Василий Захарько - Звездные часы и драма «Известий» Страница 20

Утром того же дня, 19 августа, Александр Бовин пишет статью «Право и политика» — о нелигитимности, антиконституционности деятельности ГКЧП. Она посылается в набор, ее надо печатать в номере. Приезжает Ефимов — гранки статьи идут в разбор.

Во второй половине дня Бовин и Кондрашов едут на ставшую исторической пресс-конференцию членов ГКЧП. Они сидели рядом, и, когда Бовин задавал одному из находившихся на сцене, председателю колхоза Василию Стародубцеву свой сенсационный вопрос: «А вы-то как оказались в этой компании?», телекамеры крупным планом показывали на весь мир лица наших двух политобозревателей. Об этом вопросе, как и о дрожащих руках так называемого и. о. Президента СССР Янаева, написала вся мировая пресса — в «Известиях» об этом не было ни слова.

С такими же боями, как днем раньше, приходилось драться за многие абзацы, строчки в материалах наших корреспондентов и 20 августа. Примерно с часа дня стало намного легче — неожиданно и к моей большой радости появился Володя Надеин.

Знаменитый фельетонист, известинец с 1971 года, последние полтора года Надеин работал нашим собкором в Вашингтоне. Весть о путче застала его в отпуске в родной Одессе, где серьезно болела мать. Ему было нелегко оставлять ее в таком состоянии, но сработал рефлекс настоящего газетчика — в столь исторический час быть в центре событий, а это, понятно, Москва. Примчавшись на Пушкинскую прямо из аэропорта, он сразу заглянул в секретариат, и с той минуты мы уже смогли вдвоем организовывать сопротивление Ефимову так, чтобы «Известия» не превращались в реакционную газетенку.

Секретариат был тем местом, откуда шли в отделы, к конкретным журналистам, собкорам просьбы, задания и куда поступали от них в виде машинописных текстов информации, репортажи и направлялись Володей и мною уже дальше — в наборный цех. Потом тексты корежились пером Ефимова, снова нами частично восстанавливались, опять редактировались главным редактором, и все это сопровождалось горячими и тяжелыми обсуждениями, криками. Но в итоге все-таки удавалось сказать в газете главное: страна и мир напряжены до предела, ГКЧП не получает широкой поддержки, на которую очень рассчитывали заговорщики.

Днем по Тверской, мимо «Известий» прошла массовая протестная демонстрация москвичей с проплывавшим над ней огромным флагом РСФСР, а затем перед нашими окнами началось братание мирных граждан с экипажами танков, бронетранспортеров. Это запечатлено в двух фотоснимках, которые удалось поместить на первой полосе московского вечернего выпуска газеты. Почти вся редакция была в этот день на улицах, площадях столицы. И целая бригада, включая Надеина, — у стен Белого дома, в котором располагался возглавляемый Ельциным штаб противостояния хунте, а вокруг круглосуточно находились многие тысячи гражданских добровольцев — защитников демократии. Емкими текстами молодых репортеров и опытных спецкоров, именитых очеркистов мы могли бы наполнить все шесть полос номера, но удалось выбить для них у Ефимова лишь сто строк.

— Вы ведете себя так, что никто вас не защитит, если вас будут судить за ваше поведение в эти дни! — бросила главному редактору Ирина Овчинникова, выразив настроение большинства известинцев.

Весь день 20 августа, а вечером все чаще и все доказательнее распространялись слухи, что надвигающейся ночью будет военный штурм Белого дома. Радиоприемник на моем столе был настроен на две станции, которые поочередно переключались: «Свободу» и «Эхо Москвы», не прекращавшие вещание из Белого дома и с окружавшей его территории. Там же находились и несколько наших корреспондентов, решивших не покидать этот район до утра.

Закончив работу над номером от 21 августа, мы с Надеиным и многими сотрудниками остались в редакции, готовые в случае штурма приступить к экстренному выпуску газеты. Об этом уже была полная договоренность с Виктором Хромовым и работниками типографии — наборщиками, верстальщиками, специалистами других цехов. Когда разъезжались около двух часов ночи, все обменялись домашними телефонами.

У выхода из редакции работали моторы двух танков, напомнив мне о моей службе в танковых частях. Мощные, страшные железные чудовища. Невольно подумалось, что отсюда они двинутся к Белому дому. А там, как сообщали наши корреспонденты Александр Васинский и Геннадий Шипитько, экипажи нескольких танков перешли на сторону российского правительства и заняли позицию по защите Белого дома. Неужели это произойдет — стенка на стенку, танк против танка, снова гражданская война?

Дома я долго не мог уснуть, постоянно вслушивался — теперь уже с домашнего приемника — в «Свободу» и «Эхо Москвы», которые блестяще делали свое репортерское дело. Не сея паники, держали эфир в жутком напряжении, вбрасывая в него всю поступающую тревожную информацию. А в ней было множество признаков того, что ближайшие часы, минуты могут стать решающими и кошмарно кровавыми. Когда «Свобода» переключилась на ночную Прагу и гигантский тамошний митинг заявил о солидарности с москвичами всего народа Чехословакии, той Чехословакии, которая день в день двадцать три года назад была растерзана советскими танками, — в этот момент я так остро ощутил историческую важность и трагичность всего того, что происходит в Москве, в чем обязательно надо участвовать, что не смог сдержать слезу. И только где-то уже около четырех часов глаза слиплись и я провалился в сон. А в шестом вдруг встрепенулся, мгновенно нажал на кнопку приемника — и услышал относительно спокойный голос диктора, из чего понял, что штурм не состоялся. Но кровь в ту ночь уже пролилась — на Садовом кольце, недалеко от Белого дома, погибли трое молодых людей.

С утра 21 августа уже многое говорило за то, что путч захлебывается. Днем приехал из Пахры Друзенко и активно стал помогать нам с Надеиным. Из окон редакции мы наблюдали, как проходило братание толп с танкистами. К обеду вся проезжая часть Тверской улицы была забита непокорившимся народом. Но Ефимов все еще старался помешать нам, до самого подписания вечернего выпуска влезал своей цензорской ручкой в тексты последних важных сообщений.

Я находился в типографии, когда за несколько минут до 15.00 — момента подписания номера по графику — мне передали «молнию» агентства Франс-Пресс: «Организаторы военного переворота в Москве арестованы по пути во Внуково». Отдав команду немедленно ее набрать и обязательно вбить на первую полосу, я сообщил об этом по местной связи Ефимову. Он строго ответил, что не надо спешить, сначала выпустим московский номер, а если эта информация подтвердится, напечатаем ее в утреннем номере. Но я отказался выполнить его приказ, зачеркнул на 1-й полосе ранее утвержденный им какой-то аморфный заголовок и дал крупную «шапку»: «РЕАКЦИЯ НЕ ПРОШЛА!». Вскоре мне передали, как был взбешен, увидев ее, главный редактор, но было уже поздно: газета пошла в печать. С этой «шапкой» она разошлась вечером по Москве, а утром по всему СССР.

Все эти дни дверь моего кабинета была открыта с утра до ночи, в нем по ходу работы над номерами перебывала почти вся редакция. Но вечером 21 августа я закрыл эту дверь изнутри, попросил секретаршу Наталью Пантелеевну никого не впускать. Мы здесь остались втроем: Надеин, Друзенко и я. Договорились, что утром будем снимать с работы главного редактора. Прикинули статьи проекта соответствующего постановления редакционной коллегии. Текст у себя дома писал Володя.

Утром 22 августа я ехал на работу вместе с Бовиным: сначала редакционная машина взяла его на Большой Пироговской, потом меня на Чистопрудном бульваре. Едва я сел на заднее сиденье, Саша твердо сказал:

— Надо снимать Кольку!

Говоря это, он не знал, что предстоит на утренней планерке, а я не стал говорить о задуманном.

Около девяти часов, перед планеркой, мы еще раз встретились втроем. Одобрили текст с одной моей маленькой поправкой, о которой я скажу позже. Наметили сценарий нашего поведения в Круглом зале.

На эту планерку, первую после провала ГКЧП, собралась вся редакция. Но не успел Ефимов открыть заседание, как его прервал Друзенко и объявил, что Надеин зачитает проект постановления редколлегии. Установилась мертвая тишина, и в ней зазвучал твердый голос Володи. С последними его словами я бросил призыв «Кто — за?», но как такового голосования уже не понадобилось — в знак одобрения зал встал. Ефимов начинает что-то говорить, но Друзенко обрывает его, и тот покидает зал — уходит навсегда. Вечером на 1-й полосе публикуется полный текст постановления редколлегии:

Попытка государственного переворота поставила нашу газету в сложное положение. Политическая позиция главного редактора «Известий» Н. И. Ефимова отбросила газету на задворки демократических процессов и читательского интереса. Честь запрета, который хунта наложила на лучшие издания страны, обошла нас стороной. Путчисты были уверены в благонадежности Ефимова. Они не ошиблись. Ефимов служил им верно, до самой последней минуты.