Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 4. Туманные острова Страница 21

– Это вам, не обижайтесь, что по бумажке читал.

– Спасибо, друзья, спасибо за все: за ваш труд, за вашу работу, за ваши волнения. Мы сделаем все как надо…

После прощания космонавты поднялись на корабль, к вершине ракеты. С полчаса по металлическим трапам мелькала голубая одежда. Потом они спустились на землю. Автобус разлучил их с ракетой до завтра. Наверх ракетчики предложили подняться и нам, журналистам.

Вы помните по кино лифт, уходящий к вершине ракеты? Лифт каждый год уносил кверху кого-нибудь из знакомых. Теперь он уносит новых космонавтов. В прошлом году мы видели, как вверх поднялась Терешкова. Вот он, этот лифт – металлический ящик с обивкой внутри и лампочкой наверху. Он быстро везет нас не знаю уж на какой этаж. Ветер срывает берет с головы, свистит в металлических переходах.

– Поживей, братцы, экскурсовод Гагарин может насморк схватить, – шутит Юрий Алексеевич. Он объясняет:

– Вот в первом кресле будет сидеть Комаров. Вот место для Феоктистова, вот место бортового врача. Вот ручка управления кораблем. Вот эта штука была и на моем корабле.

Непосвященному не разобраться в аккуратных ящиках и контейнерах снаряжения корабля. Приборы и световые табло, глобус, телекамеры и приборы для навигации. Завтра они начнут служить трем путешественникам.

Глядим, опершись на поручень, вниз. Неузнаваемо странными ползают по бетону машины. Сверху видно: свернул в поселок голубой автобус. Сегодня это последний маршрут космонавтов. Ужин, сон, и завтра утром в дорогу.

Утро 12-го числа. Уезжая на космодром, вспоминаем гагаринское 12 апреля и 12 августа позапрошлого года. Счастливое число! Через час инженеры-ракетчики и ученые, собравшись вместе, скажут последнее слово: лететь или не лететь? На доске у выхода с бетонной площадки старта собраны уже почти все сигнальные флажки, висевшие на ракете. Все испытания закончены. На старте ждут последнее слово комиссии.

На всех станциях наблюдения тоже ждут последнее слово комиссии. Возле ракеты я говорю с человеком, который скажет последнее слово: «Пуск!»

Вот подземный бункер, где будет сказано это слово. Там ждет включения аппаратура управления стартом.

Наконец получено желанное слово: «Лететь!» Последние доклады: «Проверено, нет замечаний!»

К подножию ракеты автобус привез пассажиров. Друг за дружкой, как на обычной городской остановке, спрыгнули на бетон. Один, второй, третий. Белые шлемофоны, легкие синие куртки, светло-серые брюки. Обувь, видно, каждый выбирал по своему вкусу. На Феоктистове легкие светлые полуботинки. Обувь и куртки космонавты снимут перед входом в корабль.

Наклоняюсь к ученому, что стоит рядом:

– Не опасно ли все-таки без скафандров?

– Корабль надежный. Возьмите подводную лодку, люди на ней ведь ходят без аквалангов. Примерно то же и здесь.

Две минуты прощания: «Ну пока… Ждем… Счастливо…» С мостика, у самого верха ракеты, глядят вниз испытатели. Полсотни шагов по бетону к ракете. Уходят. Один, второй, третий. Я вижу, как космонавты уходят к ракете: так, переговариваясь друг с другом, еще ни разу не уходили.

Егоров и Феоктистов заходят в лифт, Комаров остался внизу, слушает председателя Госкомиссии. Еще один щелчок лифта. Вот уже три синие куртки мелькают меж решеток трапов. Лиц снизу не разглядеть. Вот стоят у корабельного люка, вот кто-то вошел. Наверное, Егоров. Его место крайнее справа. Еще один – Феоктистов. Нет, снова трое у борта трапа. Обернувшись в нашу сторону, подняли кверху сцепленные руки. Снимаем шапки и машем. В корабле исчезает один, второй, третий.

– Все, кто не занят работой, – покинуть площадку!..

Пункт наблюдения. Греемся чаем, не оставляя блокнотов, жуем колбасу, применяем бинокли. Знакомый генерал отзывает в сторону, немного смущаясь, показывает листок. Стихи…

У стереотрубы, не отрываясь, глядит на ракету ученый. Три дня назад не было ясно: Феоктистов летит или этот ученый? Мы знали, что он очень хотел полететь, что у него интересная научная программа.

– Огорчены?

– Перегорело… Тем более, я думаю, это не последний запуск…

Между тем космонавты уже обжились в корабле. У них позывной: «Рубин». Комаров сообщает температуру и влажность на корабле, сообщает о включении приборов и аппаратов. Уже получены с корабля сообщения о самочувствии экипажа. Разыскиваем знакомого медика.

– Да, все в порядке: пульс – 80–90, дыхание около 20. Все находится в пределах завидной нормы.

Каждую линию на ракете помогает разглядеть холодный, прозрачный воздух. Большим зеркалом сверкает на солнце люк. Уже ни одного человека возле ракеты. Стая крупных птиц опускается в жухлую траву недалеко от ракеты.

– Готовность 15 минут…

Кажется, уже писал однажды, что время в эти часы идет по каким-то непривычным законам. За 15 минут я успеваю, не отрываясь, исписать полблокнота странными, может быть, понятными только мне и только сейчас словами: «Что думает сейчас жена Комарова?» «Партийные билеты берут или нет?» «У Егорова почти детская улыбка».

Минута готовности…

Я слышу, как прерывисто дышит кто-то за моей спиной. Боюсь проглядеть главный момент. Отчего же волнение? Ведь я уже дважды видел такое…

Голос Гагарина: «Рубин», «Рубин»! Только что на космодром звонили Никита Сергеевич Хрущев и Леонид Ильич Брежнев. Просили передать вам привет и добрые пожелания в дорогу».

Голос Комарова: «Передайте нашу большую благодарность партии и правительству. Наш экипаж сделает…»

– Пуск!

Последние слова Комарова тонут в реве ракеты.

Крылатые богатыри

На этот раз их трое: летчик-космонавт, ученый и врач. Первый раз Земля посылает в космос сразу троих. Они сидят рядом, они могут разговаривать, советоваться, они могут пожать друг другу руку. Могут прийти друг другу на помощь. Трое людей в одном корабле покинули Землю. У одного седина, самому молодому двадцать семь. Они полетели добыть новые знания и новую славу для своей Родины. У них разные задачи и одно общее дело. Первый космический экипаж – командир-летчик, ученый и врач. Кто эти люди?

Командир

Первый раз я увидел его 12 апреля, в тот день, когда миру предстал Гагарин. В квартире Гагариных ждали вестей из космоса. В комнате толпились соседи. Жена космонавта вытирала слезы и улыбалась. Звонил телефон, суетились соседки, сверкали вспышками журналисты. Только один человек в квартире Гагариных оставался спокойным – летчик с погонами капитана. Он сидел с тетрадкой возле приемника и записывал короткие сообщения: «Чувствует себя нормально», «Пошел на посадку». Валя подходила и невидящими глазами глядела в эту тетрадку. Я принял тогда капитана за родственника Гагариных…

Семь дней назад я нажал кнопку звонка у двери по соседству с квартирой Гагариных. Дверь открыл загорелый человек.

– Да, я Комаров, – и улыбнулся.

На меня глядели спокойные, приветливые глаза знакомого капитана. Только капитан теперь уже был подполковником. Подполковник собирался в дорогу. Мы провели вечер вместе. В доме была та особая атмосфера, когда главный в семье надолго уезжает. Его очень любят, хотят его желания угадать. Дочка не знает еще, что отец уезжает.

– Папа, ты самый большой – тебе самое большое яблоко.

Отец улыбается, задумчиво держит в руках антоновку.

– Земля похожа на яблоко, только побольше, – говорит он не то для Ирки, не то для себя.

Он тридцать семь лет ходит по Земле. Теперь ему предстоит облететь Землю. Он уже знал назначенный час и не мог не думать о нем. За столом вместе с ним сидела жена Валя, учительница из Грозного. Четырнадцать лет назад она встретила Комарова. Дочь Ира сидит у отца на коленях и еще ни о чем не догадывается. Сын Женя. Молчит. Потом уходит решать задачу по алгебре. Он, конечно, знает все об отце, и ему, наверное, ужасно трудно хранить от мальчишек такую тайну.

Отец Комарова был дворником и жил в маленькой комнате на Третьей Мещанской. Володя был единственным сыном. Его детство – как зеркало, в котором каждый, кому под сорок, узнает себя.

Двугривенный в потной ладони. Мальчишка в двенадцатый раз хочет видеть «Чапаева». В двенадцатый раз с трепетом ждет конца, а вдруг Чапаев переплывет речку… Учился он хорошо, не любил сочинений и любил математику. Сейчас, за семь дней перед стартом, мы ищем закономерность. Я говорю:

– Гагарин любил математику, Титов, Николаев, Попович. Случайность или…

– Я думаю, не случайно. Ученые-психологи тоже говорят: не случайно…

Самой большой страстью в детстве был змей.

– Как же в городе можно запустить змея?

– Запускали! Наш дом о четырех этажах. Забираешься к самой трубе. У тебя под ногами все крыши нашей Мещанской. Бегаешь рядом с трубой и отпускаешь, отпускаешь бечевку. Великолепно летал. Конечно, бегать по крыше было опасно, теперь я, наверное бы, не решился. Детство нас многому учит. От отца попадало частенько, но беготня по краю высокой крыши, наверное, кое-чему научила…