Людмила Шапошникова - Тайна племени Голубых гор Страница 2

— Раджу! — крикнул он. — Немедленно поезжай на станцию и закажи два билета до Утакаманда. И смотри не забудь, два. Понял?

Флегматичный Раджу послушно кивнул.

— Мы едем, едем, — скороговоркой начал Венкатараман, но, заметив изумление в глазах Раджу, моментально вновь превратился в респектабельного секретаря Общества слуг Индии.

— До встречи на вокзале, — важно сказал он мне, но не удержался и подмигнул.

В долину Коимбатура (Коямпуттура) наш поезд пришел на рассвете. Багровое солнце поднималось над горной грядой на востоке. По обеим сторонам полотна тянулись пальмовые рощи, манговые заросли, рисовые поля, деревушки с красными черепичными крышами. Повсюду, насколько хватало глаз, то удаляясь к горизонту, то снова приближаясь, высились суровые, лишенные растительности горы. Каменные выходы коричневого цвета всех оттенков придавали горам причудливые и странные очертания. Оттуда, сверху, в долину стекал прозрачный, светлый воздух. И как-то неожиданно на северо-востоке за уступами и скалами вспыхнул синими красками горный хребет. Его призрачные очертания дрожали и расплывались в голубизне утреннего неба. Казалось, над долиной поднялся гигантский сине-голубой мираж.

— Что это? — спросила я Венкатарамана.

— Нилгири — Голубые горы.

Так вот какие эти горы! Там за их голубым миражом живет удивительное племя тода. И древние горы ревниво хранят его тайну.

Какая-то странная расплывающаяся тень легла на чистую акварель их синих вершин. И только через несколько мгновений я догадалась, что это дым. Дым из фабричных труб Коимбатура. Поползли унылые грязно-желтые корпуса знаменитых текстильных фабрик, прокопченные стены городских строений, приземистые бараки рабочих кварталов. В открытые окна нашего купе ворвался шум большого города. Голубые горы растворились где-то за горизонтом, и теперь повсюду тянулись здания-коробки и кривлялись пестрыми плакатами-рекламами своих стен.

Но вот город остался позади, и на горизонте снова выросли Голубые горы. Они приобретали все более четкие очертания. К сине-голубому цвету постепенно стали примешиваться зеленые тона. Потом голубизна так же неожиданно, как и появилась, исчезла, и поезд подошел к хребту Нилгири.

На маленькой станции Метапалаям, прижавшейся к подножию гор, мы пересели в «горный поезд». Его голубые небольшие вагончики своими широко вырезанными окнами напоминали трамваи. Игрушечный паровоз несколько раз свистнул и бодро застучал по рельсам мимо плантаций бананов и арековой пальмы. Через несколько миль начался подъем. В окна врывался пружинистый горный воздух, настоенный на аромате свежих лесных запахов. По отвесным каменным стенам ущелий сочилась прозрачная холодная вода. Дышалось легко и свободно. А там, где-то внизу, остался Мадрас с пыльными жаркими улицами и переулками, с чахлой травой, выжженной безжалостным солнцем, Мадрас, задыхающийся во влажной духоте, беспокойно мечущийся в поту безжалостных тропических ночей. Полотно железной дороги то взбиралось вверх, то вновь опускалось вниз. Паровоз усиленно пыхтел у края пропастей и ущелий, с которых скатывались горные реки и с шумом обрывались водопады. Он шел по рельсам, зажатым отвесными скалами, громко свистел в каменных тоннелях, сотрясал тонкие мостики, переброшенные через обрывы. Поезд останавливался у крошечных станций, прилепившихся у обрывов и каменных стен. А вокруг высились гигантские эвкалипты, уступая напору ветра скрипели заросли бамбука. Зажигались и гасли в лучах солнца алые крупные цветы «пламени лесов». Совсем близко к полотну подбегали обезьяны, корчили рожи и старались догнать поезд. Сделать это было не трудно, скорость не превышала трех-четырех миль в час. В нескольких местах дорогу пересекало шоссе. По узкой асфальтовой ленте время от времени проскакивали грузовики и автобусы. По обочине дороги устало брели плантационные кули, завернутые в грубошерстные одеяла. На склонах лощин и небольших долин были разбросаны чайные и кофейные плантации. Перед самым Утакамандом поезд врезался в облако, и пошел холодный, по-осеннему мелкий дождь. Пассажиры зябко ежились, а Венкатараман достал из чемодана аккуратно сложенный шерстяной китель и облачился в него.

— Когда я был молодым, — объяснил он мне, — я этого не делал.

Тропики кончились. Мы подъезжали к Утакаманду, расположенному на высоте 2200 метров над уровнем моря. Этот город — центр округа Нилгири. Сокращенно его называют Ути. Его слава «королевы горных курортов» началась еще в прошлом столетии. Утакаманд был долгое время типичным английским городом, выросшим в умеренном климате Нилгири и населенным европейскими плантаторами, миссионерами, английскими чиновниками и солдатами.

Мы остановились с Венкатараманом в брахманском вегетарианском отеле «Модерн лодж». Неуклюжее приземистое здание отеля, украшенное аляповатыми колоннами, принадлежало когда-то плантатору-англичанину, уехавшему в 1950 году к себе на родину. Но большой холл, занимающий центральную часть здания и служащий теперь столовой, еще многим напоминает о прежнем хозяине. Узкие окна, скучные темные панели, камин, над которым развешаны охотничьи трофеи. Центральное место занимает оскаленная голова тигра. По стенам пестрят литографии Лондона и английских пейзажей. Посредине холла стоит длинный обеденный стол. Атмосфера скучного благочестия и строгой респектабельности, непостижимо затаившаяся в темных углах столовой, до сих пор угнетающе действует на шумных и темпераментных постояльцев отеля. Когда они попадают в столовую, смолкают громкие разговоры и шутки, все быстро, не по-индийски, едят и стараются поскорее покинуть чопорный и угрюмый холл. Однако дела отеля идут не плохо, постояльцев всегда много, и хозяин старается его расширить. Во внутреннем дворе «Модерн лодж» сделали на скорую руку деревянные домишки с тонкими перегородками. В их комнатах промозгло и сыро. Холодный ветер свободно врывается в щели окон и скособоченных дверей. В этом отеле я сразу почувствовала, что такое октябрь в Нилгири.

Вечером я смотрю на Ути и мне кажется немного фантастическим этот чужой, незнакомый город. Прямо передо мной в обширной котловине ярко горят, переливаясь и мерцая в чистой горном воздухе, его огни. Они наполняют всю котловину, погруженную уже в черную тьму, и странно не рассеивают эту тьму. По краям котловины резкими контурами высятся гребни гор. Зашедшее солнце чуть подсвечивает их призрачным оранжево-сиреневым светом. С ярко-черного неба не мигая смотрят мириады цветных звезд.

Днем картина изменилась. Ути предстал обычным англоиндийским городом с черепичными крышами домов, узкими, пыльными улицами, с традиционным ипподромом в центре, с островерхими шпилями церквей, с фешенебельными бунгало плантаторов и английских клубов. Белолицые дельцы в тропических шлемах и твидовых пиджаках лениво и скучающе смотрят из своих автомобилей на горы, на толпы прохожих и пестроту утакамандского рынка.

По улицам города с деловитым видом снуют сутаны английских священников и католических монахов. А унылый звон церковных колоколов, плывущий над городом, возвещает европейской и индийской пастве об ее обязанностях… Вечерами «высшее общество» английских и индийских плантаторов собирается в чопорных полутемных гостиных бунгало, где ведутся традиционные разговоры о скачках, о предстоящей выставке собак, о видах на урожай чая и кофе. Разговоры щедро размачиваются виски и бренди.

И все же Утакаманд — индийский город. И администрация там тоже индийская. От нее зависело, увижу ли я тода или нет.

Окружной коллекторат Нилгири, куда мы пришли с Венкатараманом, разместился в двухэтажном особняке со множеством галерей и переходов. В коридоре у входа объявление: «Просьба с собаками в контору не входить».

— Тода? — спрашивает удивленно чиновник в приемной коллектора. — Племя, что ли? Такие с бородами?

— Ну да, — объясняем мы с Венкатараманом. — С бородами. Симпатичные такие.

— И вы из Москвы ехали, чтоб их посмотреть? — опять изумляется чиновник, — Чем же они прославились? Вот Утакаманд, это я понимаю. Скачки, вечером в клубе можно посидеть. Общество интересное.

Я начинаю терпеливо объяснять любителю английских клубов, зачем мне надо к тода. Но он слушает невнимательно. Его взгляд рассеянно блуждает с меня на Венкатарамана, с Венкатарамана на меня… Потом его губы растягивает откровенная зевота. Я прерываю объяснение на полуслове. Чиновник, кажется, не замечает воцарившейся тишины. Затем, очнувшись от каких-то своих мыслей, спохватывается.

— Так о чем мы говорили?

— О тода, мистер, — сердито отвечает Венкатараман.

— Ах, о тода! Так при чем же тут я?

— А если ни при чем, так и нечего здесь сидеть, — озлился Венкатараман.