изотов. – В других условиях можно бы, конечно, иначе. Это Саша наверняка понял. А в наших… Потому бедняга так и поступил.

Днём на привале Изотов показал прострелянное зеркальце с острыми расчленёнными стёклышками, которые не рассыпались: с обратной стороны была приклеена фотография Сашиной девушки.

– Она служила в пограничных войсках телефонисткой, – рассказал командир. – Ещё в бригаде, бывало, достанет он зеркальце с фото и чего-то разговаривает с ним, иногда поцелует перед тем, как положить в нагрудный кармашек.

Все, кто был рядом, склонились над расколотым зеркальцем с фотографией улыбающейся девушки в гимнастёрке с тремя «треугольниками» в петлицах. Невозможно было спокойно смотреть на покрытую гарью узенькую полоску вокруг отверстия в верхней части фотокарточки.

В один из последующих дней во время дневного привала Котельников рассказал о том, что ему стало известно о Саше Бавтуте от доктора Бронзова. Перед отправкой на задание в тыл врага, когда только началось формирование ОМСБОНа в июле сорок первого года, Саша Бавтута пришёл на стадион «Динамо» со старенькой бабушкой, которая всё время прикладывала к глазам платочек. Саша часто вспоминал добрыми словами свою бабушку, вырастившую его с пелёнок. Спокойный, общительный и очень добрый. На войне надёжный боевой друг! Пограничник! А в бригаде – родной всем.

Особая, неразлучная дружба связывала Сашу с Николаем Харламовым – снайпером, наделённым единственной в группе бесшумной «мортиркой», которую он насаживал, как штык на ствол винтовки, и его подругой, также всеобщей любимицей, медсестрой Татьяной Александровой, ставшей после войны женой Николая Харламова.

Это были отважные патриоты Отечества. Достаточно сказать, что Коля Харламов, будучи сыном репрессированного, рискуя по меньшей мере свободой, скрыл факт ареста отца, чтобы только его отправили на задание в тыл врага. Там он вместе с медсестрой, заслуженной спортсменкой Татьяной Александровой выполнял задания командования разведки, принимая непосредственное участие в серьёзных диверсиях на протяжении почти всей войны в глубоком тылу врага за сотни и тысячи километров от линии фронта.

….На ходу шла проверка, всё ли «имущество» удалось унести.

– Главное при мне! – заверил Изотов. – «Крутилка», конечно. Да и остальное, думаю, каждый тоже успел прихватить своё. Лежало-то всё рядом!

Белинов подтвердил, что всё при каждом! Он протянул Котельникову подобранный автомат бойца, побежавшего с котелком к костру растопить немного снега.

К удивлению всей группы, Гороховский приволок ящичек с резервным питанием для рации, принадлежавший не вернувшемуся от костра бойцу. Привязал к нему ремень, которым была опоясана телогрейка, и тянул его по снегу.

Котельников поблагодарил, затем спросил:

– Сможешь с его автоматом справиться? Тогда закреплю за тобой.

Гороховский пожал плечами и буркнул:

– Чего ж не смогу! У отца был такой до блокады. Однажды я стрельнул из него короткую очередь.

Котельников отдал ему автомат.

– Вытащи затвор из своей берданки и кинь его подальше в снег. И её саму тоже.

Тут, запыхавшись, прибежал расстроенный Васин. Признался, что никого из партизан, обогревавшихся у костра, пока не обнаружил.

– Возможно, успели разбежаться либо… – он беспомощно развёл рукам и стал упрашивать Котельникова немного задержаться, говорил, что кто-нибудь из его людей всё же должен отыскаться!

– Не допускаю, чтобы все могли погибнуть.

Котельников ответил решительно:

– Были бы живы ваши, как, собственно, и один наш, отыскали бы нас. К большому огорчению, этому не суждено сбыться. Что касается нашей группы, то мы уходим. И переходы будут совершаться только с наступлением темноты! Кто хочет с нами – прошу строиться. У кого нет желания – всего хорошего. И спасибо за костёр… Всем остальным приготовиться к движению!

…Едва стало светать, набрели на подходящее место и там остановились на днёвку. Без всяких разговоров. Перед глазами стояли костёр, пальба и, конечно, не выходили из головы Александр Бавтута и помощник радиста.

Нападение карателей многому научило бойцов. Стали более собранными и обозлёнными. Тоном, не терпящим возражений, Котельников повторил, что с наступлением темноты продолжится поход к Ипути. Выделил дневальных по одному, по очереди, для дежурства, но только из своей группы.

Гороховский был рад и не скрывал этого. Васин делал вид, будто не в курсе введённого порядка.

Котельников молча оглядел каждого опустившегося на снег, остановился у ног Васина, лежавшего по соседству с Гороховским. Как бы ни хотелось сдержаться, сказал:

– Не было б твоей дурацкой затеи с костром, не случилась бы беда. И не в бою, а просто по твоей дурости. Понимаешь, что натворил?

– Чего ж не понять, – согласился тот, как с фактом. – Не специально же так решил. Думал, как лучше. Поди знай, что такое может приключиться! Ещё немного, и я мог остаться там. Тоже списалось бы.

Объяснения Васина не рассеяли его легкомысленного отношения к людским судьбам и к самой обстановке. Однако произошедшее не давало Котельникову покоя, хотя он не намеревался вообще затевать разговор об этом. Понимал, что бесполезно. По крайней мере, пока.

С этой мыслью он задремал. С ней и проснулся. Посмотрел на спавших, потом на часы. Люди просыпались с трудом. Но почти тут же поднимались, некоторые протирали снегом лицо. Николай Белинов и вовсе растирал большой охапкой рыхлого снега голову, при этом фыркал, как конь, стряхивая остатки снега. Достав огрызок женского гребешка, причёсывал спадавший на лоб белёсый чуб.

Глядя на знакомую процедуру, Котельников понемногу успокаивался и, пожалуй, был доволен восстанавливавшимся настроением после постигшего группу несчастья.

Прошло ещё несколько суток…

Глава 8

Темнело, когда группа связи, по установившемуся порядку, молча тронулась в путь.

Васин, надо полагать, понимал, что натворил своим костром, да и тем, что с ним перестали считаться. Он замкнулся, а если перебрасывался словом, то с Гороховским. Вместе они пришли, вместе теперь находились рядом.

Цепочка растянулась. Шли, как и прежде, ночью, молча, кто собранно, а кто на ходу – хотел того или нет – обдумывал, как сложатся события и когда наконец они доберутся до Ипути.

Где-то на исходе дневного привала подошли к командиру группы Изотов и Белинов.

– А знаешь, Антоныч, – заговорил Изотов, – у нас с Колькой был небольшой разговор с Васиным, вот-вот сейчас! Он прямо сказал, что после пережитого в плену, где заживо сжигают людей тысячами за сутки, становишься уже не человеком. Люди там горят, как факелы! Но и к этому, по его словам, привыкаешь. Страшнее, когда на примете становится кто-то из пленных – если только не скелет, а мало-мальски полноватый и вот-вот должен отдать душу, – так его караулят, устанавливается очередь выжидающих, когда он помрёт. Едва это происходит, точно шакалы на него набрасываются и вырезают с боков куски, которых на каменоломнях – у них там небольшой прикрытый костёрик – жарят на куске жести. Жрут части тела человека, который меньше часа назад ещё был жив! После этого никто уже не остаётся человеком!

В оправдание Васина Изотов добавил:

– С его слов я понял, что на гибель людей глядит, как на обычное и законное явление. Будто человек ушёл в кино! То, что он никогда не вернётся, не имеет значения. Привык!

– И это он прямо так говорил вам? – спросил Котельников.

– Ну да! – подтвердил Коля. – Петька всё точно доложил!

– Что могу сказать? – замялся Котельников. – Ужас, помноженный на бесчеловечность! Если не хуже. А с чего он разоткровенничался?

– Он узнал, что у нас погиб пулемётчик, – поспешил Коля внести ясность. – И тут стал о делах в плену рассказывать. По-моему, пережитое сказалось. Хотя сам он, по-моему, ни хны! Не так ли, Петька?

– Что там у него за душой, после всего услышанного мне трудно определить, – ответил Изотов. – Посочувствовать, наверное, можно. Есть отчего. Если чисто по-человечески. Но, видать, сидит в нём какая-то заноза. Может, я не прав? Утверждать не могу. Но так мне думается, Антоныч.

– Ладно, – заключил Котельников. – Но, братцы, прошу вас держать ушки на макушке и глядеть в оба! Это вам вражеский тыл, всякое может стрястись. Костёр подтвердил! Неожиданности здесь могут застигнуть в любом месте.

Думая над сообщением своих ребят, командир группы предположил, что, возможно, от пережитого в плену и характер у Васина стал неуравновешенным. Мог на самом деле лишиться человеческих чувств, жалости, доброты. Если уже не переживает гибель своих подчинённых, о чём тут толковать. Не исключено, что у него все чувства атрофировались. Это видно по его рассказу о жизни в плену.