Дэвид Э. Хоффман - Шпион на миллиард долларов. История самой дерзкой операции американских спецслужб в Советском Союзе Страница 2

Эта операция стала для ЦРУ признаком зрелости. Управление добилось того, что прежде считалось недостижимым: личных встреч со шпионом прямо под носом у КГБ.

А затем наступил полный крах – и не благодаря усилиям КГБ, а в результате предательства изнутри.

Чтобы понять значимость этой операции, следует вспомнить о долгой и трудной истории попыток ЦРУ внедриться в Советский Союз.

ЦРУ возникло вследствие катастрофы в Перл-Харборе. Несмотря на полученные Соединенными Штатами предупреждения, атака Японии 7 декабря 1941 года оказалась неожиданной и ошеломляющей. Тогда погибли более 2400 американцев, было потоплено или повреждено 21 судно Тихоокеанского флота США, и Соединенные Штаты оказались втянуты в войну. Разведывательная работа тогда была распределена между несколькими разными ведомствами, и никто не соединял разрозненные фрагменты в общую картину. Расследование конгресса пришло к выводу, что этот несогласованный процесс “в значительной степени и был виной” катастрофы. Создание ЦРУ в 1947 году прежде всего отражало твердое намерение конгресса и президента Трумэна предотвратить повторение Перл-Харбора. Трумэн хотел, чтобы ЦРУ проводило качественный, объективный анализ{3}.

Оно должно было стать первым централизованным гражданским разведывательным ведомством в американской истории{4}.

Но первоначальные виды на ЦРУ вскоре изменились ввиду растущей советской угрозы, которая выражалась в том числе в блокаде Берлина, в усилении сталинского контроля над Восточной Европой и в появлении атомной бомбы в СССР. Вскоре ЦРУ вышло далеко за рамки анализа разведданных: управление стало заниматься шпионажем и тайными операциями. Соединенные Штаты, проводя политику сдерживания, первоначально сформулированную в “длинной телеграмме” Джорджа Кеннана из Москвы в 1946 году[2], а затем значительно расширенную, пытались остановить попытки СССР внедриться в правительства других стран и вести там подрывную деятельность. Холодная война началась как соперничество за опустошенную войной Европу, но затем распространилась на все сферы, превратившись в столкновение идеологий, политик, культур, экономик, географии и военной мощи. ЦРУ находилось на переднем фронте в этой битве. Борьба с коммунизмом не переросла в прямые боевые действия между сверхдержавами. Она велась в тени, между войной и миром, в “глухих переулках”, как однажды выразился госсекретарь Дин Раск{5}.

Но в одно из таких глухих мест заходить было слишком опасно – в сам Советский Союз. Сталин был убежден, что победа над нацистами во Второй мировой войне продемонстрировала незыблемость советского государства. После войны он твердо и сознательно укреплял жестокую, закрытую политическую систему, которую усовершенствовал еще в 1930-х, создавая постоянное напряжение в обществе, ведя непрестанную борьбу с “врагами народа”, “шпионами”, “колеблющимися”, “космополитами” и “выродками”. Запрещалось получать книги из-за рубежа или слушать иностранные радиопередачи. Путешествия за границу для большинства людей были практически невозможны, а контакты с иностранцами, без особого на то разрешения, сурово карались. Телефоны прослушивались, почта вскрывалась, информаторы всячески поощрялись. Тайная полиция работала на каждом заводе и в каждом учреждении. Было опасно высказываться откровенно, даже в узком кругу близких людей{6}.

Это была крайне неблагоприятная среда для шпионажа. В первые годы холодной войны у ЦРУ не было резидентуры в Москве, его оперативники не работали на улицах столицы крупнейшего и самого скрытного партийного государства. ЦРУ не могло выявить и завербовать в СССР потенциальных агентов, как оно делало в других странах. Советская тайная полиция, с 1954 года получившая название КГБ (Комитет государственной безопасности), была искушенной, компетентной, всемогущей и безжалостной. К началу 1950-х у КГБ за плечами был уже тридцатилетний опыт сталинских чисток, нейтрализации угроз советскому режиму во время и после войны, кражи атомных секретов у США. Иностранцу было невозможно даже завести разговор с москвичом, не вызывая подозрения.

ЦРУ только-только пробовало себя в деле. Это была молодая, оптимистично настроенная, наивная организация, твердо намеренная добиться результата, – настоящее воплощение американского духа{7}. В 1954 году один из пионеров авиации генерал Джеймс Дулиттл предупреждал, что Соединенным Штатам нужно мыслить более трезво и хладнокровно. “Мы должны создать эффективные службы шпионажа и контрразведки, должны научиться вести подрывную деятельность и саботаж, уничтожать наших врагов более умными, более изощренными и более действенными методами, чем те, что применяются против нас”, – утверждал он в совершенно секретном докладе президенту Эйзенхауэру{8}.

ЦРУ сталкивалось с постоянным и острым дефицитом разведданных о Советском Союзе и его сателлитах. Политики в Вашингтоне были чрезвычайно обеспокоены возможной вой ной в Европе и необходимостью знать о ней заблаговременно. Много информации было доступно в открытых источниках, но это было не то же самое, что подлинные разведданные, полученные путем проникновения в страну. “Давление на нас варьировалось от повторяющихся указаний сделать “хоть что-то” до раздраженных требований сделать “все что угодно”, – вспоминал Ричард Хелмс, отвечавший за тайные операции в 1950-х{9}.

За пределами Советского Союза ЦРУ старательно собирало информацию у беженцев, перебежчиков и эмигрантов. Управление обращалось с предложениями о сотрудничестве к советским дипломатам, военным и сотрудникам разведки по всему миру. Подразделение тайных операций ЦРУ завербовало целую секретную армию в лагерях беженцев в Европе. Порядка пяти тысяч добровольцев прошли подготовку в качестве “постъядерных сил сопротивления”, которые должны были вторгнуться в Советский Союз после атомного нападения. Параллельно Соединенные Штаты забрасывали парашютистов-одиночек в страны советского блока, чтобы те шпионили или налаживали связи с движениями сопротивления. Большинство из них были пойманы и убиты. Глава управления тайных операций Фрэнк Дж. Уиснер мечтал о том, чтобы внедриться в Восточный блок и расколоть его на части. Уиснер надеялся, что посредством психологической войны и секретной помощи – тайников с оружием, радиостанций, пропаганды – народы Восточной Европы можно убедить сбросить коммунистическое иго. Но почти все эти попытки скрытно пробраться “за линию фронта” оборачивались провалом. Полученные разведданные были скудными, и Советский Союз оставался незыблем{10}.

Источники ЦРУ оставались снаружи. “Единственным способом выполнить нашу миссию была разработка внутренних источников – шпионов, которые могли сидеть рядом с политиками, слушать их дебаты и читать их почту”, – вспоминал Хелмс. Но вербовка и систематическая работа с московскими агентами, которые могли бы предупреждать о решениях, принятых советским руководством, “были столь же невероятны, как размещение постоянных агентов на Марсе”, – говорил он{11}. Обстоятельный анализ разведданных ЦРУ по советскому блоку, проведенный в 1953 году, заканчивался мрачными выводами. “У нас нет никаких надежных первоисточников, сообщающих о том, что думают в Кремле”, – признавали его авторы. По поводу армии в докладе говорилось: “Надежных данных о долгосрочных планах и намерениях врага практически не существует”. Авторы предупреждали: “Мы не можем надеяться на получение сколько-нибудь детальной информации о советских военных намерениях в случае неожиданного нападения”{12}. В первые годы своей работы ЦРУ пришло к выводу, что “невероятно трудно создать агентурную сеть в сталинском параноидальном полицейском государстве”{13}.

“В те дни, – говорил Хелмс, – наша информация по Советскому Союзу действительно была крайне скудной”{14}.

Несмотря на все эти трудности, ЦРУ удалось добиться двух прорывов в 1950-х и в начале 1960-х годов. Два офицера советской военной разведки, Петр Попов и Олег Пеньковский, начали шпионить для США. Они были добровольцами, а не завербованными агентами, и вышли с этой инициативой отдельно друг от друга. Оба продемонстрировали колоссальные преимущества работы с тайными агентами. В основном передача секретов происходила за пределами Москвы.

1 января 1953 года невысокий, коренастый русский передал конверт американскому дипломату, когда тот садился в свой автомобиль в международном секторе в Вене. Тогда Вена была оккупирована американскими, британскими, французскими и советскими силами; в городе царила атмосфера подозрительности. В конверте содержалось письмо, датированное 28 декабря 1952 года и написанное по-русски. В нем говорилось: “Я советский офицер. Я хочу встретиться с американским офицером, чтобы предложить определенные услуги”. В письме оговаривались место и время встречи. Такие письма были обычным явлением в Вене в те годы, когда орды мошенников пытались заработать, фабрикуя “разведывательные материалы”. ЦРУ тратило много времени на их проверку, но это письмо выглядело убедительно.