Лидия Чуковская - Слово предоставляется детям Страница 2

В ПУТИ

СКАЗКА

Когда наш детдом эвакуировался, немцы нас обстреляли. Конечно, им отлично видно было, что это дети едут, если только они не пьяные были и не близорукие, но им ведь это все равно: они когда видят движущую точку, то они уже не могут не стрелять.

Только они в нас не попали.

Впереди на подводе ехал дедушка-кучер. Его подвода была вожатая. А потом, на второй, правил Миша Власов - его подвода была подчиненная. Я ехала с дедушкой-кучером на первой подводе. Мы его все любили. Мы его любили потому, что он нам часто рассказывал сказки и военные приключения - он в ту войну был у австрийцев пленным... Он нам говорил: "Где той войне до этой!". И лошадей нам давал из своих рук угащивать.

Вот мы едем и вспоминаем нашу жизнь. Мы в последнее время часто ходили выступать в госпиталь. Нас каждую прикрепили к своему раненому бойцу, и мы своему раненому бойцу читали вслух и дарили подарки - одеколон, папиросы, карандаши, очиночки или еще что... Мой боец был старший лейтенант, его звали Николай, он мне показывал осколок, который у него вынули из груди.

И вдруг мы слышим: летит не наш самолет. Гул у вражеских самолетов страшный, ревущий, завывающий, не такой, как у наших, - у наших гул легкий. Мы, конечно, испугались, но не очень испугались, потому что у нас все, даже маленькие ребята, уже привыкли к бомбежке и к другим событиям. Самолет спустился пониже и начал строчить по нашим подводам - хряс! хряс!- пули некоторые ишли гостряком, а другие рикошетом: покрутится, покрутится и в землю. Ребята закричали: "Ложиться нам? Или как?" А дедушка-кучер говорит: "Станем мы еще перед ним ложиться! Давайте ехать, все целы будем!" И ударил по лошадям. И Миша Власов ударил. Мы едем, а дедушка-кучер нам криком сказку рассказывает, чтобы мы не боялись.

И верно: он в нас не попал, а скоро прилетели наши истребители, и немецкий самолет начал тикать, как дикий тигренок.

Валя Ильяшенко, 14 лет, из Мариуполя.

Записано 19/III-42 г., в Детдоме № 31, в Ташкенте.

ГРАММОФОНЧИКИ

Там нам хорошо жилось. У нас в детдоме куры были свои, голуби свои, свиньи свои, кони. Коней доглядал дядя Петя. Он нам на тех конях давал кататься: мы до речки проскачем и обратно. Одного звали Громик, другого Лютра, а третьего Орел. Орла можно бы назвать Ветер - так он быстро бегал. Нам их из колхоза привели. А зато когда у Лютры лошаденок родился - мы его сдали обратно в колхоз.

На огороде у нас редька росла, огурцы, цибуля. А на клумбе мы садили цветы: такие звездочки беленькие и фиалки и самые красивые цветки - граммофончики.

У нас шефы были богатые - управление шахт. К нам приезжал Шестаков на праздники - это такой самый главный в районе. Мы плясали украинскую пляску, и пели, и читали стишки, а он нам привозил кулечки с конфетами и пряниками. Потом шефы нам подарили сад - ну да, целый сад, недалеко от школы. Мы туда ходили вишеньки рвать и абрикосы.

Как началась война, наш директор сразу ушел в армию. Шахту взорвали, чтобы немцам не досталась. А к нам прислали шахтера Петра Ивановича и приказали ему нас в два дня вывезти, чтобы мы тоже немцам не достались.

Только как нас вывозить, если все вагоны заняты Красной Армией и машинами и танками? Тогда железнодорожники сами сделали для нас вагоны. Из угольных платформ. Построили такие будто домики. Всю ночь лил дождь, немец бомбил, а они работали. Их было не дюже много - семь человек. И они построили пять вагонов. Они строили день и ночь, а мы весь день укладывались. Быков резали, кабанов резали, и посуду укладывали, и белье укладывали, и постели укладывали, и хлеба пекли, да еще взяли с собой десять бочек масла и сала.

Вечером, когда уже темно было, мы построились в пары.

Маленьких посадили в бричку. Продукты - на возы. И мы пошли: с Галиной Артемьевной, Марией Михайловной и Петром Ивановичем.

Ох, жалко было граммофончики оставлять и наши комнаты с окошечками ... На станции одни стены стояли. На путях валялись шпалы, рельсы и камни. Нас усадили в вагоны. Там были сделаны такие нары - одни к потолку поближе, другие к полу - мы на них постлали матрацы и одеяла и легли. Ждем, ждем, а паровоза все нет. Лежим и думаем: как там наш домик без нас будет, как наши цветки?.. Потом мы заснули. И пока мы спали, к нам кукушка пришла из Константиновки. Она была маленькая, старенькая, а как дернула - так мы все с нар повалились. Здоровая была, хоть и маленькая.

На другой день мы стояли на станции Дебальцево. И вдруг загудели самолеты. И как застрочат, как застрочат - аж душа прямо в ухах звенит! Пули в колесах защелкали.

Воспитательки велели нам лежать смирно, а мы, которые на верхних нарах, ноги вытянем, упрем в потолок, досочку подымем и глядим. Ничего не видать, воздух, но глядим. А пули по колесам - щелк! щелк! со звоном.

Наши из зениток стали бить и прогнали фашистов. Тогда поезд пошел.

А в те щели мы потом Волгу видели и маленькие пароходы.

Коля Дмитренко, 10 лет

Леня Дубченко, 10 лет

Ваня Васильев, 10 лет

Все - из с. Щербиновки (Донбасс).

Записано 13/III-42 г., в Детдоме №9, в Ташкенте.

ТЕТЕНЬКА - ДЯДЕНЬКА

Немцы начали бомбить все домики кругом, а мы с моей подругой Геней так испугались, так испугались, что выскочили на улицу одни и побежали в лес. В лесу было много женщин, стариков и маленьких детей: некоторые дети были со своими матерями, а другие были одни, как и мы. Мы сидели в лесу до утра. По дороге мимо нас мчались грузовики с беженцами. Мы с Геней попросились в одну машину, и нас взяли. Эту машину мы всю по бокам обложили березняком, чтобы германские самолеты сверху думали, что это не машина, а лес. Но все равно, когда мы подъезжали к Минску, нашу машину стали обстреливать германские самолеты. Как начали, как начали из пулеметов рокотать! Мы вылезли из машины и побежали в овраг. Мы там в овраге просидели долго. А немцы бомбили и обстреливали всех, кто бежал по полю от шоссе. Недалеко от нас бросили девять бомб; семь человек ранили осколками, и двух насмерть убили. Потом прилетели наши истребители и разогнали немцев. Тогда мы осмелели, вылезли из оврага и поехали дальше.

Добрались мы до Минска и сразу повернули назад - весь Минск горел, одни только каменья торчали. Мы попросились в другую машину и поехали в сторону Смоленска. На дороге мы видели много раненых и убитых. А в одном месте там лежала одна тетя, которую ранило в плечо и ногу. Мы к ней подбежали, и она нам со слезами сказала: "Снимите, девочки, у меня с головы косынку и перевяжите мне ногу". И вот мы сняли косынку и перевязали ей ногу. У нее было хорошее пальто, оно лежало возле. Она говорит: "Возьмите, девочки, пальто себе", - но мы его не взяли, потому что мы думали, что сегодня мы живы, а завтра и нам то же будет: хоть убьют, хоть ранят.

Двадцать четвертого июня, в шесть часов дня, мы прибыли в Могилев и нас усадили в эшелон. Мы сначала очень радовались. Но около Орши наш поезд стали обстреливать германские самолеты, и тут мы все побежали в рожь и сидели во ржи двое суток, а наш поезд фашисты разбомбили в щепки и возле нас, в рожь, тоже сбросили три бомбы. Мы спрятались в канавку. Одна бомба нас совсем засыпала песком. Потом мы обтряхнулись и побежали на линию.

Через несколько часов на линии проходил другой поезд. Он возле нас остановился, и мы с Геней и с другими людьми на него сели. В этом поезде нам сильно хотелось кушать. Многие люди давали нам хлеба и денег и кормили нас, что у кого было. Но этот поезд немцы обстреливали каждую ночь... Наконец, нам соседи рассказали, что в нашем поезде едет шпион. Это был дяденька, но он был одет в тетенькину одежду, и все думали, что он тетенька. Как только настанет ночь, он выходит на подножку. Если люди спрашивают, почему ты, как настанет ночь, выходишь из вагона на подножку, то он отвечает, что в вагоне не может ехать - его тошнит... И вот ночью одна тетенька увидела, что переодетый как тетенька дяденька стоит на площадке с ридикюльчиком, и раскрывает этот ридикюльчик, и показывает своим германским самолетам знак. Когда мы доехали до станции, тетенька позвала двух милиционеров, которые взяли этого шпиона. На ногах у него оказались такие железные провода намотаны.

Теперь я живу в Ташкенте, в детдоме, и учусь в пятом классе. Сперва, как только я приехала в Ташкент, мне было как-то дико, а также очень было жарко. А теперь я уже привыкла, стало мне хорошо. Но только, когда окончится война, я все равно поеду домой, в Белоруссию.

Маруся Лаппо, 12 лет, из г. Пружаны (Белоруссия).

Записано 8/II-42 г., в Детдоме № 1, в г. Ташкенте.

ВАГОН, ГДЕ БЫЛА МАМА

Как началась война, папа ушел в штаб ПВХО. Ему выдали два билетика - билетик на меня, билетик на маму. Вот мы с мамой по этим билетикам двадцатого августа сели в эшелон и поехали. В нашем вагоне ехал еще мой троюродный брат, Яша, со своей мамой.