Илья Альтман - Неизвестная «Черная книга» Страница 2

Эти изменения, на наш взгляд, позволяют более последовательно изложить хронологию и географию событий.

Публикуемые свидетельства присутствуют в фонде ЕАК, как правило, в виде машинописных копий. Оригиналы писем и дневников перепечатывались в Литературной комиссии и передавались писателям, работавшим над очерками о соответствующих регионах. Видимо, подлинники также иногда оказывались у авторов очерков, и далеко не все они были возвращены ЕАК. Многие корреспонденты «Черной книги» просили вернуть дорогие им реликвии, что и было сделано. Однако некоторые оригиналы документов оказались в архиве «Яд ва-Шем» в фонде первого редактора «Черной книги» И. Г. Эренбурга и теперь сверены с машинописными копиями.

Сохранены, как правило, авторские заголовки машинописных материалов, предназначавшихся для публикации в «Черной книге». Указаны: вид публикуемого документа, автор (по возможности, с указанием имени, отчества, профессии), место событий, источники информации, дата составления. Если представлялось возможным датировать текст по содержанию либо на основе первоисточника, дата указывается в квадратных скобках.

Оговорены также случаи, когда публикуемые первоначальные тексты свидетельств были записаны в ЕАК или его корреспондентами. Если информация поступала в ЕАК как обобщенный рассказ ряда свидетелей, указывалась фамилия того, кто готовил эти материалы для «Черной книги». Когда автор записи рассказа или обзора не был указан в документах, но установлен по косвенным источникам, его фамилия приводится в квадратных скобках. Сведения, дополняющие или уточняющие издание 1993 года, также даются в квадратных скобках, но с выделением курсивом.

Указаны свидетельства, которые в сокращенном или измененном виде были использованы в «Черной книге» (Израиля Адесмана, Сарры Глейх, Евсея Гопштейна, Михаила Гричаника, Анны Моргулис, Льва Рожецкого, Хаима Ройтмана, Людмилы Слипченко).

При публикации документов, оригиналы которых были написаны на идише, как правило, указаны авторы переводов. Имеются также указания на подлинность (копийность) и язык (кроме русского) публикуемых документов. Полное указание архивных шифров (включая номера фондов и описей) документов ГА РФ и «Яд ва-Шем» даны при публикации первого из них.

При передаче текста сохранен авторский стиль и особенности первоисточника. Документы публикуются, как правило, полностью. Все сокращения, сделанные при подготовке издания, указаны отточиями в квадратных скобках. Авторские отточия не оговариваются. Без комментариев исправлялись явные описки. Все неразобранные части текста (ввиду плохой сохранности, прежде всего рукописных свидетельств) оговорены.

В ряде случаев восстановлены (на основе фонда Эренбурга) или уточнены заголовки документов: «Письмо Иохима Шенфельда»; авторское название документа «Давид и Надя» (в издании 1993 года – «Он мой муж. Письма Надежды Терещенко»). Скорректирована датировка текстов: письма Б. Бронфин из Хмельника, материала Л. Лагина, свидетельства Л. М. Слипченко (Козман), письма А. Розена, очерка «Город Новозыбков». Указаны источники информации либо корреспонденты авторов и редакторов «Черной книги», вид документа: свидетельство С. Шенфельда о Яновском лагере; биографические данные С. Грутмана, П. Зозули, Р. Л. Зеленковой; инициал отчества адресата в письме Ольги Супрун; имя и фамилия автора свидетельства в записи Н. Г. Кона.

Уточнены даты жизни В. Куторги; адресат в очерке «Город Новозыбков»; географические названия (Ашевский район Калининской области); фамилии (Гильман в «Гибель моего отца») и т. п.

Вставки фрагментов текстов на основе рукописных первоисточников («Страницы из Данте. Из дневника жительницы Харькова Н. Ф. Белоножко», «Дневник Сарры Глейх», «Гибель моего отца», «Рассказ бухгалтера Юровского», письмо А. Розена) даны в квадратных скобках либо цитируются в примечаниях.

На основе новейшей исторической литературы существенно переработаны примечания и комментарии. Уточнялись прежде всего упоминаемые даты и факты, а также статистические данные; приводятся биографические данные об авторах или упоминаемых лицах. Они подготовлены, в частности, по материалам энциклопедии «Холокост на территории СССР» (М.: РОССПЭН, 2011).

Некоторые уточнения нам удалось получить в результате встреч и переписки с авторами сообщений (Сарра Глейх), упоминаемыми в тексте лицами (Л. Е. Калика, В. Дудник, Б. А. Розенфельдом), родственниками авторов очерков (Н. Л. Железновой и Л. Д. Стоновым).

Для настоящего издания отбор материалов и уточнение структуры сборника, сверка документов и подготовка списка авторов свидетельств и корреспонденций (он отсутствовал в издании 1993 года), а также ряда комментариев проведены составителем. Примечания в разделе «Латвия» подготовлены при участии рижского историка Григория Смирина, в разделе «Литва» – при участии историка Ильи Лемпертаса. Отдельные факты уточнены директором Музея Холокоста (Харьков) Ларисой Воловик и заместителем директора Института иудаики (Киев) Юлией Смилянской.

Украина

Киев

Жизнь в оккупированном Киеве

Воспоминания И. С. Белозовской

[5]

Говорить о причине – почему я оставалась в оккупированном Киеве – трудно, а может быть, излишне. Прежде, до оккупации – это была общая причина, теперь она является ничтожной и незначительной. Все не верилось, что этот кошмар наступит, мы, как утопающие, хватающиеся за соломинку, жадно ловили по радио: «Киев никогда не будет сдан», верили и надеялись… 17 сентября 1941 года, когда наши войска в массовом характере начали отступать, гул преследующих немецких снарядов, огонь и дым от горевших зданий все еще меня целиком не убедили, что наступил крах, что прекращается жизнь. Слово «жизнь» тогда имело свое значение. Впоследствии это значение притупилось.

Слишком часто или даже постоянно она была близка к смерти и потому потеряла свою обычную окраску.

19 сентября, когда немцы начали заходить в город и когда по обе стороны тротуаров (по Красноармейской, возле Владимирского базара) стояли люди с льстиво-радостными, подобострастно-угодливыми лицами, встречая «освободителей» своих – немцев, которые несли им «большую жизнь», тогда я уже чувствовала, что жизнь от нас уходит, наступает мучение. Мы все были в мышеловке. Куда деться? Пути все были закрыты.

Я ушла на Подол к своему пятилетнему сыну, который был у родных мужа. Мои родные: две младшие сестры с тремя детьми – у одной двое – пять с половиной и три с половиной года, мальчики, у другой один – три с половиной года. Мать и отец мотались из одной квартиры в другую, то у сестры на улице Гершуни[6], то в моей квартире на Тверской, 13. Муж мой был с ними на Тверской. Они сидели вокруг него, им казалось, что он их спасет от неминуемого (он русский)[7].

Через несколько дней отец мой вышел зачем-то на улицу и не вернулся – начали уже ловить на улице мужчин-евреев, будто бы на работу. На следующий день, когда был издан приказ о сконцентрировании евреев всех в один пункт для отправки куда-то, сестры моего мужа пошли и забрали его силой к себе, они боялись за его жизнь. Можно себе представить картину, когда мои сестры, трое маленьких мальчиков, мать (отца уже не было) громким плачем молили о спасении моего мужа: от них уходила последняя соломинка, и он ничем не мог им помочь. Он ушел на Подол. Когда он пришел, и мне тоже казалось, что от них ушло последнее спасение… Наступила кошмарная, неизвестная смерть. Я в древнем веке не жила и в нашем веке не видела, что люди делали в глубоком неисходном горе. Но меня потянуло к земле, сесть на низком табурете, я ярко ощутила желание посыпать пеплом голову, всю себя, ничего не слышать, превратиться в прах… Но нет, я была жива, я даже в состоянии была слышать и отметить, что люди живут вокруг меня, что они имеют право на жизнь, и почему, почему часть людей, которые имеют несчастье быть другой нации, должны умереть насильственной смертью – дети, невинные, маленькие, не знающие, за что, не понимающие, что такое жизнь и что такое смерть? Почему мой ребенок, у которого отец русский, имеет своих защитников на жизнь?

28 сентября мой муж и его сестра, русская, пошли провожать моих несчастных в дальний путь. Им казалось, и мы все хотели верить, что немцы-варвары вышлют их, и четыре, пять дней подряд люди двигались целыми вереницами к «спасению». Не успевали всех принять, велели приходить на следующий день (не перегружали себя работой). И так люди приходили по нескольку дней, и их все не успевали отправить на тот свет, пока их очередь наконец-то приходила. Мой муж недалеко от места общего приема – исторического Бабьего Яра – оставил моих родных, сам ушел посмотреть все-таки, как принимают людей. И увидел: за высоким забором (щелочка была) сортируют – мужчин в одну сторону, женщин, детей отдельно. Голые (вещи отнимались в другое место), из автоматов и пулеметов их укладывают, крики и вой ужаса заглушались.