Дмитрий Герасимов - Основной вопрос русской философии Страница 2

От Киевского княжества через Ордынское владычество к Московскому государству и под конец – выпавшая из истории, пережившая страшную смуту, без христианской философии и начатков понимания «особой», практической значимости мирской деятельности независимо от религиозного сознания, с обескровленным церковным и народным сознанием, все еще сохранявшим исходную «бесписьменную» цельность, но страстно желавшая «исправления» культуры (начав это исправление при Алексее Михайловиче и патриархе Никоне с правки книг) – такой Россия подошла к петровским преобразованиям, острая необходимость которых обусловливалась всем ходом предшествующей истории.

Однако система государственного образования и устройства всей жизни, вводимая Петром Великим, представляла собой прямое копирование лишь той части западной секулярной культуры, которая не имела самостоятельного значения вне всей системы культуры, поскольку в основе своей предполагала развитое христианское сознание (прежде всего в его отношении к миру). Появление (начиная с эпохи Возрождения) светской культуры, ориентированной на деятельность «в миру» независимо от религиозного сознания не было ни случайным, ни тем более – возвратом к временам языческим (язычество не допускает существования сфер культуры, не подотчетных религии, поэтому возрожденческий период увлечения античной мифологией, как и языческой магией, оккультизмом, астрологией и т. п. был недолог), а явилось следствием завершения процесса формирования основной логики христианской культуры, постепенно дифференцировавшей божественное и человеческое, тварное и нетварное, и в этом смысле – следствием непреднамеренным, поскольку забота о мире самом по себе никогда не входила в круг христианских обязанностей. Иными словами, «западный секуляризм» мог существовать и действительно существовал лишь при условии доминирования в системе культуры христианской логики мысли.

В деятельности же Петра действительность опережала сознание, ибо такова была насущная потребность. Религиозное сознание, с одной стороны, ушедшее в непримиримый раскол, с другой – властной рукой включенное в систему государственного надзора, не могло – ни составить целостной картины происходящего, ни тем более измениться в соответствии с требованиями христианской культуры. В этом отставании (в силу объективных причин) и были заложены зерна будущего стремительного взлета, а затем и падения русской культуры. Радикальные реформы Петра послужили началом формирования двойственного феномена русского идеализма и русской беспочвенности, когда секулярное сознание фактически насаждалось в условиях отсутствия развитой христианской мысли, и, таким образом, лишь усиливало изначально существовавший раскол между книгой (христианской книжностью) и культурой, инсталлируя этот раскол вглубь самой культуры, разрывая последнюю на две, по видимости – противоположные, но в действительности – глубоко связанные, взаимообусловленные части (в точном соответствии с «одномерной» логикой идеалистического мышления). К концу периода существования императорской России тонкая культурная прослойка «европейски» мыслящих людей пребывала в «башне из слоновой кости» в окружении моря темной, необразованной, племенной Руси.

С одной стороны, то, что на Западе было только религиозно-нейтральным («лаическим»), то в России быстро эволюционировало в отрицание религии и морали, в непримиримую борьбу с ними, и как следствие – в социально-политический радикализм. «Запад создал научный дух, который и там был превращен в орудие борьбы против религии и метафизики. Но Западу чужды славянские крайности; Запад создал науку религиозно и метафизически нейтральную (курсив автора. – Д.Г.)»8. Это направление мысли в атеизм, нигилизм и т. д. (в полном противоречии с христианской логикой культуры, но в точном соответствии с логикой культуры, лишенной христианского содержания) проявилось уже в первом увлечении русских – в вольтерианстве, по достоинству отмеченном Екатериной Великой, первой же оценившей и всю опасность для культуры нарождавшейся «русской беспочвенности» (в традициях русской власти чрезмерно жестоко наказав А. Н. Радищева). С другой стороны, русское масонство XVIII в., в противоположность русскому вольтерианству того же времени, уже заключало в себе и все черты характерного «русского идеализма» с его верой в «преображающую силу идеалов»9 и надеждами на то, что «взошедшая на Востоке звезда» особой, ни на что не похожей русской цивилизации однажды будет способна повести за собой весь «просвещенный» мир. Уже в XVIII в. по существу своему светская общественная мысль (в лице русского просветителя и масона А. И. Новикова, не менее А. Н. Радищева, претерпевшего от власти) вынуждена будет (в силу отсутствия подлинно христианского просвещения) исполнять, в других условиях совершенно несвойственные ей, функции попечения о религиозном развитии мысли. В отсутствие религиозной мысли, народившийся класс европейски образованных людей с самого начала будет вынужден компенсировать фактическое устранение христианства из интеллектуальной жизни культуры.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Впервые: Герасимов Д. Н. Исторические условия возникновения и основной вопрос русской философии // Наука, религия, образование (тематический сборник). Уфа: Уфимский государственный институт сервиса, 2005. С. 119—134.

2

На родоплеменном уровне, как показывает история многих народов, письменная книжная культура даже при существовании примитивных письмен (на Руси такими, вероятно, являлись знаменитые «черты и резы») не зарождается (Очерки истории школы и педагогической мысли народов СССР с древнейших времен до конца XVII в. / Отв. ред. Э. Д. Днепров. М.: Педагогика, 1989. С. 27—28).

3

Данный стереотипный оборот, встречающийся в качестве житийного топоса, с рядом вариаций, был весьма устойчив в византийской и славяно-русской литературе (Громов М. Н. Структура и типология русской средневековой философии. М.: ИФ РАН, 1997. С. 44).

4

Карташев А. В. Собрание сочинений: В 2 т. Т. 1: Очерки по истории русской церкви. М.: Терра, 1992. С. 502.

5

Отлучение от церкви и почти 30 лет тюремно-монастырского заточения – обычная цена даже для малых проблесков независимости в мысли (Там же. С. 469).

6

Вашестов A. Г. Джованни Бонавентура и метаморфоза схоластического дискурса // Вопросы философии. 1993. №8.

7

Латинский (как, впрочем, и греческий) текст, служивший на тот момент основным носителем философской культуры, бывший на Западе и языком религии, на Руси заменяли «переводы». Но даже и богослужебные, церковнославянские тексты на протяжении столетий на Руси предпочитали заучивать наизусть «на слух», обходясь таким образом без элементарного умения читать и писать.

8

Бердяев Н. А. Философская истина и интеллигентская правда // Вехи. Из глубины. М.: Правда, 1991. С. 21.

9

В христианской культуре любые идеалы, сколь бы «возвышенны» они ни были (например, «священный» идеал свободной личности), не имеют самостоятельного значения и не могут служить целью культуры, исполняя роль всего лишь указателя, «регулятива» именно в том смысле, в каком, к примеру, светофор, будучи неотъемлемой частью проезжей части, не является ни целью движения, ни его оправданием.