Николас Хеншелл - Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени Страница 19

Между 1667 и 1673 годами политика короля не вызывала возражений, и парламент не опасался возврата к провокациям, которые использовал Ма–зарини. По–видимому, судьи не считали, что потеря ими права на протест является серьезным нарушением конституции. Они не проявляли беспо-

1 Subtenly 0. 1986. Domination of Eastern Europe. Sutton. P. 55-57. 2Hamscher A. N. 1976. The Parlement of Paris after the Fronde. Pittsburgh. P. 200-202. 3BeikW. 1985. P. 309-310.

койства и рассматривали данное изменение как временную меру, направленную против безответственных провинциальных парламентов. Только что была объявлена война Голландии, и правительство заранее проявляло беспокойство по поводу возможной обструкции своим финансовым запросам. С конституционной точки зрения фискальная политика Людовика была практически непогрешима. Он предлагал новые налоги только в критических случаях (например, в начале войны), проверял их целесообразность вместе с судьями и отменял их по заключении мира. Нет никаких доказательств тому, что Людовик собирался сделать декрет 1673 года постоянным, но поскольку война продолжалась до 1713 года, указ действовал вплоть до конца его царствования.1

Если не принимать во внимание безнадежные попытки исследователей найти существенные признаки продвижения Франции к «абсолютизму», то у нас нет оснований усматривать в ограничительных законах 1673 года признаки серьезных конституционных изменений. Меттам обращает внимание на то, что ранее отмечали лишь немногие: ограничения касались лишь патентов (letters patent) — формы законодательного акта, использовавшегося главным образом при пожалованиях отдельным лицам. Ордонансы, эдикты и декларации не подпадали под действие ограничительных зако–нов.2 Когда члены парламентов предпочитали держать язык за зубами, они тихо саботировали те королевские эдикты, которые их не устраивали; однако попыткам усиления власти папы в 1713 году они оказали яростное противодействие. Задачи и обязанности парламентов были теми же, что формулировались еще в ходе обсуждения Буржской Прагматической санкции в 1438 году.3 В исполнении своих судебных функций парламенты также не утратили духа независимости. Хотя в других странах результаты государственных судебных разбирательств редко ставились под сомнение, Людовик XIV не смог обеспечить вынесения смертного приговора Фуке, попавшему в немилость министра финансов. Независимость судей гарантировалась тем, что они приобретали свои должности: что бы они ни говорили и ни делали, король не мог их сместить. Если они и смирились с более скромной ролью в абсолютистском государстве, это довольно трудно заметить. Со своей стороны корона никогда не выражала несогласия с претензией парламента налагать вето на королевские указы и проверять их соответствие существующему законодательству. На поддержку парламента Людовик опирался при проведении своей антипапской политики, а также

»Mettam R. 1988. P. 264-268. 2MettamR. 1988. P. 267.

3 Shennan J. H. 1974. The Origins of the Modern European State 1450-1725. Hut‑chinson. P. 47-49.

во всех вопросах, касавшихся престолонаследия; поэтому перед смертью он доверил хранение своего завещания именно ему. Таким образом, он не рассматривал парламент в качестве обыкновенного суда.1

Если правовая система сохранила свою целостность, то, по меркам XVII века, не были нарушены и гражданские свободы. Обычно их считают одной из главных жертв «абсолютизма», и режим Ришелье, безусловно, дал тому немало оснований. Он резко контрастирует с царствованием Людовика X I V. Казни, вызвавшие недовольство знати политикой Ришелье, не повторялись в эпоху Людовика X I V : в период его правления не было вынесено ни одного смертного приговора по обвинению в государственной измене. Кем бы ни был Человек в Железной Маске, ему сохранили жизнь, а не отправили на тот свет, чтобы навсегда избавить себя от хлопот. Несмотря на то что теория божественного права провозглашала короля всеведущим, Людовик проявлял толерантность к своим политическим — но не религиозным! — противникам. Но даже здесь его так называемая нетерпимость преувеличена. Он не провел ни одного аутодафе, такого как, например, сожжение в 1680 году восемнадцати еретиков, проходившее в присутствии его испанского кузена Карла И. Он не делал серьезных попыток пресечь неортодоксальность Бейля и Фонтенеля, которые были членами академий и находились под его покровительством.2 Кружок критиков короля, сформировавшийся вокруг герцога Бургундского в 1690–х годах, выступал за участие грандов в правительстве, за создание штатов во всех провинциях и за свободу торговли для обеспечения экономического роста. Фенелон, идейный вдохновитель группы, резко критиковал самого короля. Однако тот не предпринял никаких усилий, чтобы пресечь влияние этих людей на наследника трона или же удалить их из числа ближайших советников монарха. Люди гораздо менее высокого положения не боялись говорить и королю о своем недовольстве действиями его министров, и министрам о недовольстве действиями их подчиненных. Кто‑то решался пройти через сложный процесс подачи жалоб, памятуя о том, что часть министров положительно реагируют на одни процедуры, а их прочие коллеги — на другие.3

Существование «абсолютизма» может считаться спорным по крайней мере на половине территории тогдашней Франции. Однако Людовик XIV определенно не был «абсолютным» монархом в областях со штатами. Это не является незначительным исключением из правил. Историки слишком часто сравнивают французские провинции с английскими графствами. Эта аналогия неверна. Сепаратистские традиции и учреждения Лангедока бы-

1 Shennan J. H. 1968. The Parlement of Paris. Eyre and Spottiswoode. P. 283. 2Bluche F. 1990. P. 491-492. 3Mettam R. 1988. P. 91-92, 185-186.

ли более серьезными, чем в любом самодовольном английском графстве. Более того, по площади Лангедок почти в два раза превосходил Уэльс. Провинциальные штаты являлись камнем преткновения для правительства, и методы взаимодействия короля с ними были такими же традиционными, как и методы Ришелье. Существует четкая разница между использованием штатов в своих интересах и стремлением ускорить их разложение, но лишь немногие историки это понимают. Король не подавлял их и не действовал окольными путями, а манипулировал штатами через посредников. Повсеместное использование этой тактики свидетельствует об успехах королевской политики контроля. Ранее в провинциальных штатах клиентов короля было совсем немного. Однако Людовик X I V и Кольбер подкупили большинство епископов и дворян в штатах Лангедока, а для закрепления успеха включили в список на получение королевских пенсий и депутатов третьего сословия. Там, где количество людей было настолько велико, что для их подкупа потребовалось бы увеличить национальный доход, расплачивались с одним влиятельным аристократом, например, таким как герцог Роган, который в свою очередь укомплектовывал штаты провинции Бретань своими клиентами. Другим эффективным способом было изменить место проведения ассамблеи непосредственно перед ее открытием и сообщить об этом только сторонникам правительства. Пока нелояльные депутаты блуждали в поисках места заседания, союзники короны проводили нужные решения.

Кольбер возвел эту уловку в ранг настоящего искусства. Он больше, чем его предшественники, полагался на интендантов, большинство из которых были его собственными клиентами. Его главным приемом было использование кнута и пряника, то есть сочетания убеждения и у с т р а ш е н и я, предоставления или лишения королевских милостей. В Провансе доблестный Оп–пед управлял штатами столь же надежно, как и парламентом. Его несвоевременная кончина, наступившая во время заседания ассамблеи, привела к тому, что его место занял Гриньян, вовлеченный в борьбу за власть с Жан–сон–Форбеном, родственником Оппеда. Конкуренция за право считаться доверенным лицом короны могла вылиться в серьезную вражду. Это было недостатком системы патроната как метода контроля. Тем не менее Гринь–яну удалось успешно управлять штатами в течение десятилетий, и Кольбер целиком полагался на таких союзников и в других областях со штатами.

Проблема контроля принимала различные формы, определявшиеся внутренним устройством ассамблей. В большинстве штатов сословия заседали и голосовали раздельно, поэтому духовенство и дворянство могли получить перевес над третьим сословием. В Лангедоке же число депутатов от третьего сословия было вдвое больше, чем от первых двух, и голосование проводилось совместно; в результате третье сословие могло одержать верх над духовенством и дворянством. Одни штаты собирались три–четыре раза в