Энтони Бивор - Сталинград Страница 20

1-я танковая армия Клейста обрушилась на южный фланг Барвенковского выступа на рассвете 17 мая. К середине дня ее штурмовые группы продвинулись вперед на 15 километров, даже несмотря на то, что немецким танкам приходилось вести бой с русскими Т-34 на короткой дистанции, так как в противном случае их «снаряды отскакивали от брони как хлопушки».[128]

Вечером Тимошенко связался с Москвой. Он просил дать подкрепления, чтобы остановить Клейста. По словам Жукова, Тимошенко не сообщил ставке о том, что его армиям угрожает окружение, но позже член Военного совета фронта Никита Хрущев утверждал, что именно Сталин упорно отказывался разрешить советским войскам отойти назад. (Кстати, он повторил это обвинение, среди прочих, в своем знаменитом докладе на ХХ съезде партии.) Наконец 19 мая Тимошенко получил приказ Верховного главнокомандующего перейти к обороне, но было уже слишком поздно.

Бок решил, что пришло время Паулюсу нанести удар с севера и захлопнуть ловушку. Бои были ожесточенными. Кольцо окружения непрерывно сжималось. В результате в «котле» оказались свыше 250 000 советских солдат и офицеров. Резервам Красной армии иногда приходится удивляться. Так, по словам фельдфебеля 389-й пехотной дивизии, его гренадерский полк вступил в жестокую схватку с женским батальоном. «Эти бестии сражались коварно и жестоко. Они очень умело маскировались, пропускали наши боевые порядки и стреляли нам в спину».[129]

Когда кольцо еще только смыкалось, несколько танков и самоходных орудий 2-го полка 16-й танковой дивизии с наступлением ночи оказались отрезаны от своих в расположении противника. Командовал ими легендарный граф Гиацинт фон Штрахвиц, имевший прозвище «кавалерист-танкист». 49-летний Штрахвиц, лихой кавалерист Первой мировой войны – во время наступления 1914 года его отряд был на острие атаки и уже видел Париж невооруженным глазом, – красавец с пышными черными усами, напоминавший внешностью звезду немого кино, не растерял свое сверхъестественное чувство опасности, благодаря которому за ним закрепилась репутация счастливчика.

Полностью стемнело, и маленький отряд Штрахвица не знал, что происходит вокруг. Командир приказал занять круговую оборону и ждать, когда рассветет. Как только забрезжил свет, Штрахвиц вместе с капитаном бароном Берндом фон Фрейтаг-Лорингховеном, командиром одного из батальонов, а также двумя офицерами-артиллеристами поднялся на холм, чтобы осмотреться. Все четверо офицеров стали наводить бинокли… Вдруг Штрахвиц схватил Фрейтаг-Лорингховена за руку, бросился с ним на землю и покатился вниз по склону. Он крикнул артиллеристам, чтобы тоже падали, но те на секунду замешкались. Оба тут же были убиты – на соседнем холме стояла русская батарея, давно пристрелявшаяся на местности. Штрахвиц и барон бросились к своим танкам. Механики-водители мгновенно завели двигатели. Танки вместе с самоходками пробились в свое расположение без потерь.

Солдаты Красной армии ожесточенно оборонялись больше недели. Ночью они яростно бросались на немецкие позиции – у них уже был на счету буквально каждый патрон, но прорваться не могли. Их безжалостно косили тысячами в мертвенном свете осветительных ракет. Перед немецкими окопами лежали груды мертвых тел. Это была храбрость отчаяния. Оставшиеся в живых понимали, что уцелеть в этой мясорубке им вряд ли удастся. Один неизвестный красноармеец, оказавшийся в кольце окружения, написал на клочке бумаги в свете «немецких прожекторов на низко нависших тучах»,[130] что, наверное, ему больше не суждено увидеть свою любимую…

Выйти из окружения удалось лишь одному из десяти бойцов и командиров. 6-я и 57-я советские армии, попавшиеся в «барвенковскую мышеловку», практически полностью погибли. Армии Паулюса и Клейста взяли в плен около 240 000 человек, 2000 артиллерийских орудий и почти все танки Тимошенко. При этом их потери составили не больше 20 000 солдат и офицеров. Поздравления шли из всех штаб-квартир. Германские газеты превозносили Паулюса. Нацистская пропаганда, не жаловавшая «реакционных аристократов», делала упор на его скромном происхождении. Фюрер наградил Паулюса Рыцарским крестом и прислал телеграмму, в которой говорилось, что он по достоинству оценил «успехи 6-й армии в боях с противником, имевшим подавляющее численное превосходство».[131] Шмидт, начальник штаба армии Паулюса, впоследствии утверждал, что главным следствием этой операции стало то, как изменилось отношение Паулюса к Гитлеру. Решение фюрера поддержать дерзкое контрнаступление убедило Паулюса в блистательных способностях тех, кто находился в ставке. Верховное главнокомандование вермахта правильно оценило стратегическую ситуацию, и это стало залогом успеха.

По иронии судьбы в это же самое время Паулюс также получил письмо с поздравлениями от майора графа Клауса фон Штауффенберга, офицера Генерального штаба, который в ходе операции некоторое время находился в штабе 6-й армии. «Это подобно глотку свежего воздуха, – писал Штауффенберг. – Так приятно вырваться из удушливой атмосферы туда, где простые солдаты не раздумывая отдают все, что у них есть, где они без жалобного нытья отдают свои жизни, в то время как вожди и те, кто должен подавать пример, ссорятся и препираются по любому поводу, заботясь только о собственном престиже, или не имеют мужества высказать свое суждение, способное повлиять на жизни тысяч их собратьев».[132] Паулюс или не понял скрытый смысл этого послания, или сделал вид, что не понял.

У Паулюса не было желания обсуждать ошибки Гитлера, но после того, как в 1941 году фюрер внезапно внес в план «Барбаросса» собственные коррективы, он не мог не понимать, чем это грозит командирам частей, сражающихся на Восточном фронте. Гитлер, опьяненный сознанием собственной непогрешимости, собирался и дальше руководить войсками из своих ставок, расположенных в Германии. Технические возможности позволяли это делать, а себя он уподобил богу войны. Немецкой армии предстояло заплатить за это очень высокую цену.

Глава 6

Сколько земли нужно человеку?

Рано утром 1 июня Гитлер вылетел с аэродрома под Растенбургом в своем личном самолете «Кондор» в Полтаву, где находился штаб группы армий «Юг». Там планировалось провести совещание, темой которого должно было стать масштабное летнее наступление. Фюрер был в отличном настроении. Он приветствовал фельдмаршала фон Бока и его военачальников, в том числе командующего 1-й танковой армией Клейста, командующего 4-й танковой армией Гота и командующего 6-й армией Паулюса. Люфтваффе на совещании представлял генерал-полковник барон Вольфрам фон Рихтгофен.

Рихтгофен, двоюродный брат знаменитого аса Первой мировой войны Манфреда фон Рихтгофена, прозванного Красным Бароном, в чьей эскадрилье он летал с 1917 года, был человеком умным, решительным, но чрезвычайно надменным. Его послужной список заслуживает особого внимания. Рихтгофен командовал легионом «Кондор» в Испании, где впервые применил технику «коврового» бомбометания. Именно он нес прямую ответственность за уничтожение Герники в 1937 году – одно из событий, ставших символом ужаса современных войн. В апреле 1941 года 8-й воздушный корпус Рихтгофена бомбил Белград. Город был полностью разрушен. Погибли 17 000 мирных жителей… (Его начальник – командующий 4-м воздушным флотом генерал Александер Лёр – после войны был передан Великобританией югославским властям и казнен по обвинению в проведении карательных операций.) Во время вторжения на Крит соединения Рихтгофена превратили в руины памятники архитектуры венецианской эпохи на острове и в Ираклионе.

На совещании Гитлер почти не упоминал Сталинград. Для его генералов это был лишь один из городов на карте. Фюрер делал упор на необходимости получить доступ к кавказским месторождениям нефти. «Если мы не захватим Майкоп и Грозный, – заявил он своим военачальникам, – мне придется заканчивать войну».[133] В то время Сталинград представлял для него интерес лишь с точки зрения уничтожения расположенных там оборонных заводов и возможности закрепиться на берегу Волги. Захват самого города не считался обязательным.

Первым этапом операции «Блау» должно было стать взятие Воронежа. Второй заключался в окружении советских войск западнее Дона. После этого 6-й армии предстояло наступать на Сталинград, чтобы обеспечить безопасность северо-восточного фланга. 1-я танковая армия Клейста и 17-я армия должны были захватить Кавказ.

После того как Бок представил свой план, слово взял Гитлер. С его точки зрения все было очень просто. Силы Красной армии на исходе. Победа под Харьковом подтвердила полное превосходство вермахта над противником. Гитлер был настолько уверен в успехе своих войск на юге, что собирался сразу после того, как падет Севастополь (в этом нет ни малейших сомнений!), перебросить 11-ю армию Манштейна на север. Он даже поделился с Манштейном своими мечтами направить бронетанковые колонны через Кавказ на Ближний Восток и в Индию.