Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" №5  за 1998 год Страница 24

Фаррингтон был в восторге и тотчас смекнул: чем контрактовать капитанов в США и платить им бешеные деньги, не лучше ли взять в услужение таких, как Хесус, платить им гроши и при этом результаты иметь гораздо лучшие! С тех пор перуанцы и заняли места у штурвалов всех клубных яхт. Лучшая из них «Мисс Техас» — досталась Хесусу.

За ним быстро и прочно закрепилась слава «капитана удачи». Пришел  1956 год. В марте пошли на Белом мысу разговоры, что-де собираются сюда какие-то люди, что будто бы хотят снимать здесь кино, и приедет с ними какая-то мировая знаменитость. И вот настал день, когда администратор клуба вызвал Хесуса и сообщил ему, что в самом деле вскоре прибудет сюда из Гаваны группа киноработников и с ними — известный американский писатель, по рассказу которого будут снимать фильм про человека, очень похожего на него, на  Хесуса. И  просят эти киношники, чтобы с ними обязательно работал Хесус, потому как лучше него капитана здесь нет.

— Так что ты уж постарайся, старик, — сказал Плэйт, — поддержи честь нашего клуба.

В те дни суеты на Белом мысе было много. Сначала приехали киношники из компании «Уорнер бразерс», привезли кучу аппаратуры, стали договариваться, где снимать, как и с кем. Арендовали сразу все три яхты. «Мисс Техас», ту, на которой капитаном был Хесус Руис, — для ловли. Другую, «Пескадорес-2» — для кинооператоров, и третью, «Петрель», — как вспомогательную, для поиска и на всякий случай.

В округе все уже знали, что группа будет снимать эпизод ловли черного марлина для фильма «Старик и море» и что вскоре сюда прибудет сам автор новеллы «Старик и море», всемирно знаменитый американский писатель Эрнест Хемингуэй. Весь фильм делался на Кубе, а вот эпизод ловли «большой рыбы» Кид Фаррингтон, давнишний приятель Хемингуэя, уговорил писателя снимать здесь, у Белого мыса. Основания на то были веские: к тому времени все мировые рекорды ловли черного марлина принадлежали «Кабо-Бланко».

Хемингуэй прилетел в город Талара, что находится в 30 километрах к югу от Белого мыса, 16 апреля 1956 года. Ровно в 7.30 утра, сопровождаемый женой Мери и президентом совета «Фишинг клаба» Энрике Пардо, он сошел с трапа самолета и после недолгой пресс-конференции отправился к месту съемок. В тот же день вся группа вышла в океан. В пять часов вечера Хемингуэй поднялся на причал Белого мыса с двумя здоровенными рыбами-корвинами в руках. Марлина не было, но писатель не унывал: «Чуть побольше удачи, и мы его возьмем», — заверил он фотографов и журналистов. На следующий день все повторилось. «Бог троицу любит, — не терял оптимизма Хемингуэй. — Вот увидите, завтра мы победим».

Однако удачи не было ни завтра, ни через неделю. Первый марлин схватил наживку только на одиннадцатый день, 26 апреля. Хемингуэй загорелся, включился в борьбу. Но тут же вспомнил, что у его спутника, кубинца Аргуэльеса, день рождения, и уступил ему право завершить сражение с рыбой. Марлин был пойман. Операторы сняли несколько кадров, когда рыба в отчаянных попытках освободиться от впившегося в ее пасть крючка совершала поистине кинематографические скачки над волнами. Экземпляр был приличный, в два хемингуэевских роста и весом в 730 фунтов.

И все же удача рыбацкая, увы, не годилась для фильма. Нужен был экземпляр посолиднее. И снова потянулись дни поиска. Лишь две недели спустя попался второй, 750-фунтовый марлин, но и этого, по замыслу авторов фильма, было недостаточно...

Те, кому пришлось увидеть этот, в муках рождавшийся и в итоге оказавшийся несравненно более слабым по сравнению с новеллой фильм, наверняка запомнили эпизод ловли «большой рыбы». Он, если не считать блестящей игры Энтони Куина, воплотившего образ Старика, оставляет, пожалуй, самое яркое воспоминание: огромный, яростный, ощетинившийся острыми плавниками марлин, неистово вспарывающий гигантские волны, то и дело выпрыгивающий на поверхность океана. Кадры и в самом деле впечатляют, и, зная невеселую, по разным причинам затянувшуюся на несколько лет работу над этой лентой, даже диву даешься: чего же еще-то надо было авторам фильма!

Ведь только самым въедливым зрителям да вездесущим критикам удалось заметить, что и леса идет к марлину не под тем углом, и разницу в окраске и поведении воды: конечно же, нежные цвета и мягкость Карибского моря не идут ни в какое сравнение с могучей силищей Великого океана — темного, на вид почти стального. Усмотрители дотошные критиканы и мелькающие в кадре лишние лесы действительно тянулись с палубы «Мисс Техас» от других, ждавших удачи снастей. Но все это, так сказать, для посвященных...

Хемингуэй не терял надежды. Киногруппа тоже. Каждый день в 8 часов утра все яхты уже находились в океане. Уходили миль за 30, упорно бороздили голубые просторы. Возвращались не раньше 4-5 часов вечера. Целыми днями просиживал писатель на мостике рядом с капитаном, внимательно оглядывая бескрайний горизонт в надежде увидеть черную саблю спинного плавника или полумесяц хвоста марлина.

Так в неустанном поиске прошли 34 дня, а искомый «герой фильма» так и не появился. Становилось ясно, что съемки провалились. Первыми покинули клуб киношники. Четыре дня спустя вслед за ними улетел на Кубу и автор «Старик и море».

Жизнь в клубе и поселке Белый мыс вернулась в свое обычное русло. Но осталась память, и она живет по сей день. Не о суетной и неудачной на ловлю «большой рыбы» киноэпопее, а о большом человеке, первым из всех посетителей «Фишинг клаба» заговорившем на равных и как с равными с рыбаками этого поселка и с теми капитанами, что водили три яхты в поисках желанного, но так и не пойманного марлина...

Хесус Руис медленно нагнулся и поднял с песка длинную, похожую на четки бурую ниточку водоросли.

— Что сказать тебе о нем? — Он задумчиво перебирает листики, внимательно смотрит на каждый из них. — Не знаю, поверишь ли, но для меня эти 34 дня были настоящим праздником. Говорю тебе так не потому, что ты журналист и хочешь что-то написать, а потому, что это — то, что лежит на сердце, как якорь.

Почувствовал я тогда, что могу запросто говорить с великим человеком как с другом, могу излить ему душу. Дон Эрнесто слушал всегда внимательно и сочувственно, и я понимал, что сочувствие это не поддельное. Он как бы понять меня хотел, влезть в мою шкуру, взглянуть моими глазами на наш — для него-то маленький, а для нас, рыбаков, единственный — мир.

— Расскажи, как вы с ним простились.

— Это тоже непросто было. Прощались мы с ним дважды. Сперва после последнего рейса. Поблагодарил он нас всех, кто с ним плавал, пожал каждому руку, для каждого свое особое слово нашел душевное. Мне пообещал вернуться и поймать «самую большую рыбу». А на следующий день вдруг появился у меня в доме, принес несколько больших бутылей со здешним вином.

— Возьми, Хесус, на память, вспомнишь наши деньки, — сказал он. — Мои друзья-перуанцы, — говорит, — начитались в газетах про мою «страсть к алкоголю», вот и надарили мне вашего вина. А ведь ты сам видел, я столько не пью, все это россказни. Возьми их себе в знак моей большой тебе благодарности и нашей дружбы. И повторил: «Мы еще с тобой порыбачим и рыбу большую поймаем. Вот увидишь...»

Хесус горестно махнул рукой, резко вскинул глаза к горизонту, тяжело помолчал, потом пробормотал ворчливо: «Порыбачим»... Эхе-хе. Долго ждал я его порыбачить-то, очень хотел снова выйти с ним и море. Вдвоем. Упорен был, если дон Эрнесто вернется, побьем мы с ним рекорд, поймаем такую рыбину, какая еще никому не попадалась. Такую, о какой он мечтал.

Мы простились с Хесусом Руисом, и, обогнув небольшую гряду сбегающих к морю скал, я через несколько минут был на месте «Фишинг клаба».

Перед отъездом из Лимы я побывал в газете «Комерсио», где мне любезно предоставили возможность покопаться в архивах тех далеких лет. Нашел я в них и немало снимков того, что некогда было пристанищем скучающих миллионеров и страстных любителей захватывающих схваток с обитателями тихоокеанских просторов.

Здание клуба — двухэтажное сооружение, по современным меркам очень даже скромное — стояло на возвышении, поднимаясь над берегом так, чтобы с любого балкончика можно было окинуть взглядом и простиравшийся у его подножия океан с неописуемо красивыми закатами, и бесконечность уходящего за горизонт золотого песчаного пляжа.

К подъезду вела крутая дорожка, по обоим краям уставленная высокими металлическими шестами, на которые в те годы нанизывались трофеи — высушенные головы и челюсти наиболее крупных выловленных здесь рыб. Небольшой холл был украшен чучелами крупных марлинов и тунцов. Уютный, выходящий окнами на пляж бар со стойкой, обитой золотистым тростником, тоже был увешан охотничьими трофеями, но более мелкими.