Александр Бренер - Что делать? 54 технологии сопротивления власти Страница 18

Таким образом, формы сопротивления, имеющие дело с политической проблемой идентичности, не направлены «за» или «против» индивидуума, а сосредоточены на борьбе с властью, осуществляющей себя в поле индивидуализации. Такое сопротивление направлено против власти, проводимой в ежедневной жизни в самых разных структурах: на рынках, в магазинах, в паспортных отделах и посольствах, в городских трущобах и на вернисажах. Власть повсюду наделяет индивидуума идентичностью и связывает его этим. Идентичность, навязываемая властью, творит над индивидуумом поганые игры: глумится, обманывает, вселяет ужас, хулиганит. Как с этим совладать? Ответ ясен: не отказываться от идентичности, но сделать ее гибкой, как гимнастка, и неуловимой, как пуля. Сделать ее круглой, как шар.

47. Технологии сопротивления: смотреть телевизор

Смотреть телевизор — это разгораться яростью.

Разгораться яростью — это становиться неуправляемым.

Становиться неуправляемым — это выйти из дома. Выйти из дома — это оказаться на улице. Оказаться на улице — это запылить подошвы. Запылить подошвы — это замутить воду. Замутить воду — это вспугнуть акул. Вспугнуть акул — это раздразнить Спилберга. Раздразнить Спилберга — это пошатнуть доллар. Пошатнуть доллар — это съесть все маслины. Съесть все маслины на свете — это рыгнуть. Рыгнуть — это вызвать неудовольствие папы. Вызвать неудовольствие папы — это смыть Ватикан. Смыть Ватикан — это вызвать панику всюду. Вызвать панику всюду — это очень трудно. Очень трудно — это быть сопротивленцем. Быть сопротивленцем — это смотреть телевизор. Смотреть телевизор — это видеть голод. Видеть голод — это топать ногами. Топать ногами — это помнить об октябре. Помнить об октябре — это читать «October». Читать «October» — это думать о слабости. Думать о слабости — это вызывать хохот. Вызывать хохот — это недостаточно. Недостаточно — это все, что есть. Все, что есть, — это бейсбол и Африка. Бейсбол и Африка — это безысходность. Безысходность — это вопль негодования. Вопль негодования — это остановка инерции.

Остановка инерции — это то, что нужно. То, что нужно, — странные действия. Странные действия — это неописуемо. Неописуемо — это нонсенс. Нонсенс — это надоело смертельно. Надоело — это отвратительно. Отвратительно — это власть над телами. Власть над телами — это срам и ужас. Срам и ужас — это власть над мыслями. Власть над мыслями — это то, что достигнуто. Достигнутое — это выгнутое, как спина. Спина — это бегство или соблазнение? Соблазнение — это старо, как мир. Мир — это прибежище пошлости. Пошлость — это власть, власть. Власть — это то, что всегда присутствует. Всегда присутствует — это то, что плохо. Плохо — это то, что есть. Есть — это набираться сил для сопротивления.

В 1995 году во Франции поднялась, как седовласая безумица, волна стачек и демонстраций, сопровождаемая разнообразными требованиями к власти со стороны протестующих. Волна эта стала известна под названием «Социальное движение ноября 1995 года». Считается, что большая и свирепая демонстрация за права женщин сработала во всем этом движении, как катализатор. За женщинами поднялись рабочие, интеллектуалы, иностранцы, бездомные, подростки и люмпены.

С 1996 года начало неудержимо расти сопротивление эмигрантов, которое во Франции действовало в основном нелегально, поскольку законы об иностранцах здесь всегда были страшно репрессивными. Протест 1996 года начался с осуждений насильственного трансферта, с акций против произвола бюрократии и насилия полиции. Группы протестующих иностранцев получили название «Sans-papiers» («Без бумаг»); это название описывало как их нелегальную ситуацию, так и их требования легализации и признания их прав. В конце концов эти требования вылились в захват парижского собора Сент-Амбруаз в марте 1996 года. Тридцать нелегалов оккупировали собор и удерживали его до штурма полиции.

Все эти события вызвали массовый протест против законов об эмигрантах в начале 1997 года. Ушел министр внутренних дел Дебре, изменился влево состав правительства. Прошли демонстрации парижан в поддержку иностранцев-нелегалов. однако именно после видимой консолидации левых «Sans-papiers» почувствовали себя обманутыми. В июне 1997 года Министерство внутренних дел объявило, что все эмигранты будут абсорбированы, если они явятся в префектуры и зарегистрируют себя. 150 000 человек вышли из подполья и дали свои данные правительственным функционерам. Однако легитимного положения добилась лишь половина этих иностранцев. Зато теперь полиция имеет адреса всех участников движения. Свиньи! Фараоны!

С марта 1998 года возобновились демонстрации, акты протеста и захваты зданий в Париже и пригородах столицы. Но число сочувствующих сократилось. Насильственная высылка в марте 12 человек в Мали вызвала беспорядки в аэропорту и последующие протесты интеллигенции. Прошли бурные демонстрации бездомных. Неимущие вышли из тени, организовались в сопротивленческие коллективы и показали обществу свои нелояльные физиономии. Что-то еще будет?

Однажды в несколько ином контексте французский философ Жан-Франсуа Лиотар сказал, что французы — единственный народ в Европе, обезглавивший своего короля и инициировавший восхитительный и чудовищный бунт. Во Франции правительство вот уже два столетия воспринимается многими как враг, против которого можно и нужно решительно действовать. Да здравствует сопротивленческая Франция! Задрочим Елисейские поля до светопреставления!

48. Технологии сопротивления: быть номадом

Одно дело, сидя в своем профессорском кабинете, разрабатывать дискурс о номадическом сопротивлении, и совсем другое дело быть номадом на практике.

Очень хочется выспаться в чистой постели, съесть хороший завтрак, а то и пару месяцев просидеть в кресле, читая книжки и грызя орехи. Но слишком часто реальный номад лишен элементарных удобств и благодатного отдыха. Причем речь здесь идет не о бездомных, совершающих свое безнадежное странствие в никуда в сумерках разума, речь идет о тех, кто выбрал номадизм как философию, как кредо, как стратегию сопротивления. Любая оседлость, всякое гнездо в сегодняшнем мире отвратительны, ибо навязывают нам душную местную специфику, борьба с которой в конце концов изнуряет нас, высасывает все силы и усыпляет в липкой паутине родной утробы. Нужно передвигаться, нужно чувствовать и понимать весь мир, чтобы сопротивляться локальной власти в себе и в конкретном пространстве. Номадизм дарует полноценный горизонт бытия и необходимые знания, которые не приобрести, сидя на одном месте. Особенно важен номадизм для сопротивленцев из третьего мира: он помогает освободиться от провинциальных и анахронических элементов в картине мира. Но не менее важно и путешествие в третий мир представителей первого: это излечивает от вируса универсализма. К сожалению, поездки под эгидой институций чаще всего оказываются малоэффективными, они слишком похожи на туризм. Только индивидуальный номадизм, только персонально выстроенная стратегия бездомности могут принести действительно интересные результаты: встречу с министром обороны Зимбабве в Любляне, знакомство с баскскими метательными аппаратами в Толедо, рандеву с тенью Дэвида Войнаровица в Мехико-сити.

Но как быть номадом без копейки в кармане? Трудно это, бесконечно трудно. Проще всего использовать в качестве прикрытия профессию художника или литератора, но в действительности оставаться сопротивленцем и при любом возможном случае наносить удары по:

а) власти в себе самих и своих ближних;

б) коррумпированности окружающих;

в) хамству и высокомерию;

г) социальному равнодушию;

д) вездесущей конкурентности;

е) жадности и капиталистической хищности;

ё) полицейскому контролю;

ж) убожеству;

з) лицемерию.

49. Технологии сопротивления: орать

Есть один детский, но вполне действенный способ сопротивления: орать, вопить до посинения. В ответ на всякую мерзость — вопль, в ответ на любую гадость — крик. Действует лучше сидячей забастовки. В тюрьму за это не посадят, денежный штраф не присудят. Самое худшее, что может случиться, — выведут вон из затхлого помещения на воздух. Это всегда полезно.

Замечательный американский художник, писатель, актер и социальный активист Дэвид Войнаровиц всю свою жизнь издавал мощные артикулированные вопли. Его работа может служить великолепным примером одинокого сопротивления. В 80-е годы, когда происходило тотальное и повсеместное приручение культуры властью, Войнаровиц противостоял последней как великий Монтесума, как единственный нелоботомированный партизан. Его творчество несет в себе память о некоем синкретическом культурном потерянном богатстве, о грандиозной песне культуры, распеваемой в пустыне власти. Его искусство не обслуживало индустрию дискурсов, не паясничало в угоду кучки псевдоинтеллектуалов. Оно вопило—о несогласии, о коллапсирующей безнадежности, о прорывающейся сквозь оконные решетки любви. Эти косноязычные дикие слова — наши цветы на могилу Войнаровица.