Фаина Раневская - Почему все дуры такие женщины Страница 18

Актриса Театра драмы Клавдия Васильевна Пугачева вспоминала о Раневской: «За время ее работы в Театре драмы мы сидели в одной гримировальной уборной. На гастролях нас часто селили в одном номере… Я получала много радости от общения с ней, хотя характер в общежитии у нее был нелегкий. Фаина интересовалась литературой, поэзией, музыкой, любила писать масляными красками пейзажи и натюрморты, как она их называла, «натур и морды». Она любила говорить образно, иногда весьма озорные вещи. Высказывала их с большим аппетитом и смелостью, и в ее устах это звучало как-то естественно. Она знала, что я не любила и никогда не употребляла подобных слов и выражений, и поэтому, высказавшись от души, добавляла: «Ах, простите, миледи, я не учла, что вы присутствуете». Я не обращала на это внимания. Я полюбила ее человеческую прелесть, ее редкостное дарование, юмор, озорство.

Среди зрителей в Театре драмы, которые видели спектакль «Лисички» с Раневской в роли Берди, был известный писатель Анатолий Алексин. Он, вспомнив сцену с пощечиной, сказал: «Раневская гениальна в любой роли, но в Берди она конгениальна!» И слезы навернулись на его глаза.

Актриса Театра драмы Клавдия Васильевна Пугачева вспоминала: «Это была лучшая роль Раневской в те годы. Стержнем этого спектакля стала схватка двух женских характеров – Реджины (которую играла прекрасная актриса Клавдия Половикова) и Берди. Образ Реджины, подлинной главы клана бизнесменов-нуворишей Хаббартов, противостоял образу Берди, мечтательницы из среды аристократов американского Юга. Обе актрисы превосходно сыграли труднейшие партии: Половикова – поражение в победе, Раневская – победу в поражении. Ибо ее Верди – осмеянная, поруганная, униженная – оставалась символом человеческой чистоты и достоинства».

Ее крылатые фразы

ПРО ТАЛАНТ. Часто говорят: «Талант – это вера в себя». А по-моему, талант – это неуверенность в себе и мучительное недовольство собой, своими недостатками, чего я, кстати, никогда не замечала в посредственности. Они всегда так говорят о себе: «Сегодня я играл изумительно, как никогда! Вы знаете, какой я скромный? Вся Европа знает, какой я скромный!»

Тип женщины: Шикарная женщина

Женщина, знающая себе цену. Часто красива и нередко умна, значит, знает, где и в каких обстоятельствах демонстрировать то и другое, или то или другое достоинство. Обладает хорошими манерами, хорошо образованна, артистична, женственна. Умеет общаться и делает это с удовольствием. Ее достоинства видны всем, но про недостатки знает только она одна. Обладает здоровым самолюбием, позволяет любить себя и другим, но на дистанции.

Внешне выглядит ухоженно и холено.

На лице долго нет морщин.

Ходит плавно и раскованно. Спину держит прямо.

Одевается изысканно, но не всегда по последней моде. Однако в одежде всегда присутствуют вкус и индивидуальный характер.

«Свадьба».

Мать невесты.

Ее крылатые фразы

ПРО ВЕРНОСТЬ. Раневскую спросили: «Какие, по вашему мнению, женщины склонны к большей верности – брюнетки или блондинки?» Не задумываясь она ответила: «Седые!»

В 1943 году Исидор Анненский пригласил ее на роль матери невесты в фильме «Свадьба» по Чехову. В этом фильме собрался блестящий актерский состав – Зоя Федорова, Эраст Гарин, Михаил Яншин, Сергей Мартинсон, Вера Марецкая, Осип Абдулов и многие другие звезды советского кино.

Снимали картину в большой спешке, чтобы успеть к сорокалетию со дня смерти Чехова. Раневская по этому поводу ехидничала: «У нас же и из годовщины смерти могут сделать праздник». Впрочем, работу над этим фильмом она вообще называла «моя Голгофа!».

Снимали фильм в голодной военной Москве, по ночам, гримировались под зонтиком, потому что с потолка капало…

Даже костюмерных не было, и Раневская с Марецкой шли на съемки через полгорода в длинных платьях, «как две сумасшедшие, сбежавшие из прошлого века». К томе же ее раздражала демократичность Анненского, разрешавшего актерам много «отсебятины».

Но несмотря на все это, фильм получился ярким и забавным и стал одним из немногих фильмов Раневской, которые стоит смотреть не только ради нее одной.

Раневская говорила, что, читая «Свадьбу», она ни разу не улыбнулась: «Свадьба» – личная трагедия Чехова, ибо он страдал, когда встречался с пошлостью и мещанством».

Подготовиться к роли ей помогли ее детские воспоминания:

«Я стою в детской на подоконнике и смотрю в окно дома напротив. Нас разделяет узкая улица, и потому мне хорошо видно все, что там происходит. Там танцуют, смеются, визжат. Это бал в офицерском собрании. Мне семь лет, я не знаю слов «пошлость» и «мещанство», но мне очень не нравится все, что вижу на втором этаже в окне дома напротив. Я не буду, когда вырасту, взвизгивать, обмахиваться носовым платком или веером, так хохотать и гримасничать!..

Истории из ее жизни

В 1942 году Сергей Эйзенштейн пригласил Раневскую в свой знаменитый фильм «Иван Грозный» на роль Ефросиньи Старицкой.

Великий режиссер, гениальный сценарий, сложная большая роль – конечно, Раневская с восторгом согласилась. Но время шло, а ее на пробы так и не вызывали. В июне она написала Эйзенштейну: «Может быть, Вы меня отлучили от ложа, стола и пробы? Будет мне очень это горестно, т. к. я люблю Вас, Грозного и Ефросинью!» Увы, министр кинематографии Иван Большаков был резко против ее участия в фильме. «Семитские черты Раневской очень ярко выступают, особенно на крупных планах… – писал он курировавшему культуру секретарю ЦК Щербакову. – Утверждать Раневскую на роль Ефросиньи не следует, хотя Эйзенштейн будет апеллировать во все инстанции».

В итоге Ефросинью сыграла Серафима Бирман, у которой, кстати, была не менее семитская внешность. А Раневская, которая, конечно, ничего не знала о суете вокруг ее кандидатуры, смертельно обиделась на Эйзенштейна.

Впрочем, их отношения скоро наладились – Раневской объяснили, что режиссер действительно ничего не мог сделать. Но о несыгранной роли она жалела всю жизнь.

Там чужие, они мне не нравятся, но я смотрю на них с интересом. Потом офицеры и их дамы уехали, и в доме напротив поселилась учительница географии – толстая важная старуха, у которой я училась, поступив в гимназию. Она ставила мне двойки и выгоняла из класса, презирая меня за невежество в области географии. В ее окно я не смотрела, там не было ничего интересного. Через много лет, став актрисой, я получила роль акушерки Змеюкиной в чеховской «Свадьбе». Мне очень помогли мои детские впечатления-воспоминания об офицерских балах. Помогли наблюдательность, стремление увидеть в человеке характерное: смешное или жалкое, доброе или злое… Играть, представлять кого-либо из людей, мне знакомых, я стала лет с пяти и часто бывала наказана за эти показы…

Ее крылатые фразы

ПРО ВЕЖЛИВОСТЬ. Идет обсуждение пьесы. Все сидят.

Фаина Георгиевна, рассказывая что-то, встает, чтобы принести книгу, возвращается, продолжая говорить стоя. Сидящие слушают, и вдруг:

– Проклятый девятнадцатый век, проклятое воспитание: не могу стоять, когда мужчины сидят, – как бы между прочим замечает Раневская.

Этот фильм тоже запомнился зрителям искрометными веселыми диалогами.

Люди, улыбаясь и шутя, произносили фразы героев фильма:

– А тигры в Греции есть?

– Есть, в Греции все есть.

– Махайте на меня, махайте!

– Они хочут свою образованность показать и всегда говорят о непонятном.

– Не тыкай вилкой в омары – это для генерала поставлено.

– Больше всего на свете я люблю статных мужчин, пирог с яблоками и имя Роланд.

В роли грека-кондитера Харлампия Спиридонови-ча Дымбы с его неизменным «Есть, в Греции все есть» снялся блестящий актер Осип Абдулов.

«Как актер он обладал громадным чувством национального характера, – вспоминала Раневская. – Когда он играл серба – был подлинным сербом («Министерша»), подлинный англичанин – «Ученик дьявола», подлинный француз – «Школа неплательщиков», подлинный грек – «Свадьба» Чехова… Однажды после окончания ночной съемки в фильме «Свадьба» Чехова, где он чудесно играл Грека, нам объявили, что машины не будет и что нам придется добираться пешком домой. Осип Наумович сердился, протестовал, долго объяснялся с администратором, но, тут же успокоившись, решил отправиться домой как был – в гриме: с черными усами и бровями, в черном парике и турецкой феске. По дороге он рассказывал мне какую-то историю от лица своего Грека на языке, тут же им придуманном, свирепо вращал глазами и отчаянно жестикулировал, невероятно пугая идущих на рынок домашних хозяек. Это была не только озорная шутка, это было творчество, неуемный темперамент, щедрость истинного таланта. Наша прогулка продолжалась бы дольше, если бы изумленный нашим видом милиционер категорически не потребовал, чтобы мы немедленно отправлялись домой!..»