Мари Беллок - Жюль Верн у себя дома Страница 2

— Ваши романы также сильно отличаются от творчества остальных собратьев по перу, — отважилась заметить я, — тем, что чисто любовные истории играют в них незначительную роль.

Одобряющий взгляд милой хозяйки дома дал мне понять, что она полностью согласна с этим моим наблюдением.

— Никак не могу согласиться с вами, — с некоторым раздражением возразил мистер Верн. — Вспомните «Миссис Бреникен» или очаровательных молодых девушек в некоторых других моих романах. Всюду, где было необходимо женское присутствие, вы его встретите. — И чуть погодя, с улыбкой, добавил: — Любовь — всепоглощающая страсть; она оставляет очень мало свободного места в человеческом сердце. Моим героям необходима полная ясность рассудка, а присутствие очаровательной молодой леди может прискорбно отразиться на их действиях. Кроме того, мне всегда хотелось писать романы так, чтобы их безо всяких колебаний можно было дать в руки любому молодому читателю, поэтому я старательно избегал таких сцен, которые брат постыдился бы предложить прочесть сестре.

— Не угодно ли вам, прежде чем стемнеет, подняться наверх и осмотреть кабинет и комнату мужа? — спросила хозяйка дома. — Там мы сможем продолжить беседу.

В сопровождении мадам Верн мы еще раз пересекли светлый, просторный холл, где находилась дверь на старомодную винтовую лестницу. Она привела к череде уютных комнат, где мистер Верн проводит большую часть своего времени и где были созданы многие из его чарующих книг. В коридоре я обратила внимание на несколько больших карт, висевших на стенах, — немых свидетелей любви хозяина дома к географии и точной информации.

— Именно здесь, — бросила мадам Верн, распахивая дверь, ведущую в крохотную, похожую на келью комнатку с кроватью, — супруг работает по утрам. Вы должны знать, что встает он в пять и до второго завтрака, то есть до одиннадцати, пишет или правит корректуры, и так — каждый день. Но свеча не может гореть с обоих концов, и по вечерам он обычно ложится спать рано, в восемь или в половине девятого.

Простенький деревянный письменный стол расположился перед широким окном, а место напротив занимала маленькая походная кровать; зимним утром, во время перерывов в работе, мистер Верн любит поглядывать через окно на живописный шпиль Амьенского собора. Комнатушка почти лишена украшений, исключая бюсты Мольера и Шекспира и несколько картин, среди которых выделялось акварельное изображение яхты «Сен-Мишель», когда-то принадлежавшей хозяину. Это было очаровательное суденышко, на котором он и его жена много лет назад провели немало счастливых часов своей долгой совместной жизни.

Из кабинета можно пройти в красивую просторную комнату, где расположена библиотека Жюля Верна. Стены помещения завешаны книжными полками, а посередине прогибается под тяжестью тщательно отобранных газет, журналов и научных отчетов широкий стол; но современная французская или английская периодика здесь не представлена. Бесчисленные карточки, занимающие удивительно мало места, исписаны более чем двадцатью тысячами заметок, накопившихся у автора за всю его долгую жизнь.

«Скажи мне, какие книги человек читает, и я скажу тебе, кто он» — эта парафраза старой доброй пословицы как нельзя лучше подходит к Жюлю Верну. Библиотека его не показная. Писатель пользуется ею для работы. Потрепанные томики великих собеседников — Гомера, Вергилия[5], Монтеня[6] и Шекспира — наглядно свидетельствуют о том, как они дороги их владельцу. Следы постоянного пользования видны и на изданиях Фенимора Купера, Диккенса и Скотта. Здесь же нашли пристанище многие из хорошо известных английских романов в новеньких обложках.

— Книги эти доказывают, — добродушно заметил мистер Верн, — сколь искренни мои чувства к Великобритании. Всю свою жизнь я наслаждаюсь романами сэра Вальтера Скотта, и лучшие дни незабываемого путешествия по Британским островам я провел в Шотландии[7]. До сих пор у меня перед глазами стоит прекрасный, живописный Эдинбург, который называли тогда Сердцем Мидлотиана[8]. Сохранились в памяти и другие дивные впечатления: Хайлэнде[9], забытый миром Иона[10] и дикие Гебриды[11]. Разумеется, для человека, хорошо знакомого с творчеством Скотта, трудно найти уголок его родины, не связанный каким-либо образом с жизнью писателя и его бессмертными произведениями.

— А какое впечатление произвел на вас Лондон?

— Я считаю себя истинным поклонником Темзы. Полагаю, что эта великая река является самой главной достопримечательностью великолепного города.

— Хотелось бы узнать ваше мнение о наших детских книгах и приключенческих романах. Вы, конечно, знаете, что Англия занимает ведущее место в такого рода литературе.

— Да, несомненно, особенно если иметь в виду ставшего уже классикой, любимого как детьми, так и взрослыми «Робинзона Крузо». Однако я безмерно удивлю вас, сознавшись, что сам я больше люблю милого старого «Швейцарского Робинзона»[12]. Люди забывают, что Крузо и его друг Пятница были лишь эпизодом в семитомном цикле романов. С моей точки зрения, величайшим достоинством книги является то, что она стала первой в ряду произведений подобного рода. Все мы писали «Робинзонов», — добавил Верн, улыбнувшись, — но вот в чем вопрос: увидела бы свет хоть одна наша история, если бы не было столь известного прототипа?

— А как вы оцениваете других английских авторов приключенческой литературы?

— К сожалению, я моту читать только те книги, которые переведены на французский. Мне никогда не надоедает Фенимор Купер; некоторые из его романов достойны бессмертия. Уверен, что их будут помнить долгое время после того, как забудут произведения так называемых литературных гигантов. Еще мне очень нравится Капитан Марриет[13] с его легкими для чтения романами. Из-за своего неумения читать по-английски я не так, как оно заслуживало бы, знаком с творчеством Майн Рида[14] и Роберта Луиса Стивенсона;[15] разумеется, мне очень понравился «Остров сокровищ». У меня есть французский перевод романа. Когда я читал эту книгу, мне показалось, что автор ее наделен удивительно свежим стилем и огромными способностями. Я еще не упомянул, — продолжал он, — английского писателя, которого считаю самым большим мастером среди всех, а именно Чарлза Диккенса. — И лицо короля повествователей засветилось юношеским энтузиазмом. — Считаю, что автор «Николаса Никльби», «Дэвида Копперфилда» и «Сверчка за очагом»[16] пишет с пафосом и юмором, умело создает интригу романа, владеет экспрессивным стилем письма. Каждое из этих качеств принесло бы ему репутацию самого талантливого среди смертных, а кроме того, это один из тех писателей, чья слава будет сиять вечно и никогда не угаснет.

Мадам Верн, пока ее супруг заканчивал фразу, обратила мое внимание на широкую книжную полку, заставленную рядами заметно более новых и малочитаемых книг.

— Здесь, — заметила она, — собраны различные издания романов господина Верна в переводе на немецкий, португальский, голландский, шведский и русский языки; есть даже арабский и японский переводы романа «Вокруг света в восемьдесят дней». И милая хозяйка сняла с полки и раскрыла диковинную книжку с веленевыми страницами[17], по которым каждый маленький араб, умеющий читать, может следить за похождениями Филеаса Фогга, эсквайра.

— Мой супруг, — добавила она, — никогда не перечитывает ни одной главы в своих старых книжках. Когда последняя правка закончена, его интерес к книге пропадает, несмотря на то что порой он годами вынашивал план романа и выдумывал ситуации, встречающиеся в книге.

— Можно узнать про методы вашей работы? — спросила я. — Полагаю, вы не будете возражать против раскрытия своих рецептов?

— Не понимаю, — остроумно парировал он, — кого могут заинтересовать подобного рода вещи, но попытаюсь посвятить вас в секреты моей литературной кухни, хотя никому не порекомендую поступать таким же образом, потому что считаю, что каждый из нас выполняет свою работу свойственными только ему средствами, инстинктивно выбирая лучший метод. Начинаю я работу с наброска того, что должно войти в новый роман. Никогда не приступаю к книге, не определив предварительно, чем она начнется, что будет в середине и чем закончится. До сих пор мне удавалось удерживать в памяти не одну, а до полудюжины окончательно разработанных сюжетных линий. Если я испытывал какие-либо затруднения в этом плане, то считал, что пора кончать работу над сюжетом. Составив предварительный план, я работаю над содержанием каждой главы и только потом уже приступаю к собственно написанию первой черновой копии, что всегда делаю карандашом, оставляя поля шириной в половину страницы для поправок и дополнений. Читаю написанный текст, а потом обвожу его чернилами. Однако настоящая работа для меня начинается с первой корректуры, когда я не только правлю каждую фразу, но и переписываю порой целые главы. У меня нет уверенности в окончательном варианте, пока я не увижу напечатанного текста; к счастью, мой издатель позволяет вносить значительные исправления, и роман часто имеет восемь или девять корректур. Завидую, но не пытаюсь подражать примеру тех, кто не меняет и не добавляет ни единого слова от самого начала первой главы вплоть до последней фразы.