П. Карев - Экспедиционный корпус Страница 20

Время тянулось медленно. Собирались тучи, день становился пасмурным. Вскоре начался дождь.

Прошел час, из Фельтена не было ни привета, ни ответа.

Стоявшие против нас офицеры то уходили, то вновь приходили, но ни в какие разговоры с нами не вступали.

Дождь усиливался. Солдаты мокли и ворчали. Некоторые обращались к Глобе:

– Скажи нм, какого чорта они нас держат! Если хотят мириться, пусть идут, если не хотят – не нужно.

Глоба успокаивал людей и терпеливо ждал ответа.

Вскоре из Фельтена выехала группа всадников. Впереди был полковник Котович в кавказской бурке.

Доехав до офицеров, всадники остановились.

Переговорив о чем-то с офицерами, Котович в сопровождении адъютанта и нескольких вооруженных вестовых приблизился к нашим ротам.

– Здорово, братцы! – закричал он.

Ля-куртинцы ответили неохотно и недружно, а некоторые совсем промолчали. К Котовпчу подошел Глоба и сказал, что идет дождь, солдаты мокнут п нервничают, надо скорее приступить к делу.

– Не господа, не размокнут! -очевидно, нарочно громко бросил Котович.

Это взорвало солдат. Раздалась ругань по адресу полковника.

– Пока не научитесь вести себя в присутствии офицеров, разговаривать с вами не желаю, – заявил Котович.

– Но мы и не просим, – отвечали ему. – Не хочешь – не надо!

Котович побагровел.

– Когда будет нужно, я заставлю вас говорить! – крикнул он.

– Попробуй, заставь. Не таких видали! Говори о деле, а то Уйдем.

– Посмотрим, как вы уйдете, – продолжал грозить Котович.

– А вот повернемся кругом, ты и смотри тогда, сколько хочешь.

После этих слов Котович обратился к Глобе:

– Я приказываю призвать эту банду к порядку, в противном случае мною будут приняты другие меры.

– Во-первых, это не банда, а боевая дивизия, – спокойно ответил Глоба, – во-вторых, сначала призовите себя к порядку, господин полковник, и будьте повежливее в обращении с солдатами…

– Прошу меня не учить, я к вам приехал не учиться, а приказывать, ваша обязанность – подчиняться мне.

– Не вы к нам приехали, а мы в вам пришли за восемнадцать километров, – продолжал Глоба, – и пришли не для того, чтобы выслушивать ваши угрозы, а для разрешения важного вопроса.

– Никаких важных вопросов я с этой бандой разрешать не намерен! Приказываю сию же минуту направиться в Фельтеп и расположиться в приготовленных палатках. Кто не подчинится моему приказу, пусть пеняет на себя. Предупреждаю, что лес в руках верных мне войск, им приказано открыть огонь в случае вашего обратного ухода в ля-Куртин.

Оглушительный свист и смех были ответом наших солдат на слова разъяренного полковника. Раздались возгласы:

– Дураков нет, они ушли в Фельтен!

– Айда домой! Пусть он в Куртин придет, там и поговорим!

– Домой! В Куртин! Пошли, ребята! Становись!

Несмотря на свой авторитет, Глоба не сумел удержать ля-куртинцев. Роты, быстро выровнявшись, с гиканьем и свистом двинулись мимо Котовича.

Взбешенный полковник дико смотрел на солдат. Лицо его побагровело еще больше, руки рвали поводья, раздирая удилами рот лошади. Он что-то тихо сказал своему конному вестовому, и тот вскачь понесся к Фельтену. Вскоре там затрещал пулемет: это был условный сигнал для приготовления к бою.

Полковник не знал, что высланные им пулеметчики сняты нами и находятся под надежной охраной. Наши солдаты громко смеялись над ним, и чуть не каждый считал необходимым, поравнявшись с Котовичем, или свистнуть что есть духу, или загоготать, или скорчить рожу…

Дойдя до леса, мы остановились под деревьями. Глоба распорядился выдать хлеб и консервы.

Закусывая, солдаты вели оживленный разговор.

– Вот и объединились! – пошутил рядовой Марченко, вызывая общий смех.

– Да разве с таким чортом сговоришься! – сказал пулеметчик Гаврилов. – У него и глаза-то не человечьи, а бугая…

– Откуда такой фрукт взялся? – спросил кто-то.

Действительно, ля-куртинцы почти не знали Котовича,-появился он в дивизии недавно.

– У него все замашки старые остались, – заметил снайпер Рязанов. – Вот окружить бы его, стащить с седла да хорошенько попестовать…

– А пестуном бы назначить Антона Билюка! – крикнул Гацрилов.

Все так и покатились со смеху, повернувшись лицом к здоровенному солдату Билюку, который стоя уплетал вторую банку консервов.

Каждый старался отпустить по адресу Котовича крепкую шутку.

Обед на привале закончился. Глоба отдал распоряжение итти к ля-Куртину.

Сторожевое охранение было заменено, и отряд двинулся.

Не доходя километра полтора до лагеря, мы остановились на последний привал. Глоба дал отряду хорошо отдохнуть и затем, выстроив роты, повел их в ля-Куртин. Оставшиеся в лагере солдаты вышли нам навстречу и приветствовали криками «ура».

Вечером в ротах и командах был получен приказ за подписью Глобы, которым он отменял на завтра обычные занятия, разрешая солдатам отдых на весь день.

3

Ля-Куртин зажил по-старому. Аккуратно в семь часов утра мы выстраивались около своих казарм и с песнями шли в поле на занятия.

Захваченные в засадах фельтенские пулеметчики остались у нас в лагере.

Через Краснова мы узнали, что за провал «объединения» полковник Котович поручил от генерала Занкевпча строгий выговор. Это привело полковника в бешенство. Он ежедневно совещался с высшими офицерами, предлагая то один, то другой план усмирения ля-куртинскпх «бунтовщиков». С младшими офицерами он при встрече не здоровался, считая их главными виновниками своего провала.

Генерал Занкевич, как видно, придавал огромное значение «объединительной» затее. Это был его последний козырь. Он имел в виду или уговорить ля-куртинцев добровольно перейти в Фельтен или, в случае неудачи, силой заставить безоружных солдат подчиниться своему начальству.

Грубый, недалекий Котович сорвал осуществление задуманного плана, и снова от Занкевича полетели телеграммы в Петроград на имя Керенского с запросом, что делать дальше, снова он обивал пороги французского военного министерства, добиваясь помощи в укрощении ля-куртинцев.

Ля-куртинский «скверный душок» продолжал жить и распространяться во французской действующей армии. Дело доходило до братания французов с немецкими солдатами.

Французские власти все настойчивее требовали от Керенского немедленно взять обратно в Россию «мятежные» части. Главковерх струсил и, вместо того чтобы приказать отправить нашу дивизию на родину, отдал такое распоряжение генералу Занкевичу: ля-куртинскнй мятеж ликвидировать во что бы то ни стало, не останавливаясь ни перед какими мерами, в помощь взять французскую артиллерию.

Так была решена судьба двенадцати тысяч отборных русских солдат, героев Бремона и Курси, которые добивались перед Временным правительством осуществления их законных прав.

Утром двадцать седьмого августа в бинокли с крыш казарм мы увидели на расположенных вокруг лагеря возвышенностях группы людей. Сначала они показались в одном месте, потом в другом, третьем. Видно было, что они целый день рыли землю.

Поздно вечером, когда было уже совсем темно, среди куртинцев нашлись особенно любопытные. Вооружившись револьверами и ручными гранатами, они вышли посмотреть, что за люди появились в горах и что они там делают.

Охотники вернулись в лагерь на рассвете. Они выяснили, что на возвышенностях находилось большое количество французских солдат, которые рыли окопы и устанавливали в них пулеметы.

Следующей ночью отрядный комитет выслал специальную разведку под руководством члена комитета. Разведчики принесли те же сведения и кроме того добавили, что они слышали в некоторых местах русскую речь.

На заре двадцать девятого августа часовые, охранявшие ля-Куртин, слышали в горах ржание лошадей, крики людей и грохот повозок. Утром часов в семь хорошо было видно, как французские войска спустились с гор и продолжали рыть окопы ближе к нашему лагерю.

Тридцатого августа разведчики привели в отрядный комитет захваченного ими фельтенца. Задержанный сообщил, что все фельтенские солдаты и офицеры находятся в горах, окружающих ля-Куртин. Ближние окопы заняли фельтенцы, за ними, выше, расположились французские части с пулеметами. За горами стоит французская легкая артиллерия. Фельтенцам отдан приказ сидеть в окопах, не обнаруживая своего местонахождения, стрельбы по ля-Куртину без приказания не открывать, но в случае появления «мятежников» около окопов принять бой.

В тот же день в ля-Куртин приехал самокатчик. Он привез приказ за подписью генерала Занкевпча. Всей дивизии предлагалось в течение двадцати четырех часов оставить оружие в казармах и выйти из лагеря по разным дорогам, численностью не более батальона по каждой. В случае неподчинения, говорилось в приказе, лагерь ля-Куртин будет подвергнут артиллерийскому обстрелу.