Вера Шапошникова - Ярославичи Страница 26

Кистенева показала еще несколько портретов. Прошлое, целая эпоха жизни российской, смотрело с них требовательно и строго. Темный фон, потрескавшаяся краска, но живые своими характерами лица. Кто они? Сколько же тут таких неопознанных работ, доживших до наших дней? Сколько ушло в небытие?

Я прошла вдоль стены, где Светлана Владимировна расставила собранные в музее работы, большей частью неизвестных живописцев. Даже уцелевшие эти работы говорили о художественном даровании ярославичей. О том же говорили и фрески ярославских храмов. Не случайно же Ярославль считают одной из величайших сокровищниц древнерусского искусства. А Углич — неделимая часть Ярославской земли.

В просторных залах картинной галереи были помещены работы художников Поволжья — Валерия Кузнецова, Ивана Соловьева, который вышел, как сказала Кистенева, из самодеятельности, но работает увлеченно и вдохновенно, часто без оглядки на каноны. Профессионалы, возможно, нашли бы в этих работах погрешности, но меня, зрителя, они привлекали именно своей непосредственностью, искренностью выражения чувства, свежестью восприятия жизни.

Нежные, лирические акварели угличанина Бучкина, картины Леонида Носова, занимающие галерею, свидетельствовали о жизненности художественных традиций. Но все же особое внимание привлекали работы Петра Дмитриевича Бучкина.

Он прожил большую, полную творческих исканий жизнь, оставаясь твердо на своих реалистических позициях: вот она и сказалась, основа его мировосприятия, здоровое зерно, посеянное в детстве. Ни шумно-модные, захватывающие внимание прессы течения, ни будоражащее внимание публики, ни споры, в которых предавались анафеме передвижники, ни другие соблазны не могли отвратить его от избранного направления. Были и Париж, и Рим, и Венеция, а в душе зрело «Воззвание Кузьмы Минина к русскому народу».

Здесь оно, это полотно, подаренное городу. Художник запечатлел на нем один из моментов, связанных с трагическими для страны событиями. П. Д. Бучкин раскрыл характеры и настроения нижегородцев, отнюдь не единых в порыве отдать в час беды все нажитое родине. Вот на первом плане двое бояр — чванливых, коварных. «Нет, не отдам, полажу с врагом!» — говорит выразительно поднятая рука.

Образы, виденные художником в жизни, а поэтому и трогающие искренностью проявления чувств.

— Мы по рисункам и картинам Петра Дмитриевича изучаем Углич, — говорила Светлана Владимировна, обращая мое внимание на двухэтажные каменные дома «Старого Углича», глядящиеся в Волгу, на отступивший от берега Покровский монастырь на склоне холма, за которым простирается равнина с купами дерев, на «Церковь Дивную при закате», ту, которая стоит здесь, рядом, за стенами картинной галереи.

«Углич — старинный город с более чем тысячелетней историей — поражал красотой и разнообразием своих древностей, держал в своем плену не только Бучкина, гражданина и художника, но и всех, кто хоть на незначительное время приезжал сюда», — Светлана Владимировна процитировала искусствоведа В. Серебряную, посвятившую творчеству П. Д. Бучкина одну из своих работ.

Экскурсия школьников, с гомоном заполнившая зал, отвлекла ее внимание. Мы распрощались, а я продолжала осматривать выставку, все более проникаясь чувством художника, вложенным им в свои произведения.

Любовь творца рождает ответное чувство, обогащает и возвышает соприкоснувшихся с его произведениями людей, которым близок духовный мир художника. С этим чувством я и покинула галерею.

Но прежде чем покинуть Углич, упомяну лишь об одной из встреч, оставившей столь же доброе, как все ранние, впечатление и перекинувшей мостик к одной из тем, давно занимавшей мое внимание.

...Вошла в приемную и спросила:

— Могу ли видеть председателя райисполкома?

— Пройдите, — сказала миловидная девушка, не выясняя, кто спрашивает Дмитрия Владимировича Викторова, по какому вопросу.

Он поднялся из-за стола, высокий, сильный, молодой человек, и с располагающей приветливостью, тоже не выясняя анкетных и прочих данных, предложил садиться.

Мы поменялись ролями: расспрашивать стала я — откуда у него идет эта простота общения, доверительность, внимание к посетителю? Характерное оканье выдавало в нем ярославца. И действительно, Викторов оказался ярославичем. Родители его, сельские учителя, работавшие в одной из шестисот шестидесяти трех попавших в зону затопления Рыбинским водохранилищем деревень, перебрались в село Арефино Рыбинского района, где продолжали работать.

В этом селении и родился в большой и дружной семье предпоследний, третий ребенок, нареченный Дмитрием.

Вот оно, налицо преимущество больших семей и умное воспитание: такт, простота, отсутствие бюрократизма. Все дети выросли серьезными, толковыми людьми, хорошими специалистами, каждый на своем участке жизни.

Дмитрий после школы избрал профессию агронома, окончил в Костроме институт, стал работать на трудной своей Ярославской земле.

— В Угличском районе посевные площади велики, занимают второе после Переславского место. Шестьдесят тысяч гектаров пашни. А людей и маловато, — рассказывал он о своем районе. — Но, пожалуй, еще труднее проблема дорожная. Колхозы нынче сами пытаются строить, да не у всех хватает силенок. Машинами обеспечены. Только работать на них, случается, некому. Есть, скажем, один из колхозов, где пашни более полутора тысяч гектаров и только семь механизаторов на все и про все. Говорят иногда: «Ликвидируйте это хозяйство, и вся недолга!» Ликвидировать проще всего, — рассуждал председатель райисполкома. — А после как его поднимать? Ведь и в жизни человека бывают и подъемы и спады. Сколько раз сжигали Москву! В Угличе свирепствовала орда, зверствовали польско-литовские интервенты, а они — и Москва, и Углич — возрождались, становились крепче, красивее. Надо думать, помогать на местах искать пути возрождения хозяйства, а не ликвидировать его. Путь наименьшего сопротивления опасен, зыбок — рождает безразличие и расточительную небрежность. Вообще-то мало получали капитальных вложений, особенно окраинные хозяйства...

Одно из важнейших направлений сельского хозяйства района — производство молока. Его поставляют на крупнейший в стране маслодельно-сыродельный завод — на производственную базу научного института, на другие предприятия пищевой промышленности.

— Мышкин тоже к нам возит, — говорил председатель. — Издавна славится молоко ярославских коров — жирное и густое, как сливки.

— Хорошее стадо в районе? — спросила Викторова.

— Неплохое. Наша, ярославская порода. Вы о ней слышали?

Тут я и прерву разговор с председателем райисполкома, хотя он еще продолжался и касался многих проблем хозяйственной жизни района. Дело в том, что знакомство с ярославской породой скота, одной из лучших в нашей стране, входило в мои творческие планы. Да и сами проблемы которые мы обсуждали, неоднократно возникали предо мной во время поездок по Ярославской земле в практическом их выражении. Им посвящены более обстоятельные очерки, в том числе и о ярославской породе скота. И все же, прежде чем познакомить читателя с одним из лучших хозяйств Ярославской области, которое много лет занимается разведением племенного скота, расскажу о встречах в одном из отдаленных районов области — Пошехонском — родине пошехонского сыра, восполнив этим недосказанное в беседах с Дмитрием Владимировичем Викторовым.

Только хочу предупредить, поездка эта состоялась раньше, а конце зимы 1982 года.

Пошехонская сторона

В городок Пошехонье-Володарск я приехала в конце зимы. Лежал он уютный, притихший, закутанный в толстую снежную шубу. Белыми взбитыми перинами были устланы двухскатные крыши деревянных домов. Вдоль улиц, подобно защитным валам, тянулись сугробы, и в них глубоко увязали голые, с тонкими ветками, деревца. А сами прямые улицы лучами вливались в центральную площадь, обширный полукруг которой, в свою очередь, упирался в широкую реку Согожу, тоже застланную сверкающим покрывалом.

И от этого широкого белого пространства, от крыш, от сугробов, от раскатанных машинами чистых дорог исходил всепроникающий живительный свет предвесенней поры, с ее веселым звоном капелей, застывающих на солнечных скосах крыш бахромой хрустально-прозрачных сосулек.

На площади, подновленные заботливыми хозяевами города, обосновались старинные торговые ряды, с их чередой полукруглых арок, хранящие свое первоначальное назначение. Хотя и тесноваты стали магазины бывших Шалаевых, Дубовых и Кисляткиных, богатейших купцов торгового Пошехонья, однако исправно работали по сей день, и с утра к ним шествовали толстенькие, укутанные в шали и шубы старушки с бидончиками и матерчатыми сумками, сшитыми в заботливый свой досуг из не знающего сносу холщового полотенца или из какого другого уцелевшего лоскута. Позже, после занятий, по магазинам ходили подростки, тоже с бидончиками, но уже с современными сумками в клеймах и разных спортивных надписях.