Юрий Колесников - Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки Страница 201

В квартире матери, очевидно, прежде проживала прислуга богатого хозяина. Дом имел импозантный парадный вход с улицы, по которой ходил маленький вагончик трамвая, и большие окна с закрывающимися изнутри ставнями.

Элементарную мебель и постель купить было негде: Кишинёв был освобождён Советской армией всего год назад. Но существовал склад «по возврату гражданам вывезенного оккупантами имущества». Он и выручил. Была плата, но символическая.

Пришёл майор Юрьев и стал прикидывать, куда втиснуть пианино. Мать с сыном сразу возразили. Но майор Юрьев и слышать ничего не хотел:

– Мне так приказано. И я обязан выполнить. Пианино и роялей на складе много. Их разберут даже те, кому они не нужны.

Однако решение Котельникова и матери было твёрдым:

– Речь идёт о возвращении вывезенного оккупантами имущества, а у нас до войны никогда не было пианино, значит, его и теперь не будет. Взамен, если можно, – добавила мать, – лучше тазик и ведро!

Всё изложенное выше – не выдуманный эпизод! Поэтому очень часто Юрий задаёт себе вопрос: «Можно ли НЕ помнить, НЕ ценить и тем более ЗАБЫТЬ оказанное ему и матери внимание? Даже более шестидесяти лет спустя! Предать забвению подлинную сердечность, заботу, человечность?» Вплоть до последнего дыхания не перестанет он благодарить своё Отечество и замечательных людей родного ведомства, перед которыми остаётся в неоплатном долгу.

Разумеется, за столь насыщенный отрезок времени служения Родине у Юрия бывали моменты огорчительные, неадекватные. Но повинны в этом мелкие людишки, авантюрные, пакостные, готовые на любые, порой самые ужасные преступления. Однако помнить надо и о хорошем…

Глава 10

Наступивший мир нёс радость, перемешанную с надеждой и тревогой.

Завершившаяся война унесла десятки миллионов человеческих жизней. Города лежали в руинах, кругом валялись остатки военной техники. Подавляющее большинство уцелевших в местах, где прокатились сражения, ютились в землянках и жили впроголодь.

…Осень тысяча девятьсот сорок пятого года в бывшей Бессарабии выдалась на редкость теплой и ясной. Хорошая погода прибавляла людям бодрость и веру в лучшее будущее. Восстанавливали жильё, убирали с полей урожаи хлеба и кукурузы, слив и винограда. В погребах бочки наполнялись свежим вином, в сельских дворах гнали из слив самогон «цуйку». Благодаря трудолюбию молдавских крестьян деревни преображалась.

Наконец, мать с сыном вышли в центр города – походить по магазинам, кое-что купить для хозяйства. Исколесили под палящим солнцем полгорода, побывали на базаре, в магазинчики заглядывали больше ради любопытства. Неожиданно Юрий увидел человека, показавшегося ему знакомым.

– По-моему, вон тот с бородой, – шепнул Юрий матери, – Мотя Петкер.

– Какой там Петкер? – удивилась она. – Его же перед войной забрали вместе с другими и куда-то увезли… – Мать махнула рукой, дескать, не говори ерунду и, тяжело вздохнув, сочувственно продолжала: – Тот Петкер, наверное, давно уже сгнил. Ты же знаешь, куда их заслали? Страшно говорить… А тебе почудился Мотя Петкер!

Сын не ответил и ускорил шаг. Обогнав бородача, понял, что не ошибся.

– Господин Петкер? – по установившемуся в довоенном родном Болграде обычаю обратился Юрий к замершему от неожиданности коренастому, приземистому человеку с пышной седеющей бородой.

Тот взволнованно уставился на стоявшего перед ним подполковника и, словно глазам не веря, промолвил:

– У-ва, Юра? Офицер, да ещё с медалями! Ты это?

– Я, господин Петкер, – слегка улыбаясь, подтвердил тот и указал на мать, остановившуюся за спиной земляка.

– А вот и моя мама. Узнаёте?

– У-ва! – оживился Петкер. – Здесь теперь живёте?

Разговорились. Оказалось, что и Петкер ищет жильё. Вдруг он стал благодарить Юру за хлеб, который тот привёз им в памятный день высылки.

– Ваш Юрка просто ну… настоящая душа! Представляете, прямо в вагон, когда вдоль всего эшелона стоят часовые с винтовками и овчарками, он передаёт нам чуть ли не целый мешок с буханками! И два круга колбасы. Это можно сравнить лишь с неожиданно павшей манной небесной. Мы со священником Богачем были тогда просто спасены!

Юрий смущённо отворачивался, пытаясь переменить тему разговора. Матери, наоборот, добрые слова в адрес сына были приятны:

– А как же иначе? Жили столько лет в одном городе! Всякое бывает… А старое чего вспоминать? Главное, слава богу, остались живы! Но вас, господин Петкер, из-за бороды совсем не узнать.

– Э… – едва слышно протянул в ответ Петкер и как бы между прочим не без тоски заметил: – Вы правы, мадам! Вечно вспоминать, что да как было? Без толку. Но всё-таки вспоминается. Особенно то, что было лет пять-шесть назад. Почему бы и нет? Доброе дело нельзя забывать! Представьте себе, даже при румынах! Пусть власть паршивенькая, пусть попадались антисемиты и кругом сновали хабарники, но все знали чувство меры. Что ни говорите, всё-таки была жизнь! Был у меня магазин, была торговля, были и люди настоящие! Что за вопрос! Если дал человек слово, пообещал, конечно, сдерживал его! А сейчас? Э… Вы правы, мадам! Главное, живы и, чтоб вы мне с сыном таки да были здоровы!

– Жена, девочки, господин Петкер, тоже с вами? – осторожно осведомилась мать Юрия.

Петкер закивал головой, повёл глазами, причмокнул, погладил бороду. Видимо, не хотелось ему касаться этого вопроса.

Юрий спросил:

– А вы сами как поживаете, господин Петкер?

Петкер грустно усмехнулся и, оглянувшись по сторонам, тихонько заметил:

– Я уже не Петкер. Да. Не пугайтесь! Теперь я Попов. И, как понимаете, не «господин», а просто товарищ. Ничего не поделаешь: музыка играет похоронную – танцевать вальс уже не приходится. Потому и фамилия у меня под музыку. А что нам оставалось? Ведь в сорок первом нас заслали на край света! Дальше уже не было ни людей, ни земли – одна мерзлота. Даже небо не такое, как здесь. Понимаете?

«Попов» снова оглянулся. Убедившись, что никого поблизости нет, приподнял штанину и показал ногу с огромным, почти до ступни тёмным пятном.

Мать Юрия в ужасе покачала головой, сморщилась, как от зубной боли, вздохнула.

– От мороза. За пятьдесят там бывало! – пояснил бывший мануфактурщик. – Так что не удивляйтесь, почему я Попов!

Он смолк. Навстречу шёл человек. Убедившись, что тот свернул в ближайший двор, «Попов» вновь заговорил:

– Но всё-таки мы благодарим, как ни странно, Советскую власть. Как говорится, вынужденно! Вы же понимаете, нас посадили в теплушки с раскалёнными от солнца железными крышами – только от одной духоты уже можно было скончаться, и повезли к чёрту на рога, не думая, конечно, о нашем спасении. Скорее, наоборот. Но мы ей благодарны. Таки да, представьте себе!

У земляков от удивления вытянулись лица.

Уловив их реакцию, товарищ Попов оживился:

– Вы спросите, почему и за что? Как раз за то, что насильно вывезли из Болграда. Ведь, если честно признаться, то ни за какие деньги никто из нас не решился бы эвакуироваться, когда к городу стала приближаться война! – сдержанно размахивая руками и настороженно оглядываясь по сторонам, чётко произносил он каждое слово.

– Теперь поняли? – продолжал Петкер. – Иначе все мы, безусловно, разделили бы участь евреев в каменоломнях у села Табаки! Мы наслышаны, что там учинили румыны с нашими людьми. Ни одна душа не выжила! Представляю себе, что там творилось… Поэтому говорю, что не было бы счастья, да несчастье помогло. Хотя это то ещё «счастье»!.. Не спрашивайте!

Юрий и его мать внимательно слушали рассказ некогда весьма состоятельного человека о том, какие страдания выпали на его долю. И как чудом, не без доброй помощи местных жителей, им удалось выжить.

Юрий спросил так называемого Попова:

– Что стало со священником Богачем и его семьей? Они были с вами на севере?

– Нет, Юрочка! Всю семью сняли где-то в пути. Батюшку, матушку, сына и девочку-гимназистку. Больше мы ничего о них не знаем. К нашему счастью, были они на редкость приятные люди. Все! А дети – таких мы больше не встречали. Благороднейшие люди! А почему ты спрашиваешь о них, Юра?

– Мы с мамой в большом долгу перед священником Богачем. Часто его вспоминаем. Самым добрым словом.

Петкер удивился, но промолчал. Принялся вновь рассказывать о жизни на Севере.

– А чем, скажи, я и моя семья провинились перед Советской властью? Если у меня был магазин, то, значит, я преступник? Никогда дурного слова не сказал против властей и самого товарища Сталина! Опечатали магазин? Мы промолчали. Значит, так надо. Но хотя бы приказчиком мог я в нём остаться?

Юрий с матерью понимали, что человек хочет выговориться. Для него переход из одного измерения в другое был физическим потрясением. Ведь он представлял собой личность известную не только в городке, но и в уезде. Петкер владел крупным мануфактурным магазином в округе, в собственном добротном доме с яркой вывеской. Несколько приказчиков обслуживали покупателей из зажиточных сёл и деревень района.