Ирина Стрелкова - Прислушайтесь к городу… Страница 24

— Всему не научишься, — приуныл Ваня.

— Всего и не надо, — сказал отец. — Шофером пойдешь. Колхоз обучит.

И Ваня Паршенков как сел за баранку в первый день армейской службы, так и не выпускал ее до самого увольнения в запас.

Армии никто никогда не хулит. Школа жизни. Кто прошел эту школу, тот человек! Армия и Ивану Паршенкову помогла утвердиться в этом высоком на земле звании — человек.

И вот он на гражданке. Кем быть? Вопроса нет, шофером. Где жить? Сестра зовет под Москву. Туда и поехал, не подозревая, как некоторые события его прошлой жизни отзовутся на его дальнейшей судьбе. А было вот что. В интернате, где он жил, когда учился в старших классах школы, стали пропадать из ларька без продавца деньги. То рубль пропадет, то два, а то целая трешка исчезнет. Иван Паршенков — староста. С него и спрос: сними пятно со всех, укажи на похитителя! А как укажешь?

Ночь. Все спят. Одна койка пуста. Паршенкова. Тишина. И вдох-выдох, вдох-выдох… Вдруг койка скрипнула. Кто-то встал, и белый, как привидение, в коридор вышел. Нужда подняла. Потом еще и еще выходили…

Утром встают и — новость: ларек без продавца лишился части дневной выручки. Все возмущены. Один староста спокоен. Он недаром провел ночь в красном уголке. На него, невозмутимого, и насели ребята. У них у всех чесались кулаки.

— Что будем делать?

— А ничего. Краж больше не будет. А то, что украдено, будет возвращено.

Он мог бы и прилюдно обвинить того, кого видел ночью. Но не сделал этого. Поступил педагогичней. Анонимно предупредил похитителя и заставил того вернуть украденное. «Ну, педагог, ну, сыщик, — узнав о ЧП, ликовал директор школы. — Вам, Паршенков, в милиции бы служить».

Слова, как оказалось потом, были пророческими, но он не придал им значения ни тогда, когда услышал их, ни потом, у сестры.

Милиция сама напомнила ему о себе. Вдруг вызов. Теряясь в догадках, с чего бы это, отправился в отделение. Принял сам начальник. По виду — строг. А улыбнется — сама доброта. Представившись — «Кладов», — поинтересовался, куда и когда собирается поступать. Ах вон оно что! Опасается, как бы на участке не завелся тунеядец. Сказал:

— Шофером.

— По армейской специальности, стало быть, — кивнул начальник, удивив Паршенкова знанием его биографии. — Знай крути баранку — и никаких тебе забот. Мечта!

— Каждому свое, — рискнул вставить Паршенков. — Вам жуликов ловить, нам баранку крутить.

Начальник вдруг обиделся:

— А почему это мне — мое, а вам, Иван Николаевич, — ваше? Почему это я должен жуликов ловить, а вы баранку крутить, а? Кто нас на тех и других разделил?

«Сознательность» — из далекого далека, из самого детства долетел голос отца, и Паршенков как эхо повторил:

— Сознательность!

— Верно, — сказал начальник. И, вздохнув, добавил: — Потому-то вы и не пойдете к нам, товарищ сержант, как недостаточно сознательный гражданин.

— Я? К вам? — удивился Паршенков. — А мне этого никто и не предлагает.

— Как это никто? — начальник оставил кресло и подошел к окну. — Я предлагаю. Должность и… — он улыбнулся, — и рабочее место. Вон оно, под окном.

Паршенков подошел, глянул: что за место? Под окном васильком синел милицейский «газик».

— Ну как, нравится? — подал голос начальник. — Шофер-милиционер. Звучит? Сам себе начальник. Сел и катай сколько хочешь. Ну а набежишь на кого из тех, что с законом не в ладах, нас по рации вызовешь, если сам не справишься.

Паршенков вдруг обиделся:

— Как это не справлюсь? Очень даже справлюсь.

— Ну вот и договорились. Занимайте рабочее место, товарищ сержант, и за дело. Иного решения я от вас и не ожидал.

Паршенков смотрел изумленно. Меньше всего он сам ожидал этого решения.

Так однажды, несколько неожиданно, но, как оказалось, навсегда, вошел в жизнь подмосковной милиции один из ее лучших инспекторов старший участковый инспектор капитан милиции коммунист Иван Николаевич Паршенков.

И побежали милицейские будни.

Станция Зеленоградская. Лес направо, лес налево. Курортная сторона, обитель традиционного отдыха москвичей. Лука горизонта в проеме леса, мечущая электрички, как стрелы. И гомон птиц. И говор людей. И диссонансом грязная брань выпивох, атакующих пивную палатку. И вдруг как сигнал тревоги среди выпивох: «Паршенков!»

Милицейский «газик» катит. А в нем Паршенков, шофер-милиционер. Кому рукой махнет. Кому улыбнется. И тот ему улыбкой ответит. На кого нахмурится — со вчерашнего дня в загуле, — и тот спешит скрыться с глаз долой. Возле пивнушки тишина. «Газик» проезжает мимо. Паршенков больше не улыбается. Он в задумчивости. Почему это, где милиционер, там и порядок. Нет его — и мамаево побоище в масштабах забегаловки? Неужели люди сами среди себя не могут навести порядок? Могут. Но не все еще сознают, что могут. Там, где сознают, ему, Паршенкову, делать нечего.

Выпивохи, облепившие «деревяшку», хоть и притихли, но смотрят на Паршенкова косо. И откуда он только, взялся, этот шофер-милиционер? Не успеешь, осушив на троих емкость, приступить к выяснению отношений с «коллегами», он тут как тут: «Имя, фамилия, должность?..» Нюх у него, что ли, на происшествия?

«Нюх, именуемый бдительностью», — проезжая мимо пивнушки, мысленно дискуссирует Паршенков с бражниками.

Вот так и «катал» он год за годом по поселку, наводя порядок и нагоняя страх на тех, кто этот порядок нарушал.

Было — давно, но было — план выручки подгонял, — иные питейные заведения открывались в поселке ни свет ни заря. И на них, как бабочки на огоньки, слетались выпивохи со всего Подмосковья. Ни свет ни заря вставал и Паршенков.

— Ты куда? — традиционно спросонок спрашивала жена.

— «Бабочек» ловить, — отвечал Паршенков, и жена спешила на кухню: не отпускать же мужа голодным. Потом, отпустив, думала о мужниной службе. Ну и служба! До всего ей дело. Теперь вот за залетных бабочек каких-то взялся. Наверное, вредящих природе. В порядке субботника, что ли, помощь сельскому хозяйству? На судьбу, то и дело отрывавшую от нее мужа, она не сетовала. Знала, за кого шла. Да и Ваня, посватавшись, предупредил:

— За милиционера идешь, помни.

А она ему:

— Сперва за человека, потом за милиционера.

За столом, уставленным кружками, как кеглями, испитой человек. И Паршенков возле него. Невысок, но плотен и крепок. Не грозит, а бояться заставляет. Такому не ответь…

— С дежурства или, наоборот, на дежурство?

— Наоборот, — хрипит испитой.

— Куда, если не секрет? — интересуется инспектор.

— Секрет. Объект оборонного значения. А я вас чем, собственно, заинтересовал?

— Сходством. Очень вы с одним человеком сходны. Ищем мы его, а найти не можем. Вот я и хочу удостовериться, что вы — это не он.

— Не я, не я… То есть он — это не я.

— Паспорт?

Испитой разводит руками и, понимая, что сопротивляться глупо, покорно следует в отделение милиции. Там звонят куда надо и поздравляют Паршенкова с задержанием чемпиона по нарушению паспортного режима. Оформляют задержание, и Паршенков продолжает обход участка.

Ночь. Но светло как днем. От луны и уличных фонарей. Самое сонное время. Но Паршенкову не спится. Не от бессонницы, нет, от злости на магазинных воров. То галантерею «возьмут», то гастроном обчистят… Да что же это за магазины такие, которые так легко «взять»? Вот на пути один. Подошел, посветил фонариком и чуть не рассмеялся. На двери, как на щеке, крошечная родинка замочка. Мизинцем сковырнуть можно. Может, с умыслом повешен? В расчете на жулика. Заберется жулик в магазин, «отоварится» на грош, а на него потом хоть миллион вешай. Что же делать? Оставить все как есть до утра? Не в обычае Паршенкова. Он звонит в отделение и просит прислать дружинников из оперативного отряда. Заодно вызывает и магазинное начальство. И когда все собираются, показывает фокус — «укрощает собачку», которая лишь на словах «не лает, не кусает, а в дом не пускает». Впустила запросто, едва он за дужку взялся. А может, та дужка ни на чем и не держалась?

Составляет протокол, укрепляет запор и продолжает обход участка. Утром Паршенков даст ход делу, которое про себя сформулировал так: «Об усилении охраны магазинов в профилактических целях». В профилактических! Чтобы не дать ворам ходу.

— Товарищ Паршенков…

— Слушаю, товарищ начальник!

— Сдать дела… — Сердце у Паршенкова падает: отстраняют! — И в Москву, на сборы. На три месяца.

Тот же кабинет три месяца спустя.

— Товарищ начальник! Сержант Паршенков со сборов прибыл и готов приступить к исполнению своих служебных обязанностей.

— Вы знаете каких?

— Шофера-милиционера, товарищ начальник.

— Увы, товарищ Паршенков, пока вы учились, это место уже заняли.

— А со мной что? А я как же?

Глаза у начальника смеются.